Пролог 2. "Мозаика" (1/1)

Говорят, что все наше ?Я? строится на основании генетики и фактора среды, где мы растем. Вбирая понемногу те или иные черты, как мозаику, собирая себя по кусочку, мы создаем картину для окружающих?— общий фон. В данный момент нас это не интересует. А то, из чего этот общий фон состоит, та самая мозаика?— вот, что мы оставляем для себя. И это то, кем мы являемся. Теперь вопрос к тебе, друг мой, из чего состоит общая картина твоей общей картины? Какая у тебя мозаика? Ответ важнее, чем можно себе представить. Что касается меня, как человека, я могу без стыда и лжи сказать, что моя мозаика довольно яркая и многогранная. Я не хвалюсь, нет. Но с учетом интереса моих сверстников, которые ничего, кроме пива и сигарет не считают интересным, могу заверить, что моя нарциссичность и высокомерие оправдана. Чтобы быть мной надо уметь видеть и слушать, а не смотреть и слышать. Мой отец был полицейским. В каком-то роде детективом, раскрывающим преступления серийных маньяков. И до того момента, как он не покинул нас, всегда говорил мне, что, если хочешь понять чьи-то мотивы, то взгляни на мир чужими глазами. Собери досье, анамнез и историю. Все тайное можно разузнать от общих фраз, если умеешь задавать вопросы правильно. Хочешь выжить?— умей смотреть. Хочешь выжить в плену?— сыграй на Стокгольмском синдроме-наоборот, заинтересуй наблюдателя, заставь его обратить на тебя внимание не как на жертву, а на личность, которую хочется понять. Предъяви свое имя?— это твоя мозаика на свободу. Понять. Видеть. Тот ученый, который проводит эксперименты на нас?— мелкая сошка. Некто, кого он называл Локдаун?— вот, кто нужен. Мы все тут для него вроде игрушки, которую он собирает для какой-то цели. Доктор Хаперс?— тот самый экспериментатор, не очень любезно представился нам, когда втыкал через глазницу в самый мозг проволоку с чипом, заставляя нас всех смотреть. Мерзкое зрелище… Слышать, как хрустят кости и хлюпает склера глаза не самое приятное зрелище. Но я смотрела?— закаляла себя. Хаперс был трансформером, рост которого не превышает четырех с половиной метра. Обладает серо-зеленым оттенком брони. Слеп на один глаз, а второй горит ярко-алым светом. Вся сущность ученого была мерзкой и отвратной лично для меня. Такие работают обычно всю жизнь на одном месте, предпочитая иметь хозяина, чем собственное мнение. Одним словом?— никто. Но в его металлических руках моя жизнь. Пока его хозяин?— Локдаун, лично не удостоит нас аудиенцией, он имеет значение для меня. А мне нужен план по выживанию. Как заставить Локдауна увидеть во мне личность, а не предмет эксперимента? Сложный вопрос. А как увидеть его мозаику? Вопрос еще сложнее. Я даже не знаю, что он из себя представляет. Вы знаете, что история?— какая бы ни была, учит? История воин. История любви. История бизнеса. История?— это ошибки в той или иной степени. А на ошибках учатся. И знаете ли вы, что бывает, когда ты растешь в этом кругу ?ошибки? и полицейских наставлений как распознать маньяка и вычислить убийцу среди двух идентичных близнецов? Я. —?А-а-а-а-а! Не могу больше эту суку слушать. Закрываю уши руками, ощущая леденящий холод своих ладоней?— киберформирование дошло до всех конечностей. Говорят, что каждые семь секунд один человек в мире сходит с ума. Вот и седьмая секунда. Перевожу взгляд на кричащую в агонии безумия женщину азиатской внешности?— японка. Как узнала? Банально?— татуировка катаканы. Не молода. Размер одежды пятьдесят два. Тип фигуры?— квадрат. Голос прокуренный. Ни разу не говорила на японском, даже когда вскрывали ей череп под местным наркозом. Значит, давно переселилась в штаты, что уже считает чужой язык своим. Не свойственная полнота для её расы?— привет от фастфуда. Много курила и пила спиртное?— голос выдает и отеки. Взгляд моих темно-карих глаз ловят обручальное кольцо на ее шее, перекинутая через тонкую, но крепкую верёвку. Размер кольца двадцать второй. Явно вдова. Одежда… Старая и в катышках. Верёвка… Ни одна женщина бы не надела веревку на шею. На худой конец?— серебряную цепь, да хоть алюминиевую. Значит, нет денег совсем. Алкоголичка? Сто процентов. Дети? Это уже неинтересно. Нет. Хватит. Мотаю головой, опуская голову между своих ног. Мне нельзя много думать?— устаю. Чёртова наблюдательность. Чёрт возьми! Мне надо думать о Локдауне! —?А-а-а-а! Заткните её кто-нибудь. Кто-нибудь, иначе я… Поднимаю взгляд на эту азиатку, а металлическая рука раскрывает когтистые пальцы. Она кричит. Нет, истошно вопит. Из раскрытой пасти летят слюни, по щекам текут слезы, а на зажмуренных, в порыве слёта крыши, глазах следы психоза. Ногти… Точнее?— когти впиваются в голову, скрывая без того выпадающие волосы. Того гляди и швы разойдутся, а мозги вытекут из черепушки. —?Всё хорошо,?— слышу голос другой азиатки. —?Мы выберемся. Её не спасти. Крыша съехала. Она не адаптировалась. Её седьмая секунда настала. —?Выходим! И я выхожу. Больше не бегу. Эксперименты проходят удачно. Для кого только? Может, даже для меня. Не сказать, что я не чувствую больше дискомфорта от нехватки воздуха, но так же ощущаю, что со временем скованность в груди и головокружение прошло. Я заставляю себя не бежать. Иду медленно, вдыхая полной грудью смеси других газов. Тяжело. Ощущаю слабость и дикую усталость. Но через шагов двадцать все проходит, словно открывается второе дыхание, а мои легкие преобразуют любые смеси газов в живительный кислород. Мое неспешное приближение замечают солдатики-клоны. Я перестаю их бояться, как бы странно это ни звучало. Не знаю, кажется, что я начинаю понимать их. Не в смысле речь, так как они немы, а именно их… мотивы. Им нельзя нас убивать. Нас ведь для чего-то держат здесь. Для чего-то видоизменяют. Мое тело полностью киберформировалось?— внешне уж точно. И самое неприятное для меня случилось на третьей неделе?— я стала лысеть. Мы стали лысеть. В начале понемногу, а потом спонтанно проснулись без волос на голове. Не все правда, а лишь те, чья кожа покрылась темно-серым металлом, отторгая всю растительность. Выпали даже брови и ресницы. Я пытаюсь смотреть на мир другими глазами?— глазами человека, готовый меняться ради выживания. И нахожу красоту в этом минимализме и утонченности. Я могла часами рассматривать свои кисти рук и пальцы, ставшие теперь серебристыми, заострившись на концах наподобие когтей. Я хотела проверить ?кожу? на прочность, пытаясь ее проткнуть, но ничего не вышло. Достаточно крепко, но все же ощущается, что внутри все еще циркулирует кровь. Как это возможно? Не знаю, но… Нас не кормят. Я даже забыла какова еда на вкус. Я засекала время и заметила, что трижды нас поят водой с примесью какого-то голубого вещества. И день ото дня цвет воды все больше и больше приобретает синий оттенок, а запах походит на какое-то машинное масло. Может, я ошибаюсь, но кажется, что это вещество заменяет нам еду, так как чувство голода со временем пропало. Хаперс заставлял нас смотреть на свои омерзительные эксперименты, получая удовольствие от испуга на наших лицам, а больше всего кайфуя от криков ужаса. Когда один из его ?пациентов? умирает, то он вскрывает ему череп, делая разрез выше бровей, срывая верхнюю часть головы, как крышку, обнажив бело-розовый мозг. Меня чуть не вырвало… И я все же отвернулась, закрыв глаза. Хаперс буквально лазил в его голове, превращая в кашу мозг, изнутри выдавливая глаза из глазниц, с удовольствием маньяка наблюдая за тем, как кровь вытекает из ушей и носа. Бедолага Брукс, наверное, сам не подозревал, что после смерти над его телом будут надругаться. Хотя, какое ему теперь дело? Он же мертв. Когда солдатики-клоны выводят вперед ту азиатку, я закрыла уши?— она вопила во все горло. Не люблю шум. Но все равно звук проходил меж моих пальцев. Хаперс бесится, хватая ту женщину поперек тела, смотря в ее испуганное лицо, в первый раз предупреждая спокойно, что если не заткнется, то превратит ее в блин. Но это никак истерику не остановило. Она кричала. Громко. Истошно. Умоляла на чистом английском, обещая, что заплатит и сделает все, что он хочет, но… Хаперс отрывает ей голову. Я вздрагиваю, делая шаг назад. Кровь капала из сжатых пальцев ученого, вытекая из оторванной шеи фонтаном. Трансформер с отвращением смотрит на темную венозную кровь на своих когтях, держа ее голову, после чего так же смял ее, как пустую банку кока-колы. Темные прямые волосы азиатки прилипали к крови на его когтях, образуя солянку из мозгов, крови, раздробленного черепа и волос. Такое чувство, будто мы для него мухи, которых я сама иногда давила, отрывая им головы, крылья и лапки. Омерзительно. И очень страшно. Меня трясет от того, что вскоре моя очередь. Не знаю, что делать, чтобы меня не настигла ее участь. Больно будет. И я в этом уверена. —?Ты. Ко мне. Живо. Обратился ко мне на своем диалекте. На трясущихся ногах я выхожу из толпы десятки человек, сжимая кулаки, чтобы держать себя в руках и не поддаваться панике. Не злить Хаперса?— это главное. Не выводить и слушаться. Но и не забывать о своей цели. Мне нужно разнюхать и разузнать про Локдауна. Вы знаете, кто такие билингвы? Это дети, которые говорят на двух языках. Моя мама была представительницей русских кровей, а отец афроамериканец. И дома мы говорили на английском, но после ухода отца мама плотно взялась за мой ?рашен лингуа?. И со временем я запуталась в двух языках, что привело к тому, что в восемь лет я не могла говорить нормально ни на первом, ни на втором языках. Хотели, как лучше, а получилось вот так. К чему я затронула этот разговор, когда меня собираются пустить на мясо? Просто я… Не умею кричать. Я от испуга замолкаю, выпучив глаза, стиснув зубы, как ягненок при фаре фуры. В десять лет мама назвала меня высокоактивным социопатом, способный придушить кота и разбить голову воробья камнем. Не сказала бы, что она неправа, но животных я не била никогда?— я их люблю. Но то, что я не кричу в момент опасности или боли, застыв, смотря перед собой, как сумасшедшая, все же пугало ее. Но почему? Я не вижу смысла от крика и траты сил?— боль от этого меньше не станет. Мне проще, если можно так сказать, от того, что я ломаю себе зубы от попытки сдержать крик. А ломала я свои жевательные и рвущие клыки очень и очень много раз. Укладываясь на кушетку, которая предназначена для трансформеров судя по размерам, я морщусь от холода. Я готова. Вру, разумеется. К боли нельзя быть готовым. Я просто… знаю, что никуда не деться. Не сбежать. Остается лишь вариант адаптироваться и сотрудничать. —?Даже не будешь молить о пощаде? —?Грязная ухмылка тянется на металлическом лице. —?Маленькие белковые организмы… Вы такие никчемные, будто созданы, чтобы выделять из себя всякую гадость?— пот, слезы, моча, фекалии. —?Еще дети,?— дополняю его список, смотря на его застывшее от удивления пластинчатое лицо. —?А ты, я вижу, смелая,?— ухмылка трогает его темно-серое лицо, наклонившись ко мне. —?Или глупая?.. Может, надеешься на подачку в виде помилования?.. Нет, нельзя злиться. Меня по разному называли?— бессовестной тварью и двуличной сукой, но глупой… Нет, я не глупая. И уж точно не идиотка. —?Твой хозяин тебя бьет? —?Спрашиваю я в лоб, неотрывно следя темно-карими глазами за изменением в мимике робота. И я смотрю?— вижу как он дернулся. Отвел глаза дважды. Поджимает свои уродливые губы. Не знаю, но мимика у людей и трансформеров похожа. А психология? Сработает ли трюк с наживкой? —?Мой хозяин? ?Хозяин??! —?Срывается на крик Хаперс, сжав мое тело поперек, готовый спустить все мои кишки, но тут же кидает обратно на платформу, переглядываясь в сторону испуганно сжавшихся людей. —?Он мне не хозяин! Этот шлаков психопат кто-угодно, но не хозяин! Уловка первая?— провокационный вопрос. Он кидает меня на платформу. Точнее?— швыряет. Придавив мое тело одной рукой, подносит к левому глазу длинную проволоку, двумя когтями придерживая меня за шею и подбородок, чтобы я не дергалась. Это страшно до безумства, когда к твоему глазу приставляют что-то острое… И очень больно. Меня словно прожгло кипятком. Глазница вспыхнула чередой неконтролируемой боли, заставляя меня согнуться в пояснице, выталкивая лапу Хаперса, которой он меня держал, сжимая его пальцы, впиваясь в них своими когтями. Из глаз по щекам течет кровь и еще какая-то бурда, но… Я не кричу. Стиснув зубы до их треска, считаю до шестидесяти. Но боль не прекращается. Дабы хотя бы немного унять боль, я перестаю дышать, напрягая все тело. Обман не срабатывает, а боль хочет, чтобы ее чувствовали. —?Без меня Локдаун?— никто. Никто!!! —?Срывая голос на крик, Хаперс еще глубже вбивается в мой мозг, превращая левый глаз в месиво. —?Я проводил операции по модификации! Я латал его раны! Я лез в его голову, чтобы дать ему контроль над своими высшими чувствами! Это кажется адом. Боль, плюс к нему и его противный голос добивают меня. И меня трясет в конвульсиях. —?Он?— мне не хозяин! —?И срывает тонкую трубку с моих глаз одним рывком, срывая с моих уст резкий выдох. —?Мы?— компаньоны. Не знаю что было дальше?— меня вырубило. Сколько пролежала тоже не знаю. Но просыпаюсь в своем ?аквариуме?, где теперь осталось нас шестеро. Четверых убили. Весело… Черт. —?Из-за тебя! —?Рявкнул некто с краю, куда я лениво поворачиваю голову. —?Из-за тебя они умерли! Ты вывела из себя этого робота! Ты разозлила! Я прыснула. Проводя рукой по лицу, ощущаю холод, словно левая сторона была заморожена азотом. Что странно и что радовало меня?— боли нет. Совершенно нет. Но слабость ощутимая. —?Мерзкая тупая шкура! —?Чт?.. Не успеваю отреагировать на любезность, как на меня наезжает парень?— тот самый испанец, врезав кулаком мне по лицу. Повалив на спину, он начинает меня душить, впиваясь киберформированными когтями мне в шею, шипя проклятья мне в лицо. Не сказать, что задыхаюсь, но нехватка воздуха, даже такого грязного и смрадного, заставляет слабеть. И боль в глазу запульсировала, словно в нее опять вводили тонкий штык. Боль заставляет. Она придает силы… Звериная ярость просыпается в моем утробе, поднимаясь к животу, а далее к мозгу. Не знаю, откуда я придумала откусить ему палец, но это сработало. Нападающий бился в конвульсиях, держась за оторванный сустав, срывая голос от боли. И я поднимаюсь на ноги, выплюнув изо рта его сраный палец, вытирая уголки губ от крови. Как я и думала, наличие металлической кожи не дает никакой гарантии, что она непробиваема. Да, она крепкая, но не настолько, чтобы не прогнуться под зубной эмалью. —?Прекратите! —?Завопила кореянка, подбегая к раненому парню. —?Мы должны быть заодно! —?Я убью тебя! —?Как оригинально,?— фыркнула я, потирая пострадавшую щеку. —?Прекрати кудахтать ты, беженец из Северной Кореи. Девушка в миг притихла, удивленно смотря на меня. Застыли так же и другие трое, не вступающие в наши брань. —?Я не из… —?Думала, что сделав блефаропластику и, надев дешевые поддельные туфли от Джимичу стала одной из девушек ?элиты?? —?Усмехаюсь, читая в ее узких глазах недоумение и стыд. —?Прическа, сделанная по типу сложного окрашивания уже выдает тебя за деревенщину, которая так яро пытается вырваться на первые ряды городских, чего уж говорить о огрубевших руках, которыми ты пахала рисовые поля… Ты?— подделка в чистом виде. Желание воплотиться в кого-то?.. Ха-ха-ха! Лучше бы ты была собой, чем какой-то куклой на заказ. Наконец-то заткнулась. Наконец-то. Ненавижу что-то ненастоящее. Терпеть не могу глупых и писклявых баб. Этот испанец куда живее, чем все собравшиеся тут крысы, которые в тряпочку молчали, наблюдая исподтишка. —?Ты что, не понимаешь?! —?Орет на меня тот самый парень, которому я откусила палец. —?Мы, возможно, последние представители нашей расы! Мы должны выжить! Держаться вместе. А ты попусту злишь того, с кем можно найти общий контакт! —?Общий контакт? —?Переспросила я и рассмеялась. —?Ты тупее, чем кажешься, оказывается, парень. Хотя… Чего уж ожидать от припудренного мальчишки с золотой ложечкой в зубах? —?Ухмыляюсь я и втягиваю воздух полной грудью. —?Ммм, пахнет вкусно, несмотря на то, что мы тут уже одиннадцать недель, три дня и пятнадцать часов. Он будоражит мои рецепторы. Что это? Амбра? С сандалом? М-м-м, мускус? Дорого-богато. -… —?Ты жил в Испании какое-то время, но потом переехал в штаты. Плохо говоришь по-английский, видимо учился в каком-то колледже. Ни одной мозоли на руках, маникюр по расписанию. Ты явно из тех, кто пил Антраше девятнадцатого века за бабки своей мамочки. Рубашка из коллекции GUCCI. Запонки Atelir Yozu за десять тысяч долларов с гербом на заказ. Думаю это символ твоей семьи. Что ещё? Итальянский платок из шёлка с четырёх каратным бриллиантом в семь слоев от Pietro Baldini за двести пятьдесят тысяч долларов. -… —?Судя по твоему поведению твой?отец явно был из разряда любителей погулять, но стоило мамочке узнать, как тут же выгнала его из дома. И чтобы не гневать сыночка потакала тебе всем. Что ты хотел?— лежало перед тобой, что ты не хотел?— позади. Так? —?Даю пять секунд на размышление и сразу же продолжаю говорить, так как есть высокая вероятность, что я ошибаюсь. —?Вы можете держаться друг за друга и подтирать сопли, но меня в свое дерьмо не впутывайте. Я отвечаю за себя сама. Но дам совет на будущее?— жизнь это вам не кино, где бравые герои выживают. Включайте свои извилины и начинайте думать. Вздыхаю, держась за сердце. Усталость накрывает с новой волной, отчего я рухнула на пол. Опираясь руками, тяжело дышу, чувствуя головокружение и тошноту. Перед глазами вся картина плывет… Такое чувство, будто в мозгу что-то меняется. Не могу говорить… Буквально. Мне надо… поспать.*** Локдаун по праву мог называться хозяином своей жизни. У него есть, что требуется. Своя армия. Свой корабль. Свой счет на кибербанке. Достаточно связей, чтобы найти свою цель и главное?— власть. Сила. И слушать очередной бред о том, что эксперименты проходят в пределах нормы он не горел желанием, но продолжал молчать. Порой просто надо. Надо следить и контролировать. —?Что еще? —?Прогремел Локдаун, продолжая созерцать завораживающую черноту космоса перед собой. —?Сколько осталось в живых? —?В моей коллекции шестеро. У Броукса двенадцать… Но они один за другим срываются. Сходят с ума. Я же говорил тебе, что это самое бесполезное вложение! Раб забывает свое место. И он понимает это, когда хозяин издает гул внутренними системами, поднимаясь со своего трона. Панель управления в миг потухла, а сканеры выключились. Наступила гробовая тишина. Хаперс испуганно отступил назад. Даже в темноте массивная фигура охотника за головами выглядела куда темнее, как черная дыра, внушая дикий страх на каком-то ином уровне. Телепатия? Нет… Это самовнушение, но… Порой кажется, что Локдаун что-то куда большее, чем трансформер. Куда ужасающее, чем Мегатрон. И он оборачивается, сияя в темноте ярко-зелеными линзами-изумрудами, буквально сканируя жалкое и никчемное существо, называющий себя ученым. Считая, что может говорить с ним, как с кем-то с улицы. Вся сущность десептиконов… Зазнавшиеся в свой жалкой власти под руководителем Мегатрона никчемные ничтожества, негодные даже на пушечный шлак. —?Я… Я-я-я… Локдаун смотрит и выжидающе молчит. Как же это забавно?— наблюдать за попытками придумать оправдание. —?С-среди исследуемых есть человек, который… Странный. Совсем… Я не знаю, что с ее процессором, но сканеры не фиксируют эмоциональный фон и… Это уже интересно. —?Приведи ко мне. И Хаперс смылся. Локдаун включает видеозаписи с тюремного блока, где проводились эксперименты. И смотрит картину каннибализма, получая некое удовольствие от сумасшествия тех, кто считали себя высшими существами среди других. Сменяет камеру. Потом еще. Еще. И вот он?— Хаперс несется к своим экспериментам, крича проклятья на его солдат-клонов. Локдаун же продолжает наблюдать. Так это девушка? Интересно… С виду действительно отличается от остальных заключенных людей?— выше, крупнее и выглядит мускулистее. Все тело полностью покрыто легким слоем металла, значит, киберформирование проходит в пределах хороших показателей. Да и отсутствие растительности на теле тому подтверждение. Дышит, но очень медленно?— отлично. Просто превосходно! Дыхательная система разработала способ перерабатывать смесь газов. Еще немного и организм будет обрабатывать все отходы и экскременты, создавая подобие энергии, видоизменяя метаболические процессы. Локдаун замечает, что Хаперс хватает ее поперек тела, вытаскивая из камеры, тем самым выводя ее из оффлайна. Охотник за головами выводит на экран видеоархив с проведенными экспериментами. Смотрит. Вот Хаперс отрывает голову женщине, которая провалила тест на устойчивость психики. Наблюдающие люди вздрагивают и вопят. Но она… молчит. Испугана?— да. Отступает, но тут же одергивает себя. Борется с отвращением. Сдерживает порыв рвоты, зажимая рукой губы. И стоило Хаперсу продолжить исследование их мозга, позвав ее. Она идет навстречу. Интересно. Реакция необычная. Борьба и нерешительность в глазах читаются явные. Но человек словно понимает, что это необходимо. И дальше происходит нечто безумное?— она злит Хаперса, задав провокационный вопрос, чтобы… Губы Локдауна дрогнули в ухмылке. Кто-то неплохо играет на чужих эмоциях… Кто-то заинтересован им. А человек-то не так прост. Его отсек распахнулся. Хаперс заходит внутрь, неся человека, грубо сжав своими пальцами. Судя по выражению лица человека больно, да и взгляд выдает?— злится из-за такого обращения. Но смиренно держит язык за зубами. Пока что. Локдаун знает такой взгляд?— непокорный, упрямый и горделивый. Этого человека не так просто заткнуть. Отдав приказ на удаление, Локдаун подходит к небольшому столу, смотря на девушку, ожидая, пока Хаперс не скроется за дверью. И снова смотрит, а она в ответ. Один глаз заморожен азотом, видимо, кое-кто перестарался на фоне срыва. Дышит. Действительно, ему не показалось через видеорегистратора?— она дышит, но очень слабо и медленно, экономя ресурсы. —?Ты?— Локдаун,?— первой заговорил человек, что выводит охотника за головами из раздумий, в удивлении на такую дерзость нахмуриться. —?Наконец-то мы знакомы лично. ?Даже так???— читается в ярко-зеленых линзах Локдауна. На фоне маленького человека он кажется еще больше и устрашающе. Это работает всегда?— и она боится. Сердце бьется быстро, что вот-вот и раздробит ее ребра. Пульс также учащен. Один здоровый глаз темного оттенка дуба неотрывно смотря на него. Кулаки сжаты. Подрагивают. Но в ней идет борьба, что нравится Локдауну. Она борется со страхом, понимая, что это все равно бесполезно. Один грубый толчок и человек отлетает на крайний угол стола. Локдаун в два шага сокращает расстояние, придавив маленькое тело своим манипулятором, ощущая власть над чужой жизнью. А она… молчит. Стиснув зубы и зажмурив глаза. Стонет. Совсем тихо, что даже ему сложно уловить звуки страдания. Найдя на столе маленький осколок, Локдаун хватается за острый предмет, преподнеся к человеку, показывая, что ее ждет. И он видит испуг в ее глазах, но… Не слышит ничего. Надо быть осторожнее, чтобы не перестараться, но Локдаун все же вонзает осколок в предплечье девушки слишком глубоко, разрезая тонкий металл, а далее плоть, вскрывая сосуды. А она бьется в агонии, стиснув зубы, пытаясь вырваться из его манипулятора, от боли плача. Всхлипывая и выдыхая переработанный воздух. Но не издала ни звука. —?Почему ты не кричишь? —?Голос твердый, как гранит, холоден, как и мертв. И она… смеется. Сжимая кулаки, сияя чернотой своих заплаканных глаз, человек быстро стихает, смотря на него самыми, что есть сумасшедше-упрямым взглядом. —?А ты хочешь, чтобы я к-кричала? —?Контролируя дрожь в своем голосе, спрашивает она. —?Ты?— человек,?— хмыкнул высокомерно Локдаун. —?Таким, как ты это свойственно. Мне нужна причина. —?Не вижу смысла делиться сокровенным. И Афина чувствует, что играет на опасной ноте его безумия. Слышит эту мелодию и готова поклясться, что ощущает чужой интерес к себе. Щупает ниточку безумия, ощущая свою власть над положением. Да, он может ее убить одним махом, но… —?Ты психопат! —?Словно ребенок, догадавшийся над ответом вопроса самостоятельно, выкрикнула она. —?Твоя мозаика?— безумие! И таким, как ты неинтересна тишина. Я тебя ?вижу?. Черт возьми… —?Ты собирала информацию на меня,?— не ожидая от человека ничего подобного, произнес Локдаун, убирая свой манипулятор. —?Маленькая букашка решила сыграть в черный ящик. Однако, мне нужен ответ: почему ты не кричишь? —?Зачем пытать кого-то, если нет мольбы о пощаде и крики боли?.. Ты куда проще, чем я себе представляла,?— словно в бреду шепчет Афина, неотрывно смотря в зеленые линзы прямо и упрямо. —?Ты что-то изучаешь. Что-то ищешь в нас. Что-то хочешь создать. —?И что же я ищу? —?Заинтересованная ухмылка. —?Откуда такая уверенность? —?Ты сам… себя раскрыл,?— шепот сходит на нет. —?Из всех вариантов выбрал… Это… Черт. Перестарался?— человек теряет сознание. Локдаун же хмыкнул. Выпрямился. Прокрутил последнюю фразу и прорычал. Она играет на словах. Выводит на чистую воду парочкой фраз. Интересно… Что у нее в голове? А ведь он не ошибся?— Оптимус Прайм действительно разглядел в этих маленьких созданиях нечто большее, а значит есть шанс, что из них выйдет толк. По крайней мере от этого человека. Но для начала Локдаун проведет свой эксперимент.