13 глава. (1/1)

Загородный монастырь.Поздний вечер. Вот только ждать до наступления утра боярская дума не стала и явилась к монастырю, где уже тихо и мирно спали, крепко прижавшись друг к другу, возлюбленные юные супруги бывший русский Царь Дмитрий с Царицей Ксенией, но их сон продлился не долго и оказался разрушен, доносящимся со двора шумом, пытающихся прорваться к венценосной паре, людям, но натолкнулись на вполне себе внушительную преграду в лице, возглавляемых Михаем Мнишеком, вооружённых стражников, требующих у всех, чтобы разошлись по домам и не мешали спать монастырским обитателям, так как уже время позднее, но бояре, категорически отказывались прислушиваться мудрым словам стражников и требовали вывести к ним Царя-батюшку, невольно приведя к тому, что в своей келье проснулась Великая княгиня Ксения Борисовна Годунова, которая, нехотя открыв глаза и осторожно, не говоря уже о том, что нехотя высвободилась из нежных объятий возлюбленного мужа, продолжающего до сих пор, крепко спать и, встав с койки, взяла с тумбочки шифоновый светлый платок и, набросив его на голову, подошла к выходу и уже взялась за медную ручку тяжёлой двери, выполненной из дуба, но, внезапно обернувшись, посмотрела с огромной любовью на мужа, даже и не понявшего то, что остался в постели один. Он лежал на спине с плотно закрытыми голубыми, как ясное безоблачное небо, глазами, обретя, наконец, прежний здоровый румянец, не говоря уже о том, что дышал более спокойно, не обращая никакого внимания на, падающий на него, яркий серебристо-жёлтый лунный луч, из-за чего юную девушку наполнило приятным душевным теплом, придав ещё большей уверенности, с которой она, наконец, покинула их келью и направилась по сонному полутёмному белокаменному коридору, освещаемому лишь только, тусклым медным мерцанием от, горящих в стенах, чугунных факелов к выходу во двор для того, чтобы встретиться с внезапными ночными визитёрами, не боясь даже того, что в пылу ярости кто-нибудь из них может, запросто убить её, ведь она мысленно надела на себя доспехи, созданные из любви, а что кроме неё может быть ещё прочнее и надёжнее?! Ничего.При этом в светловолосой голове юной Великой княгини проносилась вся её жизнь: от счастливого рождения, степенного взросления, судьбоносной встречи с возлюбленным Дмитрием и плавным развитием их трепетной, полной искренней нежности, любви с невыносимо-тяжёлыми и унизительными испытаниями и до сегодняшнего дня, пока, наконец, ни вышла на крыльцо и ни увидела, напирающих друг на друга, бояр с семьями, так и рвущихся в монастырь, но их сдерживала стража, присланная из дворца, Мариной Мнишек, что вызвало в Ксении презрительную горькую усмешку, с которой она, знаком подозвала к себе преданного друга Михая.--Что здесь происходит, Михай?—с оттенком явного недовольства спросила она у друга после того, как он подошёл к ней с почтительным поклоном.--Бояре с семеством прибыли к нам и желают засвидетельствовать Государю Дмитрию Ивановичу своё искреннее почтение вместе с просьбой вернуться на трон, Ваше Величество.—словно на выдохе, доложил ей молодой хранитель царских покоев, за что получил от девушки одобрительный кивок головы и понимающий, полный невыносимого душевного и физического измождения, вздох, с которым она, наконец, вышла к народу и обличительно принялась кричать на них всех, тем-самым призывая к их всех к угрызению совести:--Зачем вы все явились сюда!? Неужели вам мало того, что наш многострадальный Государь находится, благодаря вашей ненависти с жаждой расправы, между жизнью и смертью?! Неужели в вас проснулась совесть?! Не верю! Поэтому, немедленно убирайтесь обратно туда, откуда пришли и молитесь за нашего Государя, чтобы он скорее пришёл в себя и встал на ноги! Покайтесь за всё то зло, что причинили ему, ослеплённые самозванцем! Мы с Государем, хорошо понимаем, что вы свергли нас не по своей воле, за что совсем не гневаемся на вас и настоятельно приказываем о постах вместе с организацией молебнов с душевным очищением!—что подействовало на них всех убедительно, благодаря чему, бояре с виновато опущенными головами и, о чём-то между собой, понуро обсуждая, постепенно начали расходиться, что продлилось всего-то несколько минут, провожаемые благодарственным взглядом Великой княгини Ксении, одобрительно кивнувшей, но, терпеливо дождавшейся момента, когда за последним из визитёров стражниками закрылись створки монастырских ворот. Лишь только после этого, до сих пор стоявшие, погружённые в глубокую мрачную задумчивость, боярин Михаил Юрьевич Михайлов вместе с Великой княгиней Ксений Борисовной вздохнули с огромным облегчением, хотя и понимали одно, что как бы они ни были разгневанны на Боярскую думу за всё то зло, что они причинили несчастному Дмитрию, доведя его до состояния, близкого к полусмерти, но не смогут оказывать активное сопротивление народу, успевшему, осознать все свои грехи и желающему, возвести Дмитрия на законный Престол обратно, как и должно быть по совести, а значит, надо подумать над тем, как всё провести без кровопролития и никому не нужных жертв.--Пока наш дражайший Государь, окончательно ни поправится и ни встанет на ноги, мы ничего предпринимать не будем, Михай! Пусть мой дражайший муж сам решает, возвращаться ему на трон, либо нет!—вновь, измождённо вздохнув, заключила Ксения и, не говоря больше ни единого слова, с царственной грацией поднялась по мраморным ступенькам и скрылась за тяжёлой дубовой дверью, беззвучно закрывшейся за её изящной спиной, провожаемая взглядом юноши, полным глубокой мрачной задумчивости о том, что юная Царица права, считая, что для них самым важным сейчас является здоровье Дмитрия, который, буквально рано утром, вернулся к ним из мира мёртвых, куда его загнали алчные до власти бояре, ослеплённые и лишённые разума, коварными интригами узурпатора Лжефёдора с прямой подачи Маринки, успевшие понести справедливое наказание в виде смерти с забвением и людским порицанием, но, а раз так, значит, теперь решать их общие судьбы предстоит его дражайшему другу Дмитрию, в связи с чем из мужественной груди Михая вырвался тяжёлый понимающий вздох, с которым он продолжил нести оборону парадного входа в монастырь. А между тем, что касается юной Царицы Ксении Борисовны Годуновой, она, погружённая в не менее мрачную задумчивость, плавно шла по коридору, направляясь в их с мужем келью, но не дойдя до них и нескольких поворотов, оказалась встречена старшей сестрой Ольгой, оказавшейся сильно обеспокоенной, доносящимся со двора шумом из людских голосов, разбудивших её и заставивших, немедленно пойти на встречу к сестре, в надежде на то, что она всё знает.--Зачем люди пришли к нам, Акся? Что им понадобилось от нас всех?—не в силах скрыть, снедающее её всю, невыносимое беспокойство, осведомилась у сестры юная Княгиня, чем вызвала у неё понимающий вздох, с которым юная царица доброжелательно улыбнулась сестре и, не желая, мучить её неведением, ответила с презрительной усмешкой:--Бояре явились к нам для того, чтобы позвать моего мужа Дмитрия обратно на русское царство, Оленька! И это после того, как вероломно свергли его и, изрядно поиздевавшись над ним, едва ни убили, зверски!—чем вызвала у сестры ещё большее негодование, благодаря которому они вновь погрузились в глубокую мрачную задумчивость о том, как им сейчас полагается поступить, хотя и признавались себе в том, что, пока Дмитрий постепенно ни поправляется, они не в силах что-либо решать. На этом сёстры и расстались, вернувшись каждая в свою келью для того, чтобы попытаться вновь уснуть.Вот только, какого, же было удивление Ксении, когда она вошла в свою с мужем келью и застала его, лежащим в их постели, погружённого в глубокую мрачную задумчивость, но с открытыми глазами, вероятно, тоже разбуженный громкими голосами бояр, о чём и поспешил узнать у возлюбленной, когда она мягко подошла к нему и села на край их кровати:--Зачем они все приходили к нам сюда? Неужто, требовали встречи со мной?—чем вызвал в юной девушке презрительную усмешку, с которой она отмахнулась, не обращая внимания на, кромешную темноту, окутавшую скудную келью шёлковым покрывалом, словно саваном:--А ты как думаешь, Дима?! Разумеется, они пришли именно за этим! Спохватились, называется, вспомнив про угрызения совести! Только можешь не беспокоиться, мы с Михаем не позволим им больше причинить тебе вред!—воинственно произнесла юная девушка, ласково гладя мужа по гладким румяным щекам, тронутым лёгкой, еле заметной золотисто-русой щетиной, что приносило парню несказанное удовольствие, в связи с чем он весь затрепетал от, переполнявших его всего бурных противоречивых чувств, благодаря которым, на мгновение закрыл глаза и, тяжело вздохнув, вновь открыл их и произнёс, тем-самым делясь с возлюбленной тем, что ему пришлось пережить в подвале царского дворца пару дней тому назад:--Ты даже не представляешь себе того, какой ужас вместе с унижением и беспомощьностью мне пришлось пережить позавчера в подвале дворца, Ксюша! Конечно, я отчаянно сопротивлялся безжалостным мучителям, возглавляемым Лжефёдором, но они всё равно одержали надо мной верх, в связи с чем, на протяжении всего их надругательства мне мысленно приходилось молить Господа Бога об избавлении в виде освободительной смерти, но она так и не забрала меня, вероятно из-за того, чтобы мы с тобой вновь воссоединились и…Юная царица не дала ему договорить из-за того, что её всю, внутренне передёрнуло от ужаса вместе с отвращением и брезгливости от, рисуемых её богатым воображением, жутких картин, благодаря чему она решительно произнесла ему прямо в губы, предварительно, плавно склонившись над ним:--Больше не говори ничего об этом, Дима! Забудь! Всё осталось в прошлом! Отныне, вновь наступает время безграничного счастья и огромной любви!—и, не говоря больше ни единого слова, с неистовым пылом принялась целовать мужа, ласково поглаживающего её по шелковистым золотистым волосам, самозабвенно вдыхая их приятный ягодный аромат, кружащий ему голову сильнее самого крепкого вина, что помогло ему забыть о невыносимой боли во всём теле.Москва.Усадьба бояр Захарьиных. А между тем, что касается покровителей, вероломно свергнутого подлыми предателями, юного царя Дмитрия Ивановича, в прошлом простого беглого паномаря Гришки Отрепьева боярской четы Фёдора Михайловича с его дражайшей супругой Еленой Дмитриевной, то они, тоже не спали в эту ночь, мучимые невыносимым душевным беспокойством за судьбу несчастного юноши, о чём и душевно беседовали во время, уже чрезмерно затянувшегося, семейного ужина, не обращая никакого внимания на, излучаемое, горящими в золотых канделябрах свечами, пламени.--Я собираюсь утром отправится в монастырь за нашим Государем Дмитрием Ивановичем для того, чтобы ему было намного комфортнее, ведь не зря, же говорится в народе, что в домашней уютной обстановке поправляешься намного быстрее, чем в скудной монастырской.—с мрачной задумчивостью проговорил глава семьи, молодой мужчина богатырского телосложения с тёмными русыми, почти каштановыми коротко остриженными волосами и аккуратной бородой, облачённый в парчу, отороченную соболем и шелка, которому на вид было где-то 35-40 лет, что ни укрылось от внимания его горячо любимой жены Елены, добровольно утопающей в его выразительных карих глазах, словно в бескрайней бездне, что заставило её понимающе вздохнуть и произнести:--Только подумать, каким, же мужественным красавцем стал наш бывший слуга Григорий Отрепьев, хотя всего-то прошло лет десять с того, дня. Как он пропал в неизвестном направлении! Напрасно, народ клеветал на него и называл растригой, ведь даже покойный Государь Борис Годунов приблизил его к себе и назвал приемником из-за дальновидности, амбициозности, изворотливости ума, не говоря уже об искреннем радении за благополучие нашей многострадальной Родины.—и, не говоря больше ни единого слова, отпила красного вина из серебряного кубка, что держала в изящных руках, отчётливо ощущая на себе заворожённый взгляд возлюбленного супруга, что её, совершенно не смущало, напротив, она даже полностью разделяла его мнение, считая, что их венценосному подопечному, поправляться под их заботливым присмотром будет, намного лучше, искренне сожалея о том, что несчастному парню пришлось пережить весь бесчеловечный ужас с унижениями, которым его подвергла похотливая полячка Маринка Мнишек с любовником-изувером, захватившие власть в России, в связи с чем печально вздохнула и спросила:--Надеюсь, тебе с верными нам друзьями-боярами удалось справедливо покарать злодеев-узурпаторов?—тем-самым, нарушая, и без того, чрезмерно затянувшееся, мрачное молчание, эмоционально созданное ею самой, чем вызвала понимающий вздох мужа:--Можешь об этом не волноваться, душа моя! Маринка собственноручно казнила любовника, задушив его подушкой в их общей постели во время плотских утех, тем-самым отомстив за поруганную честь, но, а после, в наказание за предательство царской семье, была сослана протоиереем Иовом в самый дальний монастырь со строжайшей дисциплиной, так что со дня на день пройдёт насильственное постригание в монахини.—чем оказался отблагодарён одобрительным кивком головы с шикарными густыми, заплетёнными в толстую косу, каштановыми волосами, вплетёнными в них жемчужными нитями, жены, продолжавшей, ужинать, но в этот раз, молча, совсем, как её муж. Боярин Фёдор Михайлович Захарьин сдержал слово и утром, не обращая внимания на трескучий мороз с ярким, плавно пробуждающимся от ночного сна, солнцем, прибыл в загородный монастырь, где постепенно шёл на поправку юный Царь Дмитрий Иванович, за которым заботливо ухаживала горячо любящая жена Царевна Ксения вместе с её сестрой Ольгой. Даже сейчас девушки находились возле, уже, уверенно сидящего на скамье, облачённого в парчовый медный халат, надетый поверх золотистого шёлкового белья, погружённый в глубокую мрачную задумчивость о том, как ему надоело находиться постоянно в постели в келье со скудным убранством, вернее с его отсутствием, за чем юношу застал, явившись к нему, боярин Фёдор, почтительно поклонившись царской семье и доброжелательно пожелав им доброго дня, что заставило Дмитрия, вновь измождённо вздохнуть:--И вам, многоуважаемый Фёдор Михайлович!—стараясь, предать своим словам доброжелательность, гостеприимно вымолвил он, чем вызвал у гостя добродушную понимающую улыбку, с которой участливо проговорил:--Причина Вашей невыносимой тоски мне, хорошо известна, Государь. Вы чувствуете себя узником кельи данного монастыря, что само-собой сделало Вас безвольным пленником, из которого Вы всей душой хотите вырваться на свободу.—что заставило юношу тяжело вздохнуть:--И не говорите! Стены монастыря душат меня так, словно, затянутая на моей шее, удавка. Мне хочется вырваться на свободу для того, чтобы начать, тщательно продумывать все детали плана по возвращению мне законного трона, вероломно отобранного у меня узурпатором-самозванцем с его любовницей, но ещё шибко слаб, физически после, причинённого ими мне, зла с моральным унижением.—чем вызвал у внимательного собеседника понимающий вздох, с которым тот после того, как выдержал короткую паузу, произнёс, не желая больше откладывать истинную причину своего визита:--Вам больше не надо чувствовать себя узником, Государь, ибо я приехал сюда для того, чтобы забрать в мою усадьбу, где Вам с семейством будет намного комфортнее. Уезжаем прямо сейчас. Можете собираться.—чем вызвал заставил венценосного юношу, мгновенно начать потрясённо переглядываться с возлюбленной и с золовкой, стоявшими неподалёку, оказавшимися шокированы внезапным визитёром, к которому ощущали, мягко сказать, недоверие с настороженностью. Вот только как бы они в душе ни противились, но всё-таки их визитёр говорил разумные вещи, и царевнам пришлось согласиться и вот, они уже все после того, как все, тепло одевшись, собрались и сели в, привезённую для них боярином Захарьиным, карету, надёжно охраняемую со всех сторон вооружённой стражей, возглавляемой хранителем царских покоев Михаилом Юрьевичем Михайловым (Михаем Мнишеком), которая осторожно тронулась с места и, покинув монастырское подворье, поехала обратно в Первопрестольную по дороге, окружённой сплошным густым лесом, занесённым пушистым, искрящимся от солнца, как бриллианты, разноцветными огоньками, а между тем венценосные пассажиры, погружённые в глубокую мрачную задумчивость с молчанием, посматривали на, пробегающие мимо лесные пейзажи с лугами и скованными прочным льдом, озёрами с мелкими речушками, где на коньках резвилась беззаботная ребетня со взрослыми, далее пошли сёла с деревнями, крыши бревенчатых домов которых покрывала мягкая пушистая перина, созданная матушкой природой из снега вместе со, свисающими вниз сосульками из льда, окутывая всё вокруг, пронизывающим насквозь церковным колокольным звоном, приносящим, собирающимся на утреннюю службу, либо занимающимся своими обыйденными делами, снующими мимо кареты с нашими героями, жителям душевное очищение и приносящим облегчение. Вот только время в дороге потянулось, невыносимо медленно и, порой путникам, даже начало казаться, что оно остановилось, но это было, далеко не так, ведь ближе к вечеру, когда стало очень темно из-за, сгустившихся вокруг, сумерек, сани, наконец-то, плавно въехали во двор деревянной двухэтажной боярской усадьбы, являющейся так же, родовым гнездом Захарьиных-Романовых, где путников встретили конюх с помощниками, которые помогли им выйти из саней и разместиться венценосной семье в, уже приготовленных для них, лично по указанию боярыни Елены Дмитриевны, просторных комнатах с роскошным дорогим убранством, не говоря уже о том, что прибытие дорогих гостей, ни укрылось от неё самой, находящейся, в данный момент на балконе своих апартаментов, где она давала последние указания преданной служанке по имени Дуняша Хлопова, которая обладала кукольной внешностью, а именно белокурыми длинными вьющимися волосами, светлой, почти прозрачной кожей с горделиво вздёрнутым носиком и пухлыми соблазнительными алыми губками, но вздорным характером с отсутствием ума, облачённую в сиреневато-розовое простенькое платье из хлопка.--Наши венценосные гости не должны ни в чём нуждаться, Дуня, поэтому тебе придётся терпеть и выполнять любое их приказание!—с оттенком, как ей казалось, доброжелательности, наставленчески заключила молодая боярыня, одарив девушку любезной улыбкой, что продлилось ровно до тех пор, пока они обе ни увидели, въехавшую во двор, надёжно охраняемую вооружёнными конными стражниками, карету-сани, что заставило служанку выдохнуть:--Кажется, приехали наши гости!—при этом она, совершенно не испытывала никакой радости от возвращения Лжедмитрия в столицу Русского Царства, а всему виной была несправедливая ссылка в монастырь Великого Новгорода её старшей сестры панны Марины Мнишек и убийство горячо любимого отца пана Юрия, которых панна Дарина, наконец-то вспомнила ещё на прошлой неделе, так и не вернувшись в лоно своей семьи. Вот только девушка продолжала притворяться беспамятной страдалицей и исполнять все приказания, приютившей её ещё шесть лет тому назад, боярыне Елене Дмитриевне лишь с той целью, чтобы отомстить царской семье за свою семью при первой возможности и, когда они меньше всего будут того ожидать, в связи с чем, почтительно поклонилась хозяйке и собралась было сказать ещё несколько слов, как, в эту самую минуту на балкон к ним бесшумно вышел боярин Фёдор Михайлович, повелительным кивком головы, приказавший служанке, немедленно уйти прочь. Дарина всё поняла и, не говоря больше ни единого слова, ушла, провожаемая взглядом полного безразличия боярской четы, которые понимающе вздохнули и заговорили о том, как им помочь Дмитрию Ивановичу, скорее вернуться на трон, который уже ждал его, как и преданные государственные и судебные с духовными аппаратами, предварительно казнив всех предателей-узурпаторов через отсечение голов, лишив их всего, нажитого за всю жизнь, состояния с титулами, что вошло в государственную казну, не говоря уже о жёнах с детьми, сосланных в монастыри на вечное поселение.Но, а, чуточку позже, когда юная царица Ксения Борисовна в своих с мужем просторных покоях кормила и укладывала детей спать в кроватки, в чём ей заботливо помогала, облачённая в бархатное, обшитое золотым орнаментом, платье цвета морской зелени, боярыня Елена Дмитриевна, между ними возник, весьма душевный разговор, во время которого, они даже не обращали внимания на, стоявшую немного в стороне от них дворовую девку Дуняшу Хлопову, внимательно вслушивающуюся в него, от чего злость в ней возрастала постепенно.--Я не успокоюсь, пока Димитрий, лично не казнит всех предателей, принёсших нам всем положение вынужденных беженцев, да и с Маринкой Мнишек обошлись слишком мягко. Пусть она и спасла моего возлюбленного от страшной смерти, тайно привезя его в монастырь, куда за сутки сослала меня с Ольгой и детьми. Она должна понести справедливое наказание—смерть! Предательство смывается лишь одним способом—кровью!—не в силах больше носить в себе, накопившуюся за несколько дней справедливую ярость, чем потрясла до глубины души, сидящую возле неё на парчовой софе, молодую хозяйку усадьбы, прекрасно понимающую, что от пережитых дней невыносимого, не говоря уже о том, что леденящего трепетную душу, ужасов вместе с унижениями и лишениями, доброе и горячо любящее сердце юной царевны ожесточилось и непреодолимо жаждало справедливой мести, в связи с чем печально вздохнула и, немного повозившись с её, ещё не спящими, малышами, заключила, тем-самым, пытаясь, хоть немного утешить венценосную собеседницу:--Можете вздохнуть с облегчением, Царевна. Мой горячо любимый муж боярин Фёдор Михайлович с верными ему боярами уже расправились со всеми предателями Государя, лишив их голов, да и панна Марина уже постриглась в монахини, неся строжайшее покаяние в Великом Новгороде. Поэтому, как только Государь Дмитрий Иванович окончательно поправится, может, смело возвращаться в кремлёвский дворец и справедливо править нами всеми. Путь чист.—чем вызвала у очаровательной юной собеседницы, которая сегодня была одета в шикарное атласное яркое голубое платье с золотой парчовой тесьмой и вставками, новый вздох огромного измождения, не укрывшегося от внимания, вошедшего в покои, Дмитрия, почтительно поклонившегося заботливой покровительнице, вырастившей его с малолетства и, заменив ему родную мать, которую он никогда не знал, дала всё необходимое для великосветского юноши воспитание с образованием, пожелав ей доброго вечера, чем и заставил её отвлечься от приятной возни с его детьми, благодаря чему, она одарила его искренней доброжелательной улыбкой, с которой она произнесла:--И тебе, Григорий, тоже желаю того, же, самого! Я очень рада за то, что твоя жизнь постепенно налаживается и скажу ещё одно, у вас с царевной Ксенией очаровательные детишки!—но, видя, что ему непреодолимо хочется, скорее лечь в постель и отдохнуть после утомительной дороги, не говоря уже о том, что беднягу ещё мучила невыносимая слабость, решила не мучить молодую чету и, дав знак служанке, следовать за ней, пожелала венценосной семье доброй ночи и лишь только после этого ушла, оставляя их одних, за что они были ей искренне благодарны, ведь теперь они остались совершенно одни, что позволило им, наконец, заняться их детьми. А между тем, что, же касается юной царевны Ольги Борисовны Годуновой-Михайловой, она после того, как уложив вместе возлюбленным мужем маленькую дочурку в колыбельку, тоже переживала за их общее будущее, о чём принялась с ним делиться, не обращая внимания на непроглядную тьму просторных покоев, разбавленную лишь ярким серебристым светом полной луны, дерзко проникшим в них, и лёгким медным мерцанием, испускаемым пламенем, горящих в камине, дров, распространяющих по всему пространству лёгкий аромат хвои вместе с приятным теплом.--Не понимаю я Фёдора Михайловича, Миша! Почему он возится с этой Маринкой? Вдруг, она уже носит под сердцем ребёнка от этого супостата Лжефёдора! Что мы тогда с ней делать будем?! Конечно убивать беременную женщину, либо ни в чём неповинного ребёнка, грешно! Вот только ни доставит ли он вместе с его мамашей ещё больших проблем моему венценосному шурину вместе с дражайшей сестрой!—с мрачной глубокой задумчивостью негодовала юная царевна, стоя вместе с мужем возле окна и добровольно утопая в его ласковых светлых глазах, чем вызвала у него тяжёлый понимающий вздох, ведь он не опровергал подобный исход, в связи с чем заключил:--Не волнуйся, сердце моё! Судьбу моей сестры будет решать наш Государь Дмитрий Иванович, а он примет верное решение. Не сомневайся в этом.—ласково поглаживая жену по бархатистым щекам, залитым лёгким пунцом, что вызвало в черноволосой девушке измождённый вздох с приятным трепетом, благодаря которым, она на мгновение закрыла изумрудные, обрамлённые густыми шелковистыми иссиня-чёрными ресницами, глаза, после чего открыла их вновь и произнесла:--Я, просто боюсь за нашу с тобой семью, ведь Дмитрий с Ксюшей натерпелись от Маринки с её любовником столько зла с унижениями, Миша!—чем вызвала у мужа вздох огромного искреннего умиления, с которым он плавно дотянулся до её мягких губ и воссоединился в долгом, полном огромной нежности, поцелуе, на который она ответила с взаимным пылом. Вот только боярин Фёдор Михайлович солгал Дмитрию лишь в одном—месте заточения панны Марины Мнишек, которую поместили ни в монастырь, а в разбойничий приказ, а казнить её или сослать в монастырь на Ладогу—решил оставить на усмотрение юного царя, благодаря чему сразу, как наступило морозное утро, оранжевое солнце которого озарило всё вокруг яркими золотыми лучами, слепящими глаза, по распоряжению боярина юная предательница панна была доставлена под конвоем в усадьбу Захарьиных и сопровождена в просторные светлые, выполненные в спокойных красных и розовых тонах с золотой лепниной и колоннами, благо, облачённый во всё зелёное, юноша находился в них один, царственно восседая на парчовом покрывале широкой супружеской постели, затерянный в густых вуалях золотого газового и изумрудного парчового с бахромой балдахина, внимательно сосредоточенный в прочтение государственных бумаг, благо чувствовал себя сегодня, значительно лучше, чем в прошлые дни, где, уже смирившуюся со своей грядущей печальной, но, вполне себе, справедливой участью, Марину грубо поставили на колени перед юношей, терпеливо ожидая момента, когда он уже, наконец-то, соизволит обратить на неё своё Высочайшее внимание. Для этого потребовалось несколько десятков минут, ведь Дмитрий, хотя и чувствовал её присутствие в своих покоях, но длительное время старался не замечать девушку, уже начавшую, внутренне, нервничать и злиться.--За все те невыносимо тяжёлые несколько месяцев, что ты вместе со своим любовником Лжефёдором издевались надо мной и моими близкими, мне полагалось бы отдать приказ о твоей казни, панна Марина, но я этого не сделаю, ведь благодаря тому, что ты на прошлой неделе тайно вывезла меня полумёртвого в пригородный монастырь к моей дражайшей Царице Ксении с маленькими детьми и снохой Ольгой, я обязан тебе жизнью, в связи с чем, милую тебя, но лишь из-за того, что, как мне доложили, ты, сейчас носишь под сердцем ребёнка от этого дьявола-самозванца, поэтому, на протяжении всей беременности ты будешь находиться запертой в дальних покоях кремлёвского дворца, но, а после родов твоего ребёнка у тебя заберут. Не беспокойся, Ксения с Ольгой позаботятся о нём и приложат все усилия для того, чтобы из него вырос добропорядочный и богобоязненный человек. Ты, же, до конца жизни станешь жить в монастыре под Ладогой.—обратив, наконец, на неё внимание, хладнокровно произнёс юный царь, предварительно встав с ложа и мягко подойдя к Марине, которая, глубоко потрясённая милостью парня, инстинктивно и в знак искренней благодарности, с неистовым пылом расцеловала полы его парчового зелёного кафтана и, получив позволение на то, что может уйти, так же под конвоем стражников покинула покои юного царя, провожаемая его бирюзовым взглядом, полным огромного безразличия, ведь он, вновь вернулся за внимательное чтение государственных документов, что создал за полгода своего жуткого, вернее даже позорного правления Лжефёдора.Вот только, не успели стражники вывести, погружённую в глубокую мрачную задумчивость о, вынесенном ей Димитрием, справедливом решении,панну Марину из царских покоев и провести её несколько метров по, залитому яркими золотисто-медными солнечными лучами, бревенчатому коридору, как её громко окликнула, идущая ей на встречу, Дуняша, которую отправила для приборки в покоях к венценосной чете боярыня Елена Дмитриевна:--Марина! Сестрёнка!—чем заставила юную панну внезапно остановиться вместе с её конвоем, но, когда она обернулась, не могла поверить собственным глазам. Перед ней стояла её, пропавшая несколько лет тому назад, младшая любимая сестрёнка, из-за чего сердце учащённо забилось, а в ясных светлых глазах заблестели слёзы, переполнявшего трепетную душу, счастья.--Дарина?!—ошеломлённо выдохнула панна Марина и не в силах перебороть бурные чувства, потеряла сознание, упав, словно подкошенная, на руки к стражникам, успевшим попридержать её, выражая, при этом, полное недоумение, продлившееся до тех пор, пока, вовремя ни спохватившаяся Дарина, мгновенно рванула к старшей сестре и, склонившись над ней, попыталась привести Марину в чувства, хотя для этого ей потребовалось времени, порядочно, но, независимо от всего этого, её заботливые действия увенчались успехом. И вот, Марина, постепенно начала приходить в себя и, через силу открыв глаза, терпеливо дождалась в них проявления, но, видя, что сестра по-прежнему находится возле неё, не смогла больше сдерживать, обуревающих слёз, дала им волю и расплакалась, уткнувшись, покрасневшим мокрым лицом, хорошо ощущая то, с какой искренней заботой, Дарина поглаживает её по плечам и рукам, приговаривая в знак искреннего утешения:--Я здесь, Марина! Не волнуйся! Теперь нас никто не посмеет разлучить!—при этом, вкладывая в решительные доброжелательные искренние слова всю ту огромную воинственность, на какие была только способна, что подействовало на её старшую сестру успокаивающе, благодаря чему, Марина постепенно перестала плакать и, взглянув на сестру пронизывающим на сквозь, подобно острому кинжалу, взглядом, которым отрезвляюще приказала: ?Даже и думать не смей о мести Дмитрию, Дарина! Он с его семейством итак достаточно настрадался за последнюю неделю! Иначе, я тебя сама убью!?, с помощью стражников, наконец, встала на ноги и, сопровождаемая ими, ушла, провожаемая потрясённым взглядом младшей сестры, продолжающей, сидеть на полу, даже не подозревая ничего о том, что весь её разговор с сестрой слышала, пришедшая, проведать шурина царевна Ольга Борисовна, которой пришлось укрыться за углом и вести себя, крайне тихо и незаметно, хотя её всю обуревал праведный гнев с непреодолимой жаждой немедленной расправы с мерзавкой, но, когда конвой вместе с панной Мариной Мнишек ушёл вместе с ней, а Дарина осталась совершенно одна, царевна Ольга, наконец, вышла из своего надёжного убежища, слегка придерживая юбку шикарного парчового мятного платья с золотым орнаментом и тесьмой и, дав мерзавке звонкую пощёчину, угрожающе воскликнула:--Да, кто ты такая для того, чтобы строить козни против семьи моего дражайшего шурина Царя Дмитрия Ивановича с его семейством, жалкая ты, дворовая девка?! Совсем стыд потеряла, как и твоя старшая сестра Маринка, так я, мигом поставлю тебя на место! Даже думать не смей об этом своей головой с куриными мозгами!—чем ввела девушку в оцепенение, с которым она не смогла произнести ни единого слова и стояла, ошеломлённо смотря на царевну, широко распахнутыми светлыми глазами, не смея, произнести ни единого слова, и потирая рукой, пылающую от удара, пунцовую щеку, не говоря уже о том, что по щекам тонкими прозрачными ручьями медленно стекали горькие слёзы, до которых царевне Ольге не было никакого дела лишь по той одной причине, что она царственно продолжила свой путь до покоев дражайшего шурина, оставляя ненавистную ей дворовую девку одну, смахивать слёзы с бархатистых щёк.