Ночь откровения (1/2)
Он стоял у панорамного окна своего кабинета, глядя в чернеющую пустоту ночного неба, представляя, как она медленно надвигается на него, как обволакивает и, отступая, забирает с собой, будто не было его здесь вовсе.
Ему вдруг оказалось все это не нужным. Осточертел стол, этот безукоризненный порядок на нем, табличка с его именем, монитор компьютера без намека на пылинку, аккуратно сложенные документы, лежащие ровной стопкой на краю, подаренный ?Parker? в золоченой подставке по центру.
Стена позади стола, увешанная всевозможными дипломами, сертификатами, лицензиями, благодарностями, давила всей своей значимостью на затылок, как и прочая ненужная макулатура в рамке за стеклом, служила вечным напоминанием, кто он и что должен делать. Ему нравилась собственная работа, более того он, как это говорится, болел за свое дело. Сначала, когда был молод и полон сил и энергии, он верил, что выбрал правильный путь. И неотступно следовал ему вплоть до… вплоть до сегодняшнего дня.
– Сегодня не лучший день? – послышался голос в дверях.
Тилль вздрогнул от неожиданного, но нежного женского голоса. Обернувшись, он устало посмотрел на Бабетту – свою секретаршу – и жестом руки пригласил пройти ее в кабинет.– Бабси, если б ты только знала, как я себя ненавижу! – ответил он, сдавливая пальцами на переносице.
– Ну, будет вам. Не стоит себя так изводить, – она подошла к нему и осторожно провела по его голове рукой. – Доктор Линдеманн…– Я миллион раз просил называть меня Тилль.– Да, я помню. Может вам принести чего, хотите крепкого чая? – не дождавшись ответа, она быстро занялась приготовлением свежего, бодрящего напитка.
Линдеманн пересел на диван, наблюдая за Бабеттой:– Бабси, ты знаешь, почему я решил стать врачом?
Бабетте принесла ему чашку и присела рядом, не говоря ни слова. Тяжело вздохнув, он поднес было чашку ко рту, но все же отставил ее на стеклянный столик возле дивана.
– Нет, сейчас мне хочется чего-нибудь более крепкого. – Он поднялся с дивана и в два шага оказался у бара, где скопилось огромное количество презентов от благодарных родственников его пациентов.Взял первую попавшуюся бутылку, оказавшуюся недурным марочным виски, открыл. Достал два крутобоких стакана темного стекла, налил себе и Бабетт. Вернулся на диван и долго крутил стакан в руках, решаясь сделать первый глоток. Бабси смотрела на него взглядом, полным сочувствия и одновременно непонимания.
– Расскажите, – она все так же осторожно положила свою руку ему на колено, как бы показывая, что он может ей довериться, если, конечно, он сам этого захочет.Линдеманн опустил взгляд на полный стакан чистого, не разбавленного, даже безо льда виски, обхватил тот обеими ладонями и, устало выдохнув, решил поделиться с Бабетт своей историей.– Мы переехали в Берлин в августе восемьдесят третьего, мне было всего двадцать лет. Это был спальный микрорайон на юго-восточной окраине, отстроенный в шестидесятых–семидесятых годах, названный в честь архитектора Вальтера Гропиуса.
Гропиусштадт слыл "отстойным" районом, в котором шла бойкая торговля наркотиками. Местные жители, впрочем, считали, что все это клевета. Подростковой преступности, которая якобы цвела там буйным цветом, никто не замечал или не хотел замечать. Я не сильно обрадовался, когда на общем семейном собрании меня поставили перед фактом переезда.