Часть 2 (1/1)

Вбоквел, родом откуда-то из середины предыдущей части.Когда маленькие руки натягивают поводья, конь, словно специально, останавливается как можно более резко, мстя за продолжительный галоп, недовольно всхрапывая и тряся шелковистой гривой — мальчик чудом не вылетает из седла, но все-таки довольно проворно спрыгивает на землю и, едва отдышавшись, спешит на свистящий звук рассекаемого воздуха.Эрик тренируется, и Сигурд, вопреки обыкновению, не окликает его, завороженно следя за выверенными движениями и отблесками солнца на лезвии настоящего, боевого меча. Датчанин сосредоточен и отрешен, атакуя невидимого противника — на лице нет и тени привычной улыбки, но она появляется, когда он, наконец, замечает растрепанного после долгой езды друга и спешит навстречу.

— Вот уж внезапно, не ожидал тебя увидеть, все хорошо? — слышит Сигурд, прежде чем Эрик сгребает его в охапку, чуть не оторвав от земли. Он хочет уже осадить такой порыв, от души пнув не в меру радушного хозяина, но взгляд цепляется за витой шнурок, резко выделяющийся своей чернотой на светлой, хоть и грязноватой шее. Он уже видел такие. Сигурд внезапно чувствует себя как опустошенный бурдюк, бесформенный, смятый. Он осторожно тянет за шнурок, так и не решаясь до конца вытащить изворота рубашки.

— Ты из-за этого, — непривычным, усталым голосом выдыхает Эрик в льняную макушку и замирает, так и не выпустив из объятий застывшего Сигурда.

А Сигурду кажется, что все слова, которые он хотел произнести, все мысли и вопросы зацепились за крылья с клекотом пролетающих мимо птиц, потянулись в неведомую даль ниточками- паутинками, истончаясь до прозрачности. Думается о странном, о том, что он только сейчас осознает, как вырос Эрик — на голову выше него. О том, насколько сильные у датчанина руки — держат вроде бережно, но словно в стальном кольце, так просто и не вырвешься, пожалуй. О том, что он никогда раньше не видел у беспокойного Эрика настолько сосредоточенного, внимательного взгляда.

— Я тут какого-то паренька видел… или девчонку, драуг знает, с таким-то писклявым голосом. Суоми, кажется. Захватим его, ммм? — с кажущейся беззаботностью ляпает Эрик, неловко пытаясь прервать затянувшееся молчание.

— Если бы тебя интересовало хоть что-то помимо собственного удобства, то ты бы знал, что Суоми зовут Тино и он уже весну как живет с Бервальдом.Так что да, иди, захватывай! Надеюсь… — горло судорожно сжимается, а в носу неприятно пощипывает, иСигурду вдруг очень хочется, чтобы кто-нибудь живой и теплый, за кого можнодержаться, оказался рядом, да хотя бы этот строптивый конь, неспешно поедающий клевер. Но он лишь упрямо поднимает подбородок и, излишне шумно втянув воздух, с вызовом смотрит на датчанина.Он выпустил из пальцев шнурок, но не сделал и шага, чтобы отойти — раскрытая ладонь медленно скользит по груди Эрика, пока не ощущает за тканью рубашки выступающие контуры амулета.Стая птиц уже давно пролетела мимо, и ниточки-паутинки порвались с тихим звоном, жемчужным волокном падая с небесных далей далей, но так и не успели невесомо осесть на сочную зелень, унесенные куда-то любопытным ветром.Сигурдс силой прижимает пальцы к груди Эрика, вдавливая амулет в тело.Бездумно и отрешенно.Даже ветер улетел, датчанин не шевелится, и единственное, что… Ничего.Эрикосторожно, словно дотрагивается до только схватившейся ледяной корочки,накрывает ладонь Сигурда своей и аккуратно сдвигает влево. Теперьпод подрагивающими пальцами не острые углы, а разгоряченное тренировкой тело и сильное, уверенное, быстроебиение сердца Эрика.«Это все еще я», — говорит он, не зная, как сказать лучше. А ведь так хочется рассказать Сигурду, что и он от этой новой затеи не в восторге, что это ничего не поменяет между ними, ведь маленький северянин все еще его лучший друг, и вообще ближе него никого нет… Что ему жаль, так жаль, не чего-то конкретного, но более всего того, что Сигурд огорчен, слишком подавлен: он ведь видит, и хотя, как всегда, ничего путного сказать не сможет, готов быть рядом, поддерживая, как умеет.Но Эрик теряется и молчит, и потому они так и стоят.— У тебя руки холодные. Странно, да, жара стоит, а у тебя руки холодные? — скомканно выдает Эрик первую оформившуюся мысль, скорее просто для того, чтобы не молчать, не ощущать тишину, от которой вмиг в горле пересыхает.— Да, странно, — неожиданно тихо отзывается Сигурд.Все странно. Он не за этим приезжал, так почему все еще стоит, ощущая, как через кончики пальцевдрожь от каждого удара чужого сердца передается его телу, бежит вместе с шумной кровью, отдаваясь звонкой капелью в голове.

Страхи, сомнения, растерянность, что неотступно, воющей стаей преследовали его последние дни и притихли было в пути, в горячащем кровь галопе, вновь медленно, но неотступно потянули к нему склизкие лапы с крючковатыми когтями.

А ведь он так спешил, надеялся успеть прежде. Успеть к тому, с кем рядом можно встать рука об руку, обретая уверенность — не один. Почувствовать, как искрящееся на бледных веснушках солнце отражается на его лице, целуя саднящие уголки глаз. Услышать обычно докучавший, но такой нужный теперь смех, полный то горделивой насмешки и бурлящей самоуверенности, то предельной искренности и задора, заглушающийшелест кошмаров души.«Так будет проще. Ты поймешь», — слышит он слова Эрика, отдающиеся растревоженным ульем в голове и почему-то жалящие не хуже злых пчел.

Злость. Тяжелая, густая, она накатывает застилающим небо валом, и прежде чем мечущийся лучик сознания находит лазейку в горчащей темноте, Сигурд резко высвобождает руку из-под пальцев Эрика и замахивается с силой…

Это не похоже на их обычные полусерьезные потасовки. Эрик с почти пугающей быстротой перехватывает занесенную руку, но Сигурдбьет его по колену, а затем ловко делает подсечку, и тот падает, увлекая северянина за собой, однако успевает извернуться в последний момент и, оказавшись на земле, едва не сталкивается лбом с распластавшимся под ним Сигурдом.А тот, даже оглушенный падением, запала не растерял — ужом извивается под датчанином, шипя как раскаленные уголья, таки дотягивается до лица, царапая щеку, и чувствительно ударяет по предплечью — наверняка синяк останется. Он ударил бы еще, но застывший Эрик,до этого даже не пытавшийся увернуться и лишь придерживавший Сигурда, словно очнулся;но вместо того, чтобы бить в ответ, он подается вперед, сжимая бока коленями, крепко перехватывая руки, своим весом прижимая к земле. И Сигурд понимает, с пугающей ясностью осознает — не вырвется.Оба часто дышат, из царапины на щеке одного выступает кровь, а сердце второго бьется, как у пойманной птицы.Эта драка не похожа на их обычные полусерьезные потасовки — ни одна из них еще не заканчивалась так быстро.

Эрик осторожно сжимает тонкие запястья — в кольцо пальцев одной его руки помещаются, ис каким-то щемящим в груди чувством думает: какой жеСигурд маленький и хрупкий по сравнению с ним, а ведь казалось, еще по прошлой зиме шли вровень.Поддавшись неведомому порыву, Эрик мягко целует его висок, самым кончиком языка собирая солоноватую капельку пота, и, аккуратно отведя со лба взмокшие из-за драки прядки, почти невесомо гладит снежные волосы.Вернулся неугомонный, но подуставший ветерок, теперь не шаля, а легонько, словно убаюкивая, качая траву и нежные листочки, слизывая пушинки облаков и греясь под золотистыми лучами.И двое на поляне снова молчат, а когда Эрик ловит, наконец, взгляд Сигурда, то улыбается и, словно доверяя тайну, говорит, как обычно, то, что думает: «У тебя солнце в волосах запуталось».

И в носуу Сигурда щиплет — просто от резкого ветра.*****Никто не считал, как долго Сигурд лежал, глядя в переливчатую синеву неба, а Эрик сидел рядом,невесомо перебирая его волосы, сколько времени прошло до тех пор, пока сизоватая тучка не приглушила свет. И двое, прежде будто зачарованные им, очнулись, встали неуклюже, друг на друга не глядя, взяли свои вещи, и один из них сказал: «Бывай, Эрик», и медленно пошел к дожидающемуся его строптивому коню, который, то ли вдоволь клевера наелся, то ли и его теплом разморило, но вел себя тихо и спокойно.

Эрик смотрел неотрывно на удаляющуюся фигуру,тянясь к Сигурду всем своим существом, желая защитить, с пугающей четкостью понимая, насколько же он беззащитен, насколько нуждается в поддержке, и зная, насколько он горд, чтобы признать первое и согласиться со вторым. Ветерок сонно дунул, и сизоватая тучка, ворчливо поджавшись, поплыла прочь, а выглянувшее солнце ударило в глаза, светя слишком ярко, воруя у Эрика силуэт Сигурда, заставляя прищуриться почти болезненно и желать броситься за ним, остановить.Однако Эрик знает каким-то неведомым чувством, что еще не время и сейчас ничего не выйдет.Знает также и то, что сделает все возможное, чтобы оно наступило скорее, и они могли пойти за солнечную завесу вместе.А Сигурд уходит, но чувство, что Эрик позволил ему уйти,преследует его еще очень долго.