Глава 4. Вы мой бог. (1/2)

Индржих не проснулся, а скорее вынырнул из сна, как из омута, прямиком в ужасную действительность. Воспоминания о том, как он изобличил себя минувшей ночью перед паном, нахлынули приливом, накрыли удушающей волной. Стиснув зубы, он встал с кровати. Голова закружилась, заболела. Переждав с минуту, Индржих отворил дверь, выглянул наружу. По всему было видно, что солнце встало не так давно. По-утреннему прозрачный свет омывал крыши, ещё не прогретый воздух полнился трелями птиц и немногочисленными голосами. Закрыв дверь, Индржих принялся одеваться. Хоть он и пытался поторапливаться, чтобы опозданием не попасть в ещё большую немилость к пану, да ничего не выходило. Руки-ноги не слушались, от головной боли то и дело темнело в глазах.

Непрошеные мысли о ночной эскападе Индржих отметал с почти что яростным отчаянием. Некогда было размышлять о происшедшем, выдумывать оправдание, решать что-то. Во-первых, всё равно не позволило бы отвратительнейшее самочувствие, оттеняющее все прочие ощущения. Во-вторых, лучшее, что он мог сделать в сложившемся положении - выполнить приказ пана и понадеяться на его милость. Наказав самому себе ни о чём не думать и сосредоточиться на насущном, Индржих оделся в латы для тренировки. Сделав это, он тут же сообразил, что не умылся. Вряд ли бы такая мера помогла принять божеский вид, но он хотя бы мог освежиться. Плюнув на всё, поплёлся на ристалище, где обычно тренировался с сотником Бернардом.

Путь до верхних ворот показался бесконечным. Двигаться было тяжело. Каждый звук вбивался гвоздём в голову, свет раздражал, от запахов съестного мутило. Лишь силой воли Индржих заставлял себя идти дальше. Бернард встретил его хмурым взглядом.- Рад, что ты наконец явился! - крикнул он. Индржих поморщился. - Что, не нравится?! - снова закричал Бернард, скрадывая усмешку.

- Не особо... - нехотя пробурчал Индржих, принимая железный меч из рук наставника.

- Давай посмотрим, не забыл ли ты, чему я тебя учил! - Видимо, Бернард решил кричать всю тренировку, чтобы нерадивому гуляке впредь неповадно быловозвращаться к дурным привычкам.

Бернард его не щадил. Гонял по всему ристалищу. За четверть часа с Индржиха сошло семь потов. В жалких попытках получить как можно меньше ударов и пинков, он не заметил подошедшего пана. Кобыла стоял, облокотившись на деревянную балку ограды, наблюдал за малахольными движениями Индржиха и смеялся про себя.

- А ну, соберись! - рявкнул Бернард и опустил меч аккурат на голову Индржиха. Удар пришёлся на шлем, от его лязга Индржих чуть не умер. Бросив шлем на землю, он опустился на корточки, обхватил голову руками. Земля плавно покачивалась перед глазами туда-сюда, и от этой качки он чувствовал себя маленькой прохудившейся лодочкой, угодившей в шторм.

- Хорош, нечего сказать, - посмеиваясь, сказал Радциг. Поприветствовав его, Бернард встал рядом. С весельем они смотрели на мучения Индржиха, который в это время старался не наблевать посреди тренировочной площадки.

- Ничего. В форму быстро придёт, - негромко проговорил сотник, и Радциг согласно кивнул.

Отдышавшись, более менее придя в себя, Индржих встал, обернулся, посмотрел прямо на пана. Старался выглядеть решительным, готовым принять любую участь, но выглядел удивлённым, потому что Радциг не злился, не негодовал. Это было заметно сразу. Читалось на его лице смятение, но оно терялось из-заполуулыбки и веселья в глазах. Более того, Радциг выглядел впечатляюще. Разбитому похмельем Индржиху он виделся всепрощающим, всесильным, лукавым божеством, представшим в солнечных лучах, в расслабленной и вместе с тем уверенной позе, как и подобает такому, как он. Тёмные волосы перебирал ветер. На металлических хольнитенах[1] играли блики, слепили сиянием.

- Не расслабляться! - гаркнул Бернард, откланявшись пану. - Шлем на голову и к оружию! Думал, мы закончили?

Индржих застонал, отворачиваясь. Подобрал шлем, поднял меч и встал в стойку.Хватило Индржиха только на полчаса. Но за эти полчаса Бернард загонял его так, что пот заливал глаза, тело ныло, голова раскалывалась. Он рухнул на четвереньки, тяжело дыша, постанывая от усталости.

- Хватит с тебя, - смилостивился Бернард, вещая с высоты своего роста, а Индржиху показалось, что из-под самых небес, так искажались все звуки в его гудящей голове.

- Оставь его на меня. - Пан Радциг отпустил сотника, подождал, пока тот уйдёт. - Поднимайся.

Ослушаться Индржих не посмел. Собрал остатки воли, кое-как встал, подошёл к пану, поклонился. Он помнил о предстоящем серьёзном разговоре, но робел не поэтому. Смотреть на Радцига было одновременно и неловко, и очень хорошо, потому что в душе трепетало от воспоминаний о том, как близко они были, что они делали. Вернее, что Индржиху было позволено делать. Именно так. Было позволено. Почему в купальнях пан подпустил его, почему стоял так спокойно, разве что дыша не в полную грудь, обнимал, гладил? Ответа на это не было.

Сейчас, стоя подле Радцига, щурящегося на солнце, плавясь под лукавымвзглядом, Индржих мог признаться себе, что нечто щекотало изнутри сердце, поскрёбывало оттуда, просилось на волю, нашёптывало странные, тёмные желания. Хотелось проверить, как далеко пан позволит зайти. Опрокинуть бы его навзничь, снова задрать рубаху на мускулистой груди, припасть к ней! И дальше, дальше! Вот бы поцеловать прямо в губы, прижать к себе до хруста костей. Подобные мысли клубились в голове, схваченной болью в чугунные тиски, плавали в тумане усталости ослепительными звёздами.- Надеюсь, ты ещё в состоянии говорить, - криво усмехнулся Радциг. Он почуял неладное нутром, как зверь чует опасность. Подобрался весь, отступил на шаг.- А... да, - Индржих снял шлем, тряхнул головой, избавляясь от грёз. С кончиков волос слетели капли пота.

- Пошли, - коротко бросил Радциг через плечо. Широким уверенным шагом он направился в сторону от дороги. Измотанный Индржих едва поспевал за ним. Плёлся следом, жадно и тоскливо глядя на прямую осанистую спину, на могучие плечи, на обритый затылок, к которому хотелось прикоснуться. Радциг, чувствуя преследующий его голодный взгляд, резво шёл вперёд, не позволяя себя нагнать, сохраняя дистанцию. Он провёл Индржиха по тропинке, заставил взбираться на холм, прыгать по камням через ручей, пока не остановился у речушки. Между пологими берегами несла она спокойные воды. Кое-где её расцвечивали пятна тени от склонившихся деревьев. Над искрившейся на солнце рябью гудели насекомые, особенно громко стрекотали крупные прозрачнокрылые стрекозы.

- Почему именно сюда? - удивился Индржих. Он страшно запыхался и теперь стоял, согнувшись, упершись в колени и тяжело дыша. Не пришлась ему по душе дальняя прогулка. Поговорить вполне можно было прямо там, у ристалища. Сгодились бы и покои пана. Да мало ли поблизости было подходящих мест. Думать о том, как придётся тащиться обратно, даже не хотелось.На вопрос Радциг не ответил. Не знал, что сказать. Он выбрал это место на тот случай, если, узнав тайну, Индржих всё же найдёт силы на то, чтобы поднять крик. Конечно, нет ничего страшного в том, что люди узнают об истинном отце оруженосца из Скалицы. Но Кобыла не мог допустить, чтобы кто-то услышал о ночном происшествии, если вдруг оно будет упомянуто. ?А если всё пойдёт совсем плохо, я просто смогу утопиться?, - мрачно подумал Радциг. Оттягивать больше было нельзя. Он готовился всю ночь. Даже не так. Готовился с самого рождения Индржиха. Знал, что такой момент наступит, хотя в душе надеялся, что не наступит никогда, и Мартин навсегда останется единственным отцом Индржиха. Почему-то признаться в том, что скрывал многие годы, показалось в десять раз тяжелее теперь, на самом пороге. Вот бы скрывать всё и дальше. Притвориться несведущим, зарыть истину глубоко-глубоко и самому забыть о ней.

- Иди искупайся, освежись. Я пока соберусь с мыслями, - сказал, не глядя. Послушав, как тот зашевелился, завозился, снимая доспехи, Радциг отошёл к иве, сел в её тени, привалился к неровному стволу. Стать бы не собой. Не пришлось бы сейчас гадать, как посмотрит на него Индржих, узнав правду.Заслышав плеск, он исподволь глянул в сторону речки. Она журчала прозрачным звоном, приятный ветерок надувал рябь на поверхность воды, колыхал высокую осоку. Всё жило, звучало, сияло. Среди этого праздника жизни по пояс в воде стоял Индржих, окатывал себя ледяной водой из сложенных ладоней. Двигались под кожей гуттаперчевые мышцы. Радциг залюбовался им. Всё глядел и глядел со смесью гордости, восхищения и нежности, со всеми невысказанными, неожиданными по своей силе чувствами; они не были взращены и укреплены, как у других родителей, с младенчества воспитывающих отпрысков. Им было суждено таиться, дожидаться своего часа, когда они, искажённые временем, смогут явить себя. В это мгновение Индржих повернул голову, приоткрыл доселе зажмуренные глаза и посмотрел на Радцига. С расстояния ему было не различить выражение лица пана, но он точно определил, что тот смотрит на него. Сразу сделалось как-то нервно, лицу стало жарко. Индржих отвернулся. Попытался сделать вид, что счищает грязь с рук, но долго продолжать спектакль не смог. Вышел из воды, быстро натянул исподнее, тут же прилипшее к мокрой коже, и подошёл к пану. Садиться рядом не стал. Сел напротив, на солнечном пяточке, чтобы обсохнуть. Всё время Кобыла молчал. Лишь следил лениво, ждал.

- Так о чём вы хотели говорить со мной, пан? - спросил Индржих. От холодной воды головная боль отступила, и он смотрел ясно, серьёзно, немного исподлобья, вперившись внимательным, жадным взглядом в Кобылу.

Какая-то смертельная решимость в Индржихе сперва сбила пана с толку. Слегка подобострастный, готовый на услужение оруженосец, источающий благодарность - таким он был привычнее. Но тут же Радциг вспомнил, как Индржих добивался службы, врывался в залу по уши в грязи и дорожной пыли, наплевав на все приличия, и даже позволял себе некоторые дерзости в разговоре. Ничего удивительного, что теперь он так расхлябался.- Хотел, - с тяжёлым выдохом начал Радциг, - поговорить о случившемся. И сказать, что это никогда не должно повториться. - Он прижался затылком к шершавой ивовой коре.Индржих молчал, поэтому Радциг продолжил:- Я объясню тебе, поче... - договорить не успел. Индржих как-то сердито, даже зло нахмурился.- Вы не обязаны мне ничего объяснять, пан Радциг. - Голос звучал надтреснуто, по-чужому. - Я всё понимаю. Кто вы, и кто я.

- Дело даже не в этом! - с каким-то непонятно откуда взявшимся отчаянием тихо воскликнул Радциг. Он почувствовал себя крайне глупо. С Индржихом планы никогда не срабатывали. Теперь он оправдывался перед ним, стушевавшийся под напором сдерживаемой не то злости, не то обиды.- Ну да, мы ведь ещё и оба мужчины!

- И не в этом тоже!