Глава 4 (1/1)

Человек без веры становится ничейным и всехним?— своеобразным инструментом постмодерна, говоря на современном языке, а как известно, ?вот закончится постмодерн, тогда и заживем?. И под верой здесь, несомненно, понимается не почитание антропоморфных бородатых дядек, а правильная причастность к той или иной идее, наполняющая пустую кожную оболочку смыслом и целью, если не к существованию, то хотя бы к действиям в ничтожном их смысле относительно всей жизни. Как бы патетично и романтично это не звучало, но верить приятнее всего в судьбу, когда любое твое действие заведомо будет считаться правильным, потому что ?просто делай, как получается, а вселенная разберется?. И это еще если не брать в расчет такие соблазнительно-привлекательные фразочки в духе ?жребий жизни?, ?нить судьбы? и прочие. На гомэровской ?нити судьбы? хочется остановиться подробнее хотя бы потому, что при такой формулировке появляется материальное представление о течении жизни, когда три сестры Мойры, прядущие нить человеческой судьбы, покровительствуют на каждом этапе жизни: Лахесис?— ?дающая жребий? ещё до рождения человека?— представляющаяся с меркой или весами, Клото?— ?прядущая? нить человеческой жизни?— с веретеном в руке и Атропос?— ?неотвратимая? неуклонно приближающая будущее?— с книгой жизни и ножницами. По такой логике у человека, не обделенного чувством собственного достоинства и юмора, претензий не возникает ни к Лахелис, определяющей начало, ни к Антропос, обрезающей нить веретена, а вот с Клото хочется иногда прям чисто по-человечески перетереть, потому что время от времени создается впечатление, будто она тупо проебала твое веретено с прялки, и катится оно колбаской по малой спасской, а ты как хочешь, так и разъебывайся. В такие моменты появляется неконтролируемое желание надрывно заорать: ?Клото, родная, ты либо поймай уже пропажу, либо по-братски?— ну по-сестрински в вашем случае?— попроси свою родственницу Антропос обрезать эту нитку к хуям, потому что я тут вообще-то не выдерживаю!?. Арсению именно этого и хочется, потому что как-то он упустил смысловую нить?— фить ха?— причинно-следственных связей, знакомств и событий, а потому просто смотрит на все это со стороны, и не знает, за что хвататься.rsac (feat. женя меркель)?— привет?И ни города вокруг, и самолеты были зря? Когда Арсений делает первый шаг в зал, преодолевая последнюю ступеньку, ему кажется, что он ступает в какое-то вакуумное пространство, стенки которого мягко пружинят на любое его движение. Звуки воспринимаются как сквозь толщу воды, в глазах мутнеет, а конечности едва ли ощущаются чем-то большим, чем ватные культяпки, как у старых советских кукол. Состояние сродни тому, что наступает при резком скачке артериального давления, и горло сушит то ли от усталости связок, то ли от нервов. Соприкосновения ног с полом гулом отдают в ушах, и он, не поднимая головы, спешит дойти до своего стола. Арс медленно двигается к собственному месту и, если бы хватило сил, он бы, наверное, усмехнулся сам себе, потому что как-то странно воспринимаются сейчас все события последних лет, начиная с самого отъезда, потому что он ведь сейчас здесь, и все происходит так, будто ему жизнь дает шанс посмотреть, какого было бы, если бы он не уехал. Своеобразная демоверсия одной из возможных жизней, которая когда-то не случилась. Последние редкие аплодисменты гостей не позволяют окончательно потерять связь с реальностью, потому что мысль в голове только одна: ?Я уже и забыл, какого это?. ?Это? сам Попов характеризует как сиюминутную отдачу зала на любое действие со сцены. В профессии актера такая роскошь недопустима и невозможна по определению, потому что ?Тишина на площадке?, потому что из зрителей на съемках, не считая других актеров, режиссеров, сценаристов и остального персонала, разве что гримеры и прочая нужная шушера, которая любое действо поглощает с должным восторгом от одного осознания, что прикоснулись к процессу создания кинокартины. Это даже не та отдача, что в театрах?— хотя и с той Арсений не сталкивался уже добрых несколько лет,?— потому что ее из темной ложи можно получить лишь по окончании спектакля. Это та реакция зала, которая была так давно, что, кажется, уже в прошлой жизни, которая маячит в воспоминаниях со времен Crа3у? и заставляет вынужденно брезгливо отмахнуться, потому что она совершенно не его. Его?— это та, что прилетает от критиков после выхода фильма, та, что повисает немым покрывалом в кинозалах при просмотре, и та, которая доходит до него в комментариях зрителей уже постфактум, когда уже и сам подзабываешь, что чувствовал в процессе создания. Арсений машинально спрашивает сам себя: ?Променял бы??, и конкретно сейчас тушуется с ответом, хотя, казалось бы, решение никогда не предполагало даже минутного сомнения, а сейчас это колебание ощущается на физическом уровне. Он встряхивает головой, откидывая любой из полученных от самого себя ответов, потому что это все лишнее, ненужное. У него прекрасная жизнь, отличная карьера, осуществленное давнее желание, и все вокруг такое удачное и благоприятно сложившееся, что любое, даже секундное, замешательство может повлечь за собой подлянку от судьбы, которая за наблюдением пропускает даже обеды и перекуры, только бы ухватиться за шальные мысли в головах своих нерадивых фигурок из плоти и крови на игровом поле жизни и соорудить для них в следующем ходе хотя бы минимальные условия для глобальных перемен, потому что в самом начале игры в правилах указала только одно?— бойтесь своих желаний, они имеют свойство сбываться.?И, если я тебе не друг, ты будешь другом для меня.Привет. Как дела? Давай, до скорого!И опять ничего нового,Мне так хочется забыть.Привет. У тебя четыре стороны.Мы делили с тобой поровну, что нельзя было делить? За столиком Попова, уже более-менее пришедшего в себя, встречают со сбивчивой похвалой и поддержкой, мол, ?Красава, Арс, получилось ахуенно?, и он принимает рукопожатия от Стаса и Димы, похлопывание по плечу от Ани, улыбку Дарины и объятия Сережи, отмечая для себя только то, что Антона среди присутствующих нет и, судя по всему, не было, а еще ловит себя на мысли, что хотел бы увидеть его реакцию?— о мыслях Шастуна на счет произошедшего даже речи не идет?— хочется просто посмотреть на него сейчас, как на непосредственного участника, потому что свою оценку он давать по-прежнему опасается из-за откуда-то не к месту взявшегося отсутствия компетентности. Ему почему-то так важно сейчас знать, что Антон не разочарован их импровизацией, потому что они делали общее дело, пусть и с оглядкой на 7 лет назад, которые сейчас хочется просто занавесить ширмой, чтобы временно не видеть. Дело, частью которого Арс должен был стать и за которое только сейчас становится стыдно, что он его оставил, наверняка подведя всех участников. До слуха доносится короткая реплика Стаса: ?Вот это вы дали жару, страшно подумать, что было бы, если бы ты не уехал?, и Арс жмурится, потому что эта фраза слишком четко подтверждает его последние размышления.?Кто говорит, что время лечит, точно жили меньше дня,В глазах?— апрель.Если тебе это не нужно, то зачем же для меня?? Образ Антона встает перед глазами четко и нерушимо?— поганой метлой не сгонишь, потому что от слов Стаса еще сильнее хочется удостовериться, что для Шастуна не произошло ничего показательного, что Арсу не перед кем быть виноватым хотя бы в своей голове. Арсений мысленно дает себе пощечину, потому что совершенно не должен себя ни за что винить?— это ведь его жизнь, и он вправе распоряжаться ей так, как считает нужным что тогда, что сейчас, но едкий червячок совести все равно ползает по бороздкам мозга и не жрет даже полноценно, а просто неприятно проминает участки своего пути. Что странно, ни Сережа, ни Дима, ни Стас, перед которыми он, по сути, тоже должен испытывать что-то подобное, и рядом не стоят, потому что с ними нет такого связующего звена, какое появилось сейчас с Антоном, один вид которого мог бы сейчас дать вещественное подтверждение своим мыслям, но Шастуна, видимо, нет даже в зале. Успокаивает, пожалуй, только то, что Иры нет тоже?— наверняка им просто понадобилось решить какой-то совместный вопрос, и от этого осознания Арсений расслабляется.*** ?— Все ок? —?шепот Ани сопровождается уложенной незаметно для всех ладонью между лопаток Арса и слабым надавливанием в попытках усадить,?— Ты бледный, воды? —?она уже порывается встать, чтобы выловить кого-то из официантов, но замечает короткое отрицательное покачивание головы друга. ?— Просто перенервничал,?— безо всяких ужимок отвечает Арсений, и это заставляет Грам напрячься, потому что такое, как минимум, необычно. За столько лет Аня убедилась, что с Арсом должно случиться что-то из ряда вон, чтобы он беспрекословно признал, что что-то в его состоянии дало сбой, будь то хоть элементарное потемнение в чувствительных глазах от перепада света, хоть более серьезная слабость от усталости. Попов ведь вообще предпочитает не показывать, что он живой человек со всеми присущими ему человеческими настройками, имеющими обыкновение сбиваться, потому что, легкомысленный дурак?— по мнению Ани, и взрослый мужчина, способный перетерпеть даже мизерный баг организма?— по мнению самого Арсения. Аня смотрит на друга и вспоминает, к чему однажды привела такая его халатность в обращении с собственным организмом?— она тогда самолично ему фрукты в реабилитационный центр возила, перед этим кое-как его туда затащив, а потом любые заявления прессы или сталкеров пресекала, опровергая все догадки вынужденным внезапным отъездом к морю, потому что ?тонкая душевная организация актера ищет вдохновения?, и заставляла Попова заливать в инстаграм неопубликованные до этого старые фото с отпусков, благо у него их херова гора. Тогда у него, конечно, было все серьезнее?— кахексия, или, как говорят в народе, истощение организма на почве постоянных недосыпов и недоеданий, но начиналось все примерно так же?— по пути на какое-то очередное интервью Ане чудом удалось успеть перехватить руль, когда неестественно побледневший Арсений, как выброшенная на берег рыба, начал хватать ртом воздух, закономерно перестав следить за дорогой.?Привет. У тебя четыре стороны.Как же глупо быть актерами, когда можно просто жить? Глядя на Попова сейчас, Грам старается мыслить рационально. Тогда, 3 года назад, расшатанное состояние Арса вполне было объяснимо?— один дотошный критик высказался, что в нем нет жизни?— ну, такой актерской изюминки, за которую на Арсения хотелось бы смотреть,?— а следом добавил ?Таких сложно полюбить?, и, ясен черт, имел тогда в виду исключительно актерское поприще, но Арсу хватило, чтобы загрузиться абсолютно по всем смыслам этого замечания?— ему в теме любви вообще многого не надо для мозгоебки, по правде сказать. Он тогда перестал нормально и есть, и спать, говорил что-то в духе: ?Ань, это повод работать над собой, я ведь актер?, а на деле, уже по возвращении из клиники, изводил себя переживаниями днями и ночами совсем под другим соусом: ?— Я, наверное, дефектный какой-то,?— Арсений сидит с низко опущенной головой у себя в гостиной на небольшом пуфике у журнального столика, опираясь локтями в собственные колени. —?Что думаешь? —?вскидывает голову и укладывает ее на сложенные в замок руки у своей щеки. ?— Думаю, что ты делаешь поспешные выводы,?— осторожно отвечает Грам и подсаживается рядом, на что Арс окончательно поворачивает голову в ее сторону, еще удобнее располагая голову на своих руках. ?— Мне почти 35, какая уж тут поспешность,?— усмехается своим же словам Попов,?— Меня так воспринимают, потому что во мне нет искренности, ну вот этой правильной, человеческой. —?замирает по окончании фразы и смотрит на подругу так пытливо и выжидающе, что не позволяет отвести от себя взгляда. ?— Есть, просто сейчас она немного отошла на второй план из-за развода, так как ты не хочешь показывать свои переживания. Скоро все вернется на свои места, стоит тебе немного оправиться от этих событий,?— Аня старается звучать убедительно, но под испытующим взглядом Попова сама в свои слова верит с трудом. ?— Я не об этом. —?как горячими ножницами отрезает Арсений и даже головой подмахивает, морща нос,?— Вот что ты подумала, когда впервые меня увидела? —?на контрасте с прошлой фразой его оживление выглядит даже угрожающе. Аня дает себе на размышление пару мгновений, потому что вопрос слишком обширный, и любой неточный ответ только усугубит внутреннее состояние и без того разбитого друга. Она, если уж совсем по-честному, первое свое впечатление может уложить в одну фразу: ?Мне нужно с ним поработать?, но сказать сейчас такое Арсению?— это с завязанный глазами босой ступить на покрытый ловушками пол. Арсений ждет минуту, а после подрывается с места и продолжает: ?— Ань, мне кажется, что я сам себя играю, понимаешь, самому себе не верю. Ну то есть вот этот вот деланно-брутальный образ с резкими однозначными высказываниями, окруженный неумело созданной таинственностью, которой только в туалете подтереться, и смыть ее потом со всем дерьмом, которое, как ни изгаляйся, лезет с двойной силой, потому что оно тоже напускное и не мое вовсе. Я так долго пытался выглядеть таким, каким меня хотели бы видеть, что уже сам не помню себя настоящего,?— выпалив как на духу, замолкает и разворачивается лицом к собеседнице. —?Я пытаюсь говорить с собой, чтобы добраться до сути, но я сам себе уже не отвечаю, блять, Ань, так и до шизы недалеко, потому что я по ощущениям никогда не слышал самого главного,?— голос садится и звучит сипло и задушено,?— Я никогда не слышал себя,?— возвращается к столику, но садится не на прежнее место, а прямо на темное стекло, оказываясь вполоборота к подруге. —?Я запутался. —?он смотрит в одно из панорамных окон своей лондонской квартиры, и Аня подозревает, что тот наверняка задумывается сейчас о том, правильно ли сделал, что сюда переехал. Вопрос переезда вообще для Арсения был, есть и будет больной темой, потому что это не он выбрал Соединенное Королевство, а оно его, когда съемки того самого первого стартового фильма велись именно здесь, и он попросту привык и к климату, и к размеренности этой, а потому в один момент просто поставил и себя, и Грам перед фактом: ?Ань, Лондон.? Сам он сколько не пел дифирамб тому, что это столица, что здесь все так приятно и эстетично, что ритм жизни ему по душе, почти никогда не задерживался здесь больше, чем на полгода, и вырывался, то к отцу, то по отпускам, то по рабочим проектам. Повисает вязкое молчание, и в такие моменты обычно принято говорить, что на свет появился сотрудник правоохранительных органов, но ни Ане, ни Арсу шутить сейчас не хочется, потому что момент настолько честный и звенящий, что Грам теряется от осознания, какую важную вещь Арсений ей сейчас доверяет. А еще от сути сказанного, потому что в Арсении в конкретно данную минуту ломается что-то, что дальше придется возводить с нуля на развалинах теперь уже им обоим. У нее видеорядом проносится перед глазами все произошедшее за последний год, и она ужасается, как не обращала на это внимание раньше. Поступки Арса, высказывания в интервью, подбор ролей и просто имидж Попова?— все это до кучи формируется в одну простую истину?— Арсений хочет полюбить сам себя, чтобы иметь возможность делиться этим со всем миром, не ощущая себя лишним. Попов сидит застывшей фигурой, пялясь на свои руки, и это выглядит так картинно пугающе, будто он сам?— элемент фрески, которая в данный момент может либо остаться такой как есть, либо даст начало новой, но для этого Арсу прежде нужно с нее сойти. Аню, как обухом по голове, бьет истиной, что молчать сейчас нельзя. Говоря на актерском языке, Арсений сейчас как раскадровка, из которой его нужно вытолкнуть, чтобы он продолжил уже безо всяких сценариев, установок и ролей жить свою собственную жизнь. ?— Значит, будем распутываться,?— Грам улыбается шире, видя встречный робкий изгиб губ Арсения,?— В конце концов, самое главное ты уже сделал. —?она протягивает ему руку. ?— Что? —?Арсений успевает потянуться к подруге, но свою ладонь не вкладывает, так и оставляя ее на весу на пол пути в замешательстве. ?— Осознал, Арс, не тупи,?— в открытую хохочет Грам, и Арсений не просто отвечает на жест, смеясь в ответ, но и поднимается на ноги, утягивая за собой подругу. У Ани уходит все самообладание, чтобы не показать Попову, насколько сильно она не ожидала этого жеста, но опять же?— молчать нельзя. Арс впервые с момента из знакомства поднимает настолько личную тему, и спугнуть или сбить его настрой для нее равносильно предательству. ?— Будем воспитывать в тебе настоящего Арса,?— она укладывает руки ему на плечи, и он в согласии начинает неловко кружить ее, временами даже отрывая от пола. —?Вот смотри, чего ты прямо сейчас хочешь больше всего? Арс резко останавливается и становится серьезным, будто услышал не просто вопрос, касающийся его желаний в данный момент, а, как минимум, что-то опасное для собственной жизни, но затем снова улыбается по-кошачьи и упирается лбом в плечо Грам. ?— Хлопьев. Слово теряется где-то в воротнике Аниного кардигана, и она сначала даже думает, что ослышалась, потому что: ?Серьезно, Арс? Хлопьев??. ?— Ну таких, глазированных, самых химозных, что только есть, чтобы от приторности аж во рту запершило,?— будто бы в ответ на неозвученный вопрос продолжает Арсений, и Аня бескомпромиссно понимает, что с этого момента все будет по-другому. В первую очередь в самом Попове, который даже спустя минуту после такого серьезного разговора помолодел будто на десяток лет, а во вторую?— уже в их отношениях, потому что в воздухе зарождается что-то такое едва уловимое и теплое?— наверное, так начинается что-то около дружбы,?— и Грам молчит, в очередной раз опасаясь спугнуть момент, на что Арс продолжает, уже отнимая голову от ее плеча и смотря ей в глаза с напускной серьезностью: ?— И на воздух, подышать. Аню выбивает из воспоминаний хриплый голос Арсения над самым ухом. ?— Мне нужно на воздух?— подышать, ты пойдешь? —?Арс в глаза не смотрит, так и продолжает звучать где-то около уха. Вопрос задан скорее из вежливости, понимает Аня, потому что если бы Попов хотел, чтобы она пошла с ним, установил бы зрительный контакт, поэтому только бросает краткое: ?Иди один?, и слышит облегченный выдох, по которому безошибочно угадывает, что ее предположение в очередной раз оказалось верным. А еще задумывается, не вспоминал ли Арсений сейчас о том же, о чем она, потому что последняя фраза какая-то слишком уж знакомая по той ситуации. Арсений встает неспешно, будто бы размышляет о чем-то и решается то ли на жест, то ли на вопрос, который, кстати, не заставляет себя долго ждать. ?— Возьму твои сигареты? —?теперь уже спрашивая, вглядывается глаза в глаза, и из-за его позиции это выглядит еще более настойчиво?— смотрит сверху вниз, демонстрируя в невыгодном свете свои синяки. Аня кивает и придвигает к краю стола лежавшую до этого чуть поодаль пачку вместе с зажигалкой. Думает, что Арс сегодня непривычно много курит, хотя вроде попрощался с этой привычкой много лет назад, и обещает себе подумать над этим в его отсутствие. Попов поджимает губы, потому что не любит просить что-либо даже у самых близких, и, взяв коробок, оставляет подругу в размышлениях. У Ани, если по-честному, ни одного варианта, что послужило такой резкой причиной необходимости в сигаретах этим вечером?— может, Питер, может, обстановка, может… да что угодно, по сути, это ж, блять, Попов,?— но кое-что она точно дает себе как негласный завет?— нужно постараться завтра уломать Попова хотя бы на пару дней реального отдыха, иначе он загонит себя опять и черт знает, чем все обернется на этот раз.*** На самом деле желание выйти на воздух приходит к Арсению настолько внезапно, насколько и легко. Легко, в сущности, только потому что туда иррационально тянет с такой силой, с какой утопленника утягивает на дно привязанный на шею камень. Арсений вообще сейчас себя именно ментальным самоубийцей и ощущает, потому что все происходит как в старой цитатке на стене любого душещипательного паблика. В масштабах событий сегодняшнего вечера и собственных переживаний на тему своего места в жизни Попову стоило бы изменить ее текст и получить на выходе что-то в духе: ?Когда я пролетел более двух тысяч километров, я понял, какой вкусный воздух в любимом городе, который любит меня в ответ даже после стольких лет разлуки? вместо ?когда я летел с двадцать пятого этажа, я понял какой вкусный омлет съел утром?. ?Когда я сидел в хорошо обставленной кухне старого друга не на обшарпанной табуретке из молодецких воспоминаний, я понял, как сильно рад за него, и насколько правильно сложились наши жизни? вместо ?когда мыльная табуреточка вылетела из-под моих ног, я понял, как сильно любил ту девочку из параллельного класса лет пять назад?. ?Когда я увидел на подоконнике алую пачку не своих даже сигарет, я понял, насколько важны детали в любой из сфер человеческой жизни? вместо ?когда моя кровь алой рекой вытекала из предплечья, я понял, как мама меня любит?. ?Когда отдача зала пробила во мне брешь в ностальгию, я понял, что именно потерял, оставив прошлый род деятельности? вместо ?Когда пуля пробивала мне висок, я понял, какой прекрасный стих сочинил на прошлой неделе?. ?Когда в глотку от взаимодействия с рядом стоящим человеком не заталкивался воздух, я понял, что сам готов заскулить дворовой собакой от одного осознания, насколько преданно до сих пор люблю преданное мной же дело? вместо ?когда последняя таблетка анальгина исчезла в моей глотке, я понял, что опять забыл выгулять собаку?. ?И только когда я увидел удаляющуюся со сцены спину своего двухметрового несостоявшегося коллеги, я понял, как же сильно хочу посмотреть ему в глаза? вместо ?Но только когда двумя метрами выше меня лежали свежие цветы, я понял, как же я хочу жить?. Когда Арсений вылетает из зала, сжимая в руках пачку сигарет, которую на интуитивно-предусмотрительном уровне в последний момент взял у Ани, памятуя, что разделенный на двоих перекур способен сблизить даже самых полярно разных собеседников, у него в голове вертится только то, что с Антоном, который наверняка травится сейчас дымом на улице, хочется поделиться той любовью к импровизации, которую он задавил в себе много лет назад. А еще задушенный страх, что это может быть воспринято, как попытки оправдаться, когда на самом деле этот порыв?— это ни что иное, как искреннее желание показать, что он нисколько не обесценивает ни произошедшее на сцене, ни сам жанр. Арсений не хочет разбрасываться громкими словами, но не может отделаться от голоса в своей голове, декламирующего: ?Если бы я знал, что это будет так, я бы намного серьезнее отнесся тогда к выбору собственного будущего?, потому что бесполезно отрицать те ощущения, что были в нем, когда Шастун, осознанно или нет?— неважно,?— просто доверился, как и сам Попов, получив в итоге какой-то зверский по силе и энергии тандем, который способен работать не только на зал, но и на самих актеров. Даже несмотря на то, что Арсений не привык говорить за двоих, конкретно сейчас ему хочется подтвердить свою догадку, что Антон тоже, вспомнив, почувствовал ностальгический укол где-то под ребрами. От цели выхода на улицу Попова отвлекает только скатившаяся по виску капля пота, поэтому он не без труда заставляет себя сначала зайти в уборную, чтобы умыться и привести себя в порядок не потому, что это важнее, а скорее потому, что это годами выработанная привычка. В голове набатом звучит собственная мантра: ?Выгляди хорошо, улыбайся, настроение будет?— тащи?, поэтому он, стараясь сэкономить время, даже не проверяет крайние кабинки и несется сразу к самой последней, рассчитывая, что она окажется свободной. Дверь открывается ровно в тот момент, когда Арсений сам тянет ладонь к ручке, демонстрируя выходящего из клозета, взмыленного Руслана. Стой Арсений чуть подальше, он бы наверняка не увидел, происходящее за спиной Белого, но обстоятельства во всей красе транслируют ему, как девушка Антона старается за считанные секунды прикрыть за вышедшим мужчиной дверь. Попов сталкивается с ее взглядом, лишь на секунду, над плечом Белого, который излишне громко выдыхает и недовольно поджимает губы. Шестеренки в черепной коробке и без того впечатленного событиями в зале Арса двигаются не так быстро, как хотелось бы, но это не мешает ему успешно сложить дважды два. Даже несмотря на теперь уже всякое отсутствие сомнений, что Антон, так же, как и сам Арсений, захотел выйти на улицу после их взаимодействия, никакого удовлетворения от этого знания не наступает, потому что перед глазами картинка складывается хоть и апокрифичная, но видимо единственно верная?— в отсутствие своего парня Ира находится в туалетной кабинке, откуда только что вышел другой мужчина. Будучи хоть тысячу раз чужим человеком, такие ситуации любого способны заставить неприятно поморщиться, что уж говорить об Арсении, который всех этих интрижек и их последствий насмотрелся на примере подруги на несколько жизней вперед. Разумеется, какая-то наивная часть мозга оставляет маленький шанс на то, что Кузнецовой просто стало плохо, а Белый просто сопроводил до уборной, пока ее нерадивый парень просто ошивается черт знает где. Однако Арсений научен, что просто даже мухи не ебутся, да и уж слишком он честен с собой в таких вопросах, в то время как Руслан вполне однозначен в своих действиях?— недовольно, почти силком, тянет Попова за предплечье к небольшому окну. Остановившись у погруженного в темноту подоконника, Арсений поднимает на Руслана какой-то только одному ему известный в трактовке прищуренный взгляд?— старается вложить в него что-то в духе: ?Я не имею права осуждать, хотя и очень хочется?, и улыбается одними лишь уголками, маскируя изогнутые в отвращении губы. Руслан нервничает, Арсений видит это по движению рук, одна из который покоится в кармане темных джинс, а вторая с шуршащим звуком проходится по аккуратной бороде, в то время как голова повернута так, будто он увлеченно рассматривает что-то за окном. На Арса наваливается стойкое ощущение дежавю?— он однажды уже стоял так, смотрел на мнущегося в невозможности оправдаться мужчину и ждал хоть какой-нибудь фразы, после которой можно будет, хотя бы мысленно, приложить кулак к такой же колючей щеке. Тот тогда тоже по-идиотски долго молчал, тоже спалился, как мальчишка, когда сначала на глазах Попова отправил Аню домой со съемочной площадки с четким заверением, что вечер они проведут вместе, потому что его жена, узнав все, выпроводила его на все четыре стороны, а затем на входе у съемочного павильона целовал ту самую супругу и собственного ребенка, которые решили навестить отца семейства, прогуливались неподалеку. Тогда Арсу было, наверное, больше обидно, чем больно,?— он, если честно, уже и не помнит,?— но сейчас старается хотя бы для самого себя сравнить те ощущения с текущими. Обида за подругу тогда рационально оттеснила боль, потому что ее и без него было кому сполна прочувствовать?— Аня справлялась с этой задачей на пять с плюсом, совершенно при этом не справляясь с собой?— в то время как здесь Арсений смутно понимает, что Антон эту боль прочувствовать не может, потому что скорее всего не знает даже об этом,?— хочется думать, что не знает, потому что в противном случае ситуация и впрямь будет противной и сюрреалистичной. Это, наверное, какой-то мирской баланс боли?— чувствовать ее за того, кто по разным причинам сделать этого не сможет, поэтому сейчас Арсу ни обидно ни капельки, просто ноет где-то в грудине, как обычно ноет больной зуб. Он всех их троих знает-то всего один вечер, какое уж тут глубокое сострадание, но ноющая боль от этого не проходит ни на грамм, и это напрягает еще сильнее. Арсений задумывается: ?Может, это возраст??,?— с ним ведь обычно приходят какие-то никому ненужные мягкость и чувствительность,?— а потом гонит от себя эти мысли ссаными тряпками. Он лучше признает, что он королева драмы, чем хотя бы в шутку озвучит в своей голове мысль о старости. Аня как-то сказала ему: ?Песок из жопы пока не сыпется, значит, еще поживем?, и этого пока достаточно. Арс смотрит на Руслана, и тот уже не отводит взгляд, последовательно следит за любым изменением эмоций собеседника?— это обнадеживает, потому что означает, что Белому либо не за что себя винить, либо вина эта гроша ломаного не стоит. В любых суждениях и оценках Попов сейчас тормозит себя только лишь потому, что в одно мгновение старается прикинуть хотя бы поверхностно сложившуюся связь?— Руслан здесь скорее прототип Ани, нежели Антона или Иры, поэтому смягчается к нему как-то неосознанно и инстинктивно, и еще бессловесно, одним взглядом, просит: ?Пожалуйста, скажи что-нибудь, что способно тебя оправдать?. ?— Вы хорошо выступили с Антоном,?— обрывает тишину Руслан. У него на лице ни намека на улыбку, только скулы ходуном ходят так, что этого не маскирует даже густая борода. Арсений облегченно выдыхает, потому что, во-первых, это и впрямь то, что он хотел бы услышать касаемо действий на сцене, а во-вторых, такие разговоры в лоб не начинают,?— в таких прелюдия нужна не меньше, чем в сексе?— прощупать почву, настроиться, найти слабые места. ?— Рад слышать,?— Попов пожимает плечами и улыбается первым в немой поддержке, мол, ?Смотри, я не настроен к тебе волком?, потому что он и вправду не настроен, и ничего не здесь не попишешь. Белый на это отвечает улыбкой?— нервной и неестественной,?— но тоже выгибает губы, этого уже достаточно. ?— В душе не ебу, что в таких ситуациях говорят,?— Руслан запрокидывает голову с шумным выдохом, отчего его голос звучит сдавленно отчаянным, и, если это не слуховая галлюцинация, вызванная шумным вечером, то кажется, он начинает сильнее картавить. У Арсения от этого падает еще один кирпичик осадной брони. О капитуляции говорить рано, но даже такое мелкое послабление поселяет в Попова желание в протекции положить руку на плечо собеседника, потому что в этой фразе на самом деле дохрена всего, начиная с неопытности в объяснениях подобного положения и заканчивая уважением ко всем участникам их интрижки?— он не берется выгораживать ни себя, ни Кузнецову, не касается Антона ни в каком из смыслов и даже не просит самого Попова молчать об увиденном. Арс уже за это готов его уважать. Окажись Белый хоть трижды, блять, виновен, он ведет себя достойно, и это дорогого стоит. Арсений решает сделать, как ему кажется, большее из того, что вообще в его силах?— взять ответственность за первую серьезную фразу в этом разговоре: ?— Давай так,?— пауза на то, чтобы сглотнуть вязкую от долгого молчания слюну,?— Я не хочу и не стану копаться в ваших делах?— грязное белье должно оставаться при владельцах. —?Арсений слышит звучный вздох, и даже не хочет разбираться, кому из них двоих он принадлежит,?— Я здесь ненадолго, поэтому мне эта правда ничего не даст, у меня здесь из близких только Серега, а ему, ты и сам знаешь, нет никакого дела до всех этих чужих небо мелодрам. Трепаться с остальными мне незачем, да и странно это будет, потому что от меня такие вещи воспримутся скорее как бред,?— Арс и сам не знает, зачем столько лишних слов, ведь смысл можно было бы уложить и в пару-тройку, но ему почему-то хочется растянуть этот разговор на подольше. Он не стремится понять Руслана, это априори невозможно, потому что он его совсем не знает, вероятнее просто хочет на корню пресечь неловкость, которая может в последствии сама породить сомнения у окружающих. ?— Спасибо,?— прикрывая глаза, Белый кивает несколько раз. И Арсений снова улавливает в этом намного больше, чем просто благодарность за свое молчание, потому что помнит, какого было Ане, когда от всей этой скрытности ей хотелось на стенку лезть, и помнит, как адекватные мысли приходили к ней только тогда, когда она поделившись с ним?— не важно даже словесно или так же случайно, позволяя стать невольным зрителем,?— могла посмотреть на происходящее под другим углом. ?— Обращайся,?— прыскает Попов в попытках снизить грузность разговора, и Руслан усмехается тоже, тянет ладонь для рукопожатия с поджатыми в улыбке губами, и получая ответный жест, еще раз кивает. Белый уходит быстро, или Арсению только так кажется в сравнении с затянувшимся диалогом, сопровождающимся едва ли не мхатовскими паузами. Арс позволяет себе постоять еще одну минутку, за которую можно хотя бы поверхностно перезагрузиться. Перестанет ли он думать об этом? Возможно. Он смотрит через стекло на выход к заднему двору, где копошится единичный персонал, перебегая из здания на открытую площадку где-то в 10 метрах от самого ресторана, с какими-то коробками в руках, и отдаленно припоминает, что утром Матвиенко трындел что-то о фейерверках в конце официальной части вечера на территории пока закрытой летней веранды, и паззл складывается как нужно. Арсений уже собирается зайти наконец хоть в какую-то из уборных, но останавливается, когда видит, как аккуратно приоткрывается дверь той самой, что находится дальше всех от выхода из зала, и как кротко покидает ее Ирина, озираясь по сторонам. Стоит ей только заметить, что за ней наблюдают, и при чем не абы кто, а Арсений, последний зрительный контакт с которым был как раз в тот момент, когда всплыла каверзная подробность ее личной жизни, она виновато опускает не глаза даже, а всю голову целиком, и ускоряет шаг. Арсений в противовес мнении о Руслане думает: ?Вот уж кто точно знает, чье мясо съел?, и коротко ухмыляется своей подтвержденной догадке. Когда силуэт девушки окончательно пропадает из вида, Арсений все-таки входит в ту самую дальнюю комнатку и встает напротив зеркала, пытаясь оценить масштабы трагедии. В целом, все даже не так плохо?— капилляры на глазах слегка полопались от частой смены освещения и того самого искусственного света, и челка немного потеряла цивильный вид из-за проступившей еще в зале испарины,?— одним словом, жить можно. Он умывается прохладной водой и задумывается о том, что фраза ?Есть тот, кто любит, и тот, кто позволяет себя любить? права лишь по-дилетантски, потому что если копнуть глубже, становится понятно, что в любви и всех ее производных всегда есть тот, кто за рулем, тот, кто оказался сбит на переходе, и тот, кого окатило водой из лужи, когда водитель скрывался с места преступления. Сухие бумажные полотенца пахнут каким-то химозным ароматизатором с запахом персика, и Арсений искренне надеется, что этот душок не останется у него на коже или хотя бы выветрится за время его пребывания на свежем воздухе. В том, что Антон наверняка уже вернулся в зал, сомнений не остается?— слишком много времени ушло на посещение туалетных комнат. Выходя, он снова позволяет своей памяти подкинуть картинку, как убегала Ира, и ударяется в размышления на предмет собственной совести. Разумеется, он заверил Руслана в том, что ему незачем рассказывать кому бы то ни было об увиденном сегодня, но хранить чужие тайны?— слишком большая ответственность, а к ответственности за чужие поступки Попов относится крайне щепетильно, потому что своих хватает настолько, что хоть склеп из них возводи и хорони себя вместе с ними, забивая гроб не гвоздями, а уколами совести, и закапывая вместо земли виной. Арс дает себе обещание, что не станет никому рассказывать, пока у него прямо и максимально конкретно об этом не спросят, потому что железобетонно уверен, что у него действительно не возникнет ситуации, когда разговор зайдет о личной жизни Руслана или, чего уж хуже, девушки Шастуна, поэтому расслабляется и только чудом не налетает в холле на Оксану, которая торопится куда-то глядя в телефон. ?— Арс, боже, а я тебя ищу,?— она вскидывает на него свой пучеглазый взгляд, который при ее сегодняшнем макияже выглядит еще более глубоким,?— Сережа тебя потерял, да и Аня вход постоянно мониторит, ты куда пропал? Арсений думает, что такая дотошность?— это наверняка побочный эффект длительной работы администратором, но потом, оглядываясь на свою Аню, все же осекается?— скорее, побочный эффект работы с Матвиенко. Попов не хочет признаваться, что такой напор в свою сторону отталкивает, но все же для его скрытного и немного неприступного нрава?— это дико. Это ни в коем случае не влияет на комплексное мнение о девушке, но, окажись они с Сурковой связанными рабочими отношениями, он бы направил ее пытливую активность в сторону совместного времяпрепровождения, а не в одностороннюю коммуникацию,?— возможно, делал бы с ней маски, фотографировался, танцевал, отыгрывая образ галантного кавалера, болтал о каких-то стереотипных девичьих штучках типа платьев, растений и свадеб, потому что даже несмотря на впечатление, которое она производит?— той самой хорошей девочки, про которую обычно говорят мамина-гордость-папина-радость?— Арсений научен опытом, что в таких обычно больше всего червоточин, если они не являются совсем уж простушками. Оксану простушкой назвать сложно, поэтому в выборе модели поведения Арс склонился бы к такой покровительственно-сучьей дружбе, когда и посплетничать можно, и заболтать ее, чтобы не отворять разные свои сундучки с секретиками, и по-дружески попросить о какой-нибудь мелочи, взамен радуя ее джентельменским вниманием из разряда помочь донести сумку, подать руку на выходе из машины или на особо скользкой дороге, открыть двери и прочее. ?— В следующий раз, когда пойдешь меня искать, смотри по сторонам, а не в телефон?— и кости целее будут, и я найдусь быстрее,?— ласково проговаривает Арсений, наклоняясь к уху девушки так, будто сообщает какую-то только им дозволенную знать тайну, и Оксана расплывается в улыбке. Арсений мысленно подводит под размышлениями о Сурковой черту, выводя каллиграфические три буквы?— ч.т.д. ?— А вообще я хотела сказать, что через…?— Оксана замолкает, глядя на время на экране телефона,?— Через 10 минут все приглашены на территорию будущей летней веранды,?— она старается звучать интригующе, и Арс подыгрывает ей, нарочно чуть расширяя глаза и склоняя в бок голову, будто искренне ждет продолжения, а не осведомлен обо всем Сережей. ?— Неужели салют в честь открытия? —?Арс переходит на заговорщический шепот для пущей напускной убедительности и ждет реакции. Оксана сначала резко поворачивается, будто бы даже в шоковом возмущении, а следом смеется, бросая в короткий интервал между смешками: ?Дурак!?, и легонько стукает его по плечу. Арсений хихикает тоже, потому что и ситуация дурацкая, и смех у девушки заразительный, и думает, что такие люди, как она, в окружении если не нужны, то желательны, чтобы отвлекать и разбавлять обстановку, пусть и такими ребяческими способами. ?— Я подойду скоро, не переживай, дай мне несколько минут,?— он проходится ладонью по ее спине и, замечая ее кивок, двигается в сторону выхода. Улица встречает Попова слабым едва морозным ветром, который от свежести даже с трудом получается вдыхать большими порциями. Арсений по нему скучал, потому что в Лондоне даже заморозки мягкие, и воздух вокруг скорее по-братски уступчивый и терпимый, в то время как в Петербурге по-дружески разгильдяистый и подстрекающий. Лондон в этом плане схож скорее с Москвой, и в подтверждение Арс ловит себя на мысли, что по российской столице не затосковал ни на йоту. Пачка сигарет, удерживаемая в левой руке, не привлекает, и дело даже не в том, что Аня курит какие-то тонкие некрепкие сигареты, а в том, что брал он их сюда вообще за другим. Попов за всеми этими разговорами даже выпустил из головы Шастуна с его переменами настроения и, возможно, необходимой ему поддержкой. Арсений в последний раз делает несколько коротких вдохов и думает, что это к лучшему. Удастся ли столкнуться с Антоном еще раз в подобной обстановке, или нет?— все в любом случае будет правильно. Ему сейчас, как никогда раньше, хочется доверить все происходящее в руки судьбы, кармы, фортуны, фатума, или что там вообще является влиятельнее обычных людей во вселенной, поэтому он еще раз повторяет себе: ?Все, на самом деле, к лучшему.? Спустя минуту где-то Арсений замечает чуть поодаль крепкую сгорбленную мужскую фигуру?— сомнений в том, кто это, почему-то не остается, разговор они закончили логично, но ни разу не по-человечески, второй шанс дает даже судьба, потому что сегодня?— опять же?— все к лучшему.*** После неловкого разговора с Арсением Руслану хватило только на секунду вернуться в зал, чтобы понять, что в конкретно данный момент быть ему нужно совсем не здесь. Он смотрит на свои часы и прикидывает, что у него есть как минимум минут 7-8?— на покурить хватит?— прежде чем нужно будет оглашать гостям, что им следует вытащить свои задницы на задний двор, чтобы посмотреть на пиротехнические приблуды, заказанные Матвиенко. Руслан думает, что Серега в этот раз как-то слишком заморочился с шоу, учитывая, что на двух прошлых открытиях, которые ему довелось посетить просто в качестве гостя, такого и близко не было. Странный сегодня день?— по всем фронтам странный. Судьба либо решила смиловаться, либо услышала мысленные молитвы покурить без компании или свидетелей, либо просто положила хер на место перед входом в ресторан, не желая следить за сгустком людей на нем, потому что, когда Белый высыпается на улицу, та приглашающе пустует, даже охраны не видно?— видимо, тоже трудится на благо да безопасность запланированных фейерверков,?— и от этого Руслан им даже рад, а то до этого ажиотажа от них не было и в помине. Запах ядреной самокрутки после будет тащиться фоном, но сам он уж как-нибудь перетерпит, а на остальных оглядываться и вовсе нет желания. Задумывается лишь о двоих девушках: Варнава только помандит, наверное, потому что она сегодня к нему в прямом смысле слова ближе кого бы то ни было из присутствующих, и не учуять у нее не получится, а к Кузнецовой он больше и пальцем не притронется ни сегодня, ни вообще?— удивительно, как за такой крошечный промежуток времени плотно и бескомпромиссно обосновалось в голове решение, на которое он раньше смотрел только со стороны, как обычно на аукционах прицениваются покупатели?— мол, надо ли, стоит ли, а вдруг найдется что получше. Не хочется признавать, что движущей силой к принятию его стал Арсений, потому что это намерение он планировал оставить только за собой, даже лучшему другу?— бедному Бебуришвили, который чуть не слезно или кулачно пытался к нему подвести, этого позволять не хотелось,?— а сейчас, глядите-ка, приговор окончателен, обжалованию не подлежит. Руслан наконец-то может спокойно выдохнуть, а Андрей обоссытся от радости, когда узнает. И чего ему только не похуй?— непонятно. На эти размышления уходит три затяжки, а после слышится звук открывающейся двери, но Руслан оборачиваться не спешит, ему бы вообще остаться незамеченным, раз уж выпала удача на такое уединение. Со стороны вышедшего человека не доносится ни звука, будто тот либо стоит неподвижно, либо вообще растворился в пространстве, но хер, конечно, кто такую роскошь Белому подарит, поэтому он зачем-то начинает считать затяжки, будто на подсознательном уровне знает, что просто так от вынужденной компании не отвязаться. Сейчас тот либо попросит закурить, если совсем малознакомый, либо завяжет разговор, потому что на подобных мероприятиях все считают должным отметиться перебросом ни к чему не обязывающих фразочек о ходе вечера?— в рот ебись этот деланный этикет. Две затяжки и Руслан не выдерживает, поворачивается сам и упирается взглядом в?— ну ты, судьба, и сука?— Арсения, который до этого видимо молча наблюдал за абсолютно незнакомым курящим человеком со стороны?— думать, что Арс узнал его спины не хочется, потому что тогда от его немого наблюдения станет не по себе. Арсений подходит сам, когда понимает, что его заметили. Руслан мысленно просит у жизни индульгенцию за все свои поступки, потому что у них с Поповым не так много тем для разговора. ?— Какая встреча,?— Арсений и сам ухмыляется с этого совпадения, потому что ну нарочно, блять, не придумаешь, место встречи изменить нельзя, а участников с картины не стереть и подавно. Руслан смотрит на него теперь уже свободно, потому что планирует оставить всю ту тему у тех туалетов?— там ей и место, если уж совсем по-честному?— да и Арсений не выглядит будто хочет продолжать, улыбается едва заметно и со слегка наклоненной головой делает последние шаги по-кошачьи мягко и почти осторожно, будто и впрямь смущен необходимостью подойти. ?— Куришь? —?за неимением не то ответа на замечание, не то действительно такой информации о мужчине спрашивает Руслан и только потом замечает в руках собеседника пачку сигарет?— хуйня какая-то бабская, судя по коробке. Арсений забавно поджимает нос, и от этого у него по переносице расходятся, на удивление, ровные мелкие складки. Руслан смотрит на них и думает, откуда ж он такой аккуратный да точёный взялся, если у него даже морщины идут изящной паутинкой?— покажите ему этого паука, он наймет его клеить обои в своей новой пока еще неотремонтированной квартире. Это все в целом очень странно, Руслан даже ежится от своих ощущений, потому что должен, наверное, как минимум, либо злиться на Попова, либо тушеваться перед ним, а он смотрит и почему-то иррационально сопутствующему зудящему воодушевлению усмиряется, потому что Арсений внушает какое-то спокойствие касаемо и их взаимодействия, и вечера в целом, но при том поселяет в тело мальчишескую зависть, примененную даже ни к себе, а к миру, потому что Арсений нездешний в первую очередь для обычной земной жизни, чем для самого Белого и того пятачка, на котом они сейчас стоят. Арсений видимо в ответ на короткий взгляд на пачку в его руках пожимает плечами и пару раз слабо качает головой не то в извинении за эти сигареты, не то в желании показать, что они не его, и спрашивает: ?— Можно? —?кивает подбородком на самокрутку в опущенной на уровень бедер руке Руслана и немного щурит лукавый лисий взгляд. Белый меньше всего хочет оценивать, как со стороны это могло выглядеть, потому что даже методично воспитываемая им толерантность сейчас по ощущениям жмется по углам черепной коробки, не зная, стоит ли грешить на себя. Осознание, что Попов спрашивает о сигарете резко пускает по телу залихватскую волну облегчения, и Руслан, как в какой-то дымке, тянет ему свою недокуренную сигарету, зажатую между средним и указательным вместо того, чтобы предложить взять из портсигара новую. Арсений на жалкую миллисекунду хмурится, но видимо не решается спорить и просто прикладывается губами к предложенной самокрутке, не закашливается каким-то чудом?— Руслан знает, насколько тяжелые закрутил на этот раз,?— и отстраняется слишком резко со сложенными домиком бровями, будто бессловесно спрашивая: ?Что ты, блять, куришь вообще??, а потом выдыхает и почти сразу начинает негромко посмеиваться. —?Это с непривычки просто,?— не оправдывается, а просто хочет занять тишину, Руслан и, отмечая, слишком большую концентрацию ?р? во фразе, затягивается следом сам, прикинув предварительно, что это последняя?— дальше будет жечь пальцы и легкие, если бы они у него были хоть чуточку живее. ?— Угу,?— Арсений мычит и перестает хихикать, проговаривая:?— Сигары мягче идут, чем это твоё…?— не договаривает, потому что, во-первых, наверняка не знает, как помягче завуалировать слово ?Дерьмище?, а во-вторых, потому что прерывается для того, чтобы шумно сглотнуть горькую, без сомнений, слюну. ?— Ну извините,?— если бы не улыбка, это недоизвинение наверняка бы звучало как что-то едкое, но из-за смешинок в голосе воспринимается легко и бессмысленно,?— Вашим педиковским неровня,?— Руслан кивает на левую руку Арса с зажатыми в ней сигаретами, будто объясняя взглядом, что шуточный укор стоит воспринимать только за счет них, а не за что-либо еще в образе Попова, потому что ему, если честно, на Арсения смотреть приятно, будь он хоть самым известным питерским геем, и то ли это из благодарности за замалчивание старой темы, то ли из-за всего его вида?— красивого даже по мужским меркам, к слову. Белый запоздало понимает, что чего бы он там хотел донести и из каких соображений бы это не говорил, звучало все равно ебано, но Арсений почему-то смеется уже в голос?— громко, заливисто, кажется, что даже пополам готов согнуться,?— и замечая настороженный и диковатый взгляд Руслана, вытягивает руку с поднятым указательным пальцем, как бы прося подождать, когда пройдет эта ?порция? смеха. Только сейчас Руслан позволяет себе предположить, что это скорее всего нервное, раз Арс не может это хотя бы минимально подавить, и от этого становится стыдно?— мало ли, какую рану он у него там задел что сейчас, что тогда у кабинок, потому что по виду Арсений хочется высмеять если не вечер целиком, то последний час точно. ?— Второй раз курить выхожу, и второй раз выслушиваю, что педик, это заговор какой-то? —?отсмеявшись, спустя паузу интересуется Арсений, и бесцеремонно заржать хочется уже Белому. Он в принципе и ржет, а затем снова представляет, как это все выглядит со стороны, и ржет еще сильнее?— пиздец, надо позвонить Оле и увеличить число сеансов, потому что здоровая психика окончательно приказала долго жить. Арсений тоже тихо посмеивается, но уже видимо искренне и над самим Русланом, потому что смотрит неотрывно?— и кто бы им, блять, несколько часов назад сказал, что два взрослых бородатых мужика будут сыпаться с гейского подтекста обычного перекура, предварительно разделив друг с другом договоренность, заключенную у туалетных кабинок. ?— Может, аура у тебя такая, хер знает,?— Руслан успокаивается от мысли, что уже сильно задерживается, и пора идти работать, только сейчас выкидывает окурок и думает, что бы еще сказать Арсению?— уходить после эфемерной фразы об аурах слишком по-гейски даже для Попова, не говоря уже о Белом. —?Я пойду,?— он тянется к двери и секунду ждет ответа, но получает лишь участливую улыбку и легкий кивок то ли на первую свою реплику, то ли на вторую?— впрочем похуй, потому что сказать ему нечего ни на ту, ни на другую. Уже в помещении Белый думает, что благодарен Арсению теперь дважды?— и за обещанное тогда молчание, и за поднятое сейчас настроение.