1. passing through your head (1/1)

сейчас— Ты мне никогда не нравился. Понимаешь, даже не заинтересовал бы меня никогда. Не та внешность, телосложение, даже тип людей, которых я не перевариваю, — раздувает монолог с утра пораньше на их общей территории — кухне. Не то чтобы они делили их студию тире дом, но так считал сам Мёрдок. Свою речь он периодически запивает крепким кофе с градусом алкоголя, что ну просто святое для Мёрдока с похмелья. Двадэ кивает, как слабоумный, уставившись в листок перед ним, почерневшими глазами и со сгорбленной спиной — совсем непривлекательно. Тот будто и не слушает или не может: лист в линейку, мятый и даже порванный на уголках — точно новая песня.Никкалс лишь хлюпает громко, обиженно или вредно, он не знает, на себя или парня. Двадэ сидит за столом, прислонившись к стене и все ещё кажется хрупким как в девятнадцать под этими огромными часами над ним, иногда грызет ручку, а потом взъерошивает голубые локоны.— Ты чудик, Двадэ. Фрик, — на этом беседа кажется закончена, он делает последний глоток кофе, никогда не допивая горечь на дне кружки. К ним спускается Нудл как раз тогда, когда он уже встаёт.— Доброе утро всем, — шепелявит своим азиатским акцентом, но все уже привыкли и без проблем понимают. Первым делом она заглядывает в холодильник, растрёпанная, совсем уже не мелкая; девушка, отросшие спутанные волосы, завидной формы грудь под майкой. Нудл выглядит помятой и домашней. Мёрдок издает какой-то звук отвращения и высовывает язык, уходя с кухни.***— Мёрдок! Мне удалось получить спонсирование, одна студия захотела заключить с нами контракт, — Двадэ орет прямо с порога, пока быстро расшнуровывает обувь, чтобы найти басиста. Ему повезло, что именно сейчас тот решил сделать перекур, сидя на подоконнике.— Просто прекрасно, — едко шепчет он себе под нос, сохраняя это восторженное ?Мёрдок? с британской о как а. Получается как Мёрдак, дак, как утка, а мёр, как морской, в этом совершенно нет смысла, но только Двадэ умеет так говорить его имя.— Ты разве не рад? — голос парня теперь наполняет всю комнату, без всякого эха, такой настоящий. И почему Мёрдок раньше не заметил, как тот вырос? Подкаченный, в чистой одежде, ухоженный, весь светится, и сам мужчина тухнет под этим свечением, или, может, ему так кажется, но он лучше сгниет под лучами Двадэ, чем испытает что-то другое.— В восторге, — скептически он стряхивает пепел сигареты прямо на пол, больше похожий на деда, скрестив руки на груди, корчившийся от слишком счастливого парня. — Когда репетируем твою новую песню? — незнамо зачем, но давит на больное.— Пока нечего репетировать… — улыбка меркнет на губах парня и его плечи опускаются.— Может, следовало сначала сделать альбом, прежде чем контракты заключать? — он злой, потому что трезвый, такое бывает.— Ну тогда помоги мне её закончить, — думаешь: уел? И чего он такой самодовольный? И даже босые ноги выглядят гордо. Мёрдоку ответить нечего, кроме как согласиться, ведь его же просят помочь, а помогать он может только под кайфом.***Огни светильника тлеют, выгорают и спускаются лавой на пол цветными пятнами. Чуть позже в их общей гостиной расслабляются, вкалывая разноцветные таблетки, предвещающие ближайший кайф.— Но сегодня не суббота, — смеётся Двадэ, почти хрюкает, заваливаясь на Мёрдока. Смешно ему со слов, написанных мужчиной.— Поверь, детка, это будет хит, — не то чтобы они вообще популярны. Он принимает дофамин, стараясь не рассыпаться слишком рано.Двадэ давно снаркоманился с ним, хотя они и балуются более чем безвредным и очень даже полезным. Благо, собственные знания позволяют.Мёрдок своеобразно образован и воспитан улицей, так что точно узнает дизайн конусообразного кресла, на которое отсаживается от него Двадэ.По всей комнате мусор и безделушки: какие-то от фанатов, какие-то от чудаковатости каждого из участников, Мёрдок это точно знает, но он не замечает ничего, кроме Двадэ; его блестящих голубых волос, синяков под черными глазами, и короткий вздёрнутый нос.

Настоящий чудик.Гормон удовольствия стимулирует его дописать начатую парнем песню, и немного он, всё-таки, ждёт вознаграждения.Двадэ просто не может ему нравиться, но он нравится и привлекает, его залитые кровью глаза уставлены на Никкалса. Затаив дыхание, Двадэ даже не двигается, сжимая костлявыми пальцами коленки. Весь такой угловатый, пестрый, в цветочном принте рубашки. Мёрдок, сдерживая хитрую улыбку, облизывается, и парень повторяет за ним, слишком простодушно, как пес.Говорят, что глупым многое прощают, но Мёрдок не готов, тянется вороватыми руками к чему-то чистому.— Иди сюда, — тянет его на диван, почти укладывая на себя. Они будто пьяные, в голове так легко, и это кажется игрой. Такое было и раньше, когда-то давно настолько, что Мёрдок предпочел бы забыть, но возникает чувство, что лучше момента, чтобы вспомнить, как это — держать Двадэ в своих руках, не будет.— Как тогда, да? — шепот только для него и его грязной памяти. Рука сама приземляется на талию парня, и тот делает вид, что не замечает или ему правда безразлично, опираясь на теплое плечо, недоуменно смотря куда-то вниз. Не имеет значения. Его в любой момент может вырубить.Другой рукой он обнимает тело Двадэ, сжимая пальцами плоскую задницу. Запах просто чудесный: старой отсыревшей одежды, парфюма и пота Двадэ. От укуса в шею парень только крупно дрожит.Такое отношение Мёрдока не редкость и не только когда они наедине, как сейчас, а в повседневной жизни. Да, иногда на репетициях Мёрдок спокойно может забраться ему под рубашку: всего лишь игра, чего ты так напрягся. Обхватывать его за плечи и грубо теребить синие волосы, все эти прикосновения, Двадэ помнит — всегда на грани. Беспричинной нежности, ненависти и желания обладать.Поэтому сейчас Никкалс чувствует острые пальцы у себя под поясницей, парень, раскорячившись на нем, еле достает, видимо, метит ещё ниже. Слишком старается, что прикусил губу и сопит прямо в ухо Мёрдоку.— Засранец, — одной рукой Никкалс может перекинуть этого фрика, взяв за ремень широких брюк, опрокидывает на спинку дивана. Ему слабо сопротивляются, больше изворачиваясь от щекотки.Мёрдок старается ни секунды больше не глядеть в эти заплывшие чернотой глаза, ладонью зажимает то ли нос, то ли веки, и кусает за нижнюю губу Двадэ. Выгрызая её, все равно под дофамином тот даже не кричит от боли, что-то мурлычет, задирая голову выше. Губа оттягивается и первая кровь появляется через точки от острых зубов Мердока.***Через темноту он чувствует знакомый запах, почти как дома: пыльный диван, кофе, и его семья. Его рукам холодно, и он жмется, понимая, что все конечности затекли, а ещё он, кажется, не чувствует своего лица, липкий страх прокрадывается по позвоночнику остатками годовой комы.— Блять, — протяжный стон, когда он ощупывает онемевшую губу и черную корку крови по всему подбородку. Голова гудит, как вагон поезда, и кровь переливается по его телу с характерным чух-чух, каждым ударом раскалывая его мозг.— Неважно выглядишь, — замечает Рассел, его голос эхом отбивается о стенки черепа, и Двадэ жмуриться, как может, ладонями зажимая свои уши.— Есть какое-то лекарство от этого? — кажется, у его глаз морщины могут соревноваться за самую глубокую и темную.— Чувак, только сон и музыка, — смеётся над ним темнокожий репер, собирая мусор со стола.— Не выбрасывай, это текст, — парень все ещё сжимается на диване, думая, как умереть на несколько дней, чтобы не чувствовать этого.— Что? Это? — ему машут затертым листком. — Если это наша новая песня… Чувак, тут такой бред.— Это наша новая песня. Новый хит, — сипит Двадэ, пока над ним смеются.прошлоеЭто так унизительно, его штрафуют по самые яйца. Буквально отдает последние деньги и ещё палит свой поддельный счёт, на него вешают хулион часов общественных работ, и каждый день уделять ровно десять часов на заботу об этом уебке, что попал под колеса его тачки.Уж никогда бы не подумалось, что его сдадут собственные кореша. О чем думал Мёрдок когда ставил на них как на будущих согруппников? Он был так воодушевлен изменить всё, что решил ограбить органный магазин, чтобы достать для банды инструменты. И что теперь?Тебе повезло, что хотя бы не посадили, говорит ему шериф, и Мёрдок слишком раздражённо выбивает дверь полицейского участка.Перед ним на медицинской каталке лежит тело этого придурка. На табличке написано ?Стюарт Пот?, имя настоящего неудачника. В больнице чисто, относительно конечно: посеревшие стены и затрепанная простыня, пахнет болезнью и старостью, от чего оставаться здесь ни секунды больше не хочется.— И что я должен с ним делать? — угрюмо спрашивает Никкалс.— О! Не беспокойте его, пожалуйста, он в глубокой коме. Никто не знает, когда он очнётся, — мило щебечет ему медсестра. О боже, да этот парень настоящий живой труп. — Но у больницы нет ресурсов на содержание, поэтому его скоро выпишут, — это даже смешно. Стюарт точно скоро отбросит коньки.Дни превращаются в настоящий ад, напоминая школу: он снова кому-то что-то должен, в данном случае — государству, так что ходит по всем учреждения, намывает полы, потом днём ходит к Стюарту, посмотреть на бледное лицо, говорят, что в коме гематомы заживают медленнее. Кажется, у паренька не заживает ничего: ни шрамы, ни синяки, ни глаз, что скрыт плотной повязкой.Добровольно? Мёрдок ни за что не стал бы ухаживать за этим придурком, но все же сидит каждый день по десять часов в его палате и скребёт зубами от злости, не видя смысла торчать тут. Он уже выплатил родственникам Пота компенсацию, однако все ещё в поиске способа, как скосить срок исправительных работ.— Ты никому не нужен, — шепчет он парню в коме, зная, что завтра выписка, и единственный посетитель, который за ним приедет — Мёрдок. Вспоминается, как мужчина увидел это чудовище за кассой, когда полетело стекло. Черт знает, что это, но Мёрдок зовёт это чуйкой, и он предлагает парню вступить в его группу. Которой нет, но предлагает, а парень отказывается. Да как ты, бля, посмел? Приходит в себя Мёрдок уже в полицейской машине, звенящими наручниками на запястьях и сиреной скорой. Из окна видит носилки и клочек синих волос, пропитанных кровью, по спине тут же проходит табун мурашек, Мёрдок пугливо сглатывает, не зная, что же будет дальше.— Осторожно, голова! — медсестра придерживает безжизненно висящую голову Стюарта и предотвращает ужасную встречу той с косяком двери. Мердок несет лёгкое тело на руках, и бурчит придурок. — Что вы сказали?— О, я говорю, что он такой невинный, будто ангел, — сипит мужчина, усаживая того в свою машину.Этот ангел все же бьётся головой о дверь машины на каждом повороте и Мёрдок не против, если тот станет на несколько извилин тупее, если очнётся.Теперь он живёт в мотеле, в съемной комнате, подальше от бывших друзей-крыс, а главное, от отца. Жопа Мёрдока чувствует, что угнанную Опель Астра ему точно не простят, и он начинает жить собственной, новой жизнью!У стойки регистрации его встречает девушка встревоженным взглядом, осматривая дохлую тушку Стюарта на его плече.— О, мэм, не переживайте, — сказать про государственный штраф он не может, иначе его выгонят, а им же это не нужно, — это мой племянник, у него анемия: часто падает в обмороки.Его жизнь превратилась во что-то ещё более не лицеприятное, чем всё до этого, а ведь всё чего он хотел — играть. И это дурацкое ограбление — всего лишь шаг к мечте о группе. Популярности.Тело сваливает на свою же кровать, она тут единственная с простынями в клеточку, а сам уходит к кухне (всего два шага), вскрывать банку пива.Одним плечом прижимая телефон, звонит родителям Пота, те очень расстроены, но слишком далеко живут и не могут сорваться с работы. Мёрдок никогда не был понимающим и мысленно уже планирует, кто оплатит могилу паренька.***Поселился он в Бернли, жалкий город, как вся Англия, мог бы сказать Мёрдок. Не слишком популярное, но занимает даже какое-то место в рейтинге самых бедных городов Великобритании, что в корни не верно. Если ты неудачник, то какие бы ни были у тебя шансы, ты таким и останешься, думает Никкалс, поэтому даже в этом злачном городишке, ты либо берешь, либо берут тебя.Местечко, в котором конкретно он живёт, тоже не самое лучшее, трещины не только на потолке, но и стенах, ковер с жжеными дырками и матрас с грязным пятном неизвестного происхождения. И это голубое чудо, кажется, здесь очень даже кстати, как некая изюминка, предмет интерьера.— Пожалуй, оставлю тебя себе, — он давно это решил, наверное в том самом магазине. Сколько ему? На вид не больше шестнадцати: колючие волосы и вздёрнутый нос, повязка на глазу, если очнётся, то возможно сможет видеть. Вроде говорили, что глаз не пострадал внешне, а внутри огромная гематома. Одежда та, что и была на парне перед комой, так что кое-где кровь и грязь. Видимо, такой недотёпа даже родителям не нужен, не то что дяде.***Сбегая из города в город, набирая все больше знакомых, скрываться становится не так-то просто, а вскоре Мёрдок совсем забивает на конспирацию. Хотя продолжает представляться Фаустом.Вот и сейчас сидя в своем любимом пабе всей Англии, Мёрдок кивает в такт самым олдскульным композициям — именно поэтому он тут зависает, в баре под слишком романтичным названием ?melancholyofthebadgay?. Никогда ты здесь не услышишь совершенно новые и безвкусные хиты, что взорвали общество. Медленно, но верно, весь хип-хоп и R&B выливается в поп, лишь вопрос времени, пускай пока никто не понимает. Даже цыпочки здесь, как забродившее вино, и никакой попсы и подростков, только выскочивших за порог совершеннолетия.Пиво разогревает его кровь в теплую летнюю ночь и, кажется, он немного вспотел в своей кожанке, но терпеливо флиртует с девушкой. Сегодня точно не хочется диких оргий и он предлагает ей тихо выдуть план у него. Его обаянию и грубому прокуренному, наверняка, как у её папаши, голосу сложно устоять, и она, немного ломаясь, соглашается в итоге.— Ты не говорил, что тут будет кто-то ещё, — девушка недоуменно заглядывает за его плечо, тыкая в спящее тело на кресле. В его спальне стремный полумрак и всё же голубые волосы слишком ярко блестят из темноты.— Оу! — он совсем забыл, что такое пугает обычных людей, да под градусом он вообще забыл о существовании Стюарта в его съемной квартире. Что есть, что нет, не имеет значения, — Забей, милая, он давным-давно в коме. Стони погромче, может разбудишь, — насмешливо он шепчет ей в шею, сжимая задницу девушки, а пощупать там есть что. Он ведёт её к кровати, и на пути они, спотыкаясь, падают в его мусор, сейчас он не против даже на этом вонючем ковре.— Давай сначала план (листочки марихуаны), — заглядывает в его глаза своими почти неестественными: торчащими ресницами и стекшими тенями под глазами. Это то, что он любит в девушках, как сильно они стараются, как много они готовы отдать за красоту. Не каждому суждено родиться с такой милой мордашкой, как у Стюарта. Кстати, о нем: приходится немного спихнуть в сторону, чтобы добраться до лёгкой наркоты, отчего пустая голова ударяется о стену и Мёрдок придерживает парня за грудь, чтобы тот не свалился окончательно.Они дуют и Никкалс почти взлетает, уже весело вспоминая детство, и он никогда не признается, но скучает по веселой тётушке из театра, что наряжала его в платья каждое выступление. Но девушка тянется к нему, близко-близко, что Мёрдок на секунду смущается, но быстро берет и себя, и её в руки, чтобы перенести их представление на кровать.Та неловко смеётся, и даже когда раздвигает ноги на скрипучей кровати, что звучит под стать бедности Мёрдока, поглядывает на Стюарта за его спиной.— Что, нравится? — он стягивает с неё лифчик, выцеловывая грудь, убирая непослушные пряди. Вещи летят куда-то на пол, смешиваясь с остальным мусором.— Нет… Просто стрёмно, — не согласиться нельзя, тот куклой сидит в кресле, головой в стену, настолько забытый, что моль могла бы порхать над ним. И все же, Мердок не такая тварь, протирает иногда, используя чужие зубы как открывашку для пива, ну а что, любого среза и остроты.— Забудь о нем уже, у тебя есть другой дружок, жаждущий твоего немедленного внимания, — возбуждение неожиданно накатывает слишком сильно, он вроде никогда не занимался сексом при своем голубом торшере, кажется, всегда прятал того в шкаф, то в ванную. Ахах, да, он вспоминает крики одной девушки по утру. Но сейчас, от чего-то это так заводит, что Мёрдок посильнее сжимает свой член через брюки, кусая мочку уха девушки.Это было великолепно, вспоминается через несколько дней, на той же кровати. Мёрдок, прибитый к закону, продолжает отрабатывать за ограбление, иногда впахивая за двоих, чтобы хватало на квартиру и лекарства этого парня. Что, между прочим, с лёгкой руки Мёрдока перепродаются торчкам на вписках. После работы он пространно рассматривает трещину в потолке, думая, что даже не взял номер телефона той брюнетки. А ведь они так хорошо поболтали после. Стюарт всё так же брошено сидит в углу комнаты.— Ой, только не обижайся, принцесса, — Мёрдок всего лишь смеётся, но всё-таки подтаскивает парня на кровать, укладываясь с ним, — между прочим, я не какой-нибудь шизофреник. Из-за тебя от меня отказались все! Они все разбежались из группы, кроме этого… Как его… Хотя и тот скоро сгинет. Ты же не ревнуешь? — Мёрдок уже приучился по каким-то вдохам и лёгкому дрожанию понимать парня, или он действительно сходит с ума, придумывая себе всякое. — Слушай, думаю ты не будешь против… Всё-таки, ты должен мне, — томно начинает мужчина, вдыхая запах у шеи, там Стюарт все ещё пахнет собой, а не препаратами или грязью его квартиры. Тот теплый и еле дышит, голова скатывается к нему на плечо, колясь синими жёсткими волосами, и Мёрдок пробует кожу Пота на вкус.

Пыльная.Ничего особенного, но у Никкалса уже стоит, и он тянется к ширинке.Мёрдок мастурбирует в бедро парня, трётся о грубую джинсу, немного подвывая. Слишком возбуждённый от наркотиков и ситуации, мужчина быстро кончает, дрожит прямо над парнем, возможно перекрывая доступ к кислороду. И это так хорошо. Он же не некрофил после этого? Хотя, какая разница, падать ниже уже некуда.***Проезжая мимо Ноттингема по радио старенькой Опель Астра его отца играет до боли затертый хип-хоп, и это не предел мечтаний, и всё же не плохо.— Но я мог бы лучше, — хмыкает Мёрдок, скосив взгляд на безвольную тушу, свалившуюся на стекло. Тело Стюарта подрагивает от каждой кочки, иногда громко треща по стеклу. Прошел всего лишь год, а кажется, что срок исправительных работ ни на день не уменьшился.В очередной раз Мёрдок вынужден скрываться, забегая на дно, какой-то наркоша попался и грозился сдать всех, включая Никкалса.Ноттингем? Культурная столица Англии, и всяко лучше какого-нибудь Бостона. Надеясь, что туристы и затхлость зданий не доконают его в ближайший месяц, Мёрдок сворачивает на заправку, чтобы заправить не только бак своей тачки, но и свой.На кассе его неторопливо обслуживает полная женщина, Мёрдок сравнивает её с бегемотом, о нет, даже со слоном, интересно, её хоть кто-нибудь когда-нибудь… Да это и неважно, по телеку крутят брейкинньюс, приправляя политикой. И Мёрдок прихватывает пару пачек Лэйс и какие-то бутерброды, не смотря на срок годности.Но перед самым выходом, Господи, он видит такую девушку на парковке, что это буквально грех.Она зовёт, ослепляет своей красотой, и Мёрдок точно не простит себя, если не попробует. Улыбается ей, залезая в автомобиль, пока она скептично смотрит, но все же замечает его.Никкалс забывает обо всем, выкручивая руль, чтобы сделать незабываемый трюк.Сложный финт не выходит как надо и машину заносит, благо, что он пристегнут и ремень слишком резко выпивается в его торс, удерживая, что нельзя сказать о его пассажире. Слишком крепкая голова Стюарта пробивает лобовое стекло ужасающим хрустом и его тело вылетает куда-то на асфальт, проехавшись, стопорится о бордюр.Мёрдок мысленно прощается со своей скорой свободой от исправительных работ и уже думает о том, как бежать из страны, вытаскивая ключи из машины, чтобы выскочить на парковку.К его же удивлению, перед ним восстаёт нечто; оба глаза открыты и залиты черным, голубые волосы под густой кровью тоже чернеют. И это нечто встаёт в полный рост и поворачивается, направляясь к Мёрдоку, кривой походкой, дрожащими ногами.И тот видит лишь две впадины.Две дыры две дыры две дыры.Перед ним настоящий бог, восставший из мертвых, спотыкается о свои же атрофированные ноги, падает, скребя носом мелкую крошку асфальта.— Две-дырки, — зовёт его Мёрдок, готовясь поклоняться, вовремя себя останавливая, ведь это всё тот же неудачник из магазина клавишных. Никому не нужный Стюарт.***Его переворачивают на спину. Как он это узнает? В его глазах вдруг появляется небо, но не надолго, теперь на его пырятся разноцветными глазами, слишком восхищённо и так… На него никогда не смотрели, будто он какой-нибудь Санта Клаус.Не чувствуя своих губ, рук, ног, лица, он старается, изо всех сил, прожевать слова.— Какого… Хера… — выходит вместе с кровью из лёгких. Кажется, он ими давно не пользовался, те будто запылились.— Две-дырки, вставай, — ему помогают подняться с нагретого асфальта, когда вдруг его тело неостановимо начинает трясти. Кто это? Почему его так зовут? — Нам срочно нужно валить отсюда, — шипят ему грубым, как наждачка, голосом.— Зачем? — его горло не лучше, скрипит насыпанным песком.— Не хочу, чтобы менты снова совали нос в мои дела, — его даже не пристегивают, а неожиданно очень хочется этого, но даже пальцы не двигаются.— Ты… Кто? — мужчина заводит мотор, резко выкатывая на дорогу, гонит так, что внутренности парня подскакивают и это должно быть не комфортно, но наоборот успокаивает, будто так всегда и было. На его вопросы неохотно отвечают, скосив подозрительный взгляд.

— Мёрдок… Мёрдок-Никкалс. Фауст, демон во плоти! — разгоняется в итоге мужчина, — У меня много имён, и ни одно из них не описывает моего великолепия.— Ты назвал меня… Там, перед машиной… — он так и не понял, где он и что с ним не так, но ему так неловко, кажется, что это сон. А если сон, то боятся нечего. — Два что?— Дырки. Две дырки, можем сократить до Двадэ, как тебе будет угодно. Ещё не видел себя в зеркале? — Мёрдок любезно опускает маленькое зеркальце на потолке для пассажиров передних сидений.

На него уставились два черных глаза, перемазанное в крови и грязи лицо. Лицо, что синее мертвецов и былых синий волос. Губы сухие, как земля, а под глазами ещё более черные впадины. Это смешно и он смеётся, ничего не помня, кажется. Мёрдок смотрит на него, как на сумасшедшего, закуривая.— Это что? Какой-нибудь лаки-стар? — мужчина не понимает вопроса изначально, слишком встревоженный неподходящей реакцией парня. А, это? Будешь? Он кивает, первое чего ему остро хочется, буквально необходимо — почувствовать никотин у себя на языке. Проверить, что он вообще что-нибудь чувствует.Мёрдок тупо сует свою недокуренную сигарету этому придурку в рот, доставая себе новую после. Парень честно старается справляться один, выдыхая весь дым носом, чуть ли не задыхаясь.— Идиот, сейчас все тут спалишь, — обычно ему более, чем похуй на свое имущество (даже если спиженное), но только когда Мёрдок сам его портит. — Тебе не кажется, что ты слишком спокойный? Ты хоть что-нибудь помнишь?Синеволосый мальчик лишь заглядывает своей чернотой глаз в него, дыша сигаретой как самым сладким воздухом, у него такое блаженное лицо, что Мёрдок может себе наконец-то ответить зачем весь этот год терпел этого полумертвого придурка. Ветер колышет подсохшие прядки, пока Пот отрицательно машет головой.— Я тебя сбил, не помнишь? В органном магазине, весь последующий год ты пробыл в коме и получил гифему на глаз, — обычно Никкалс не сторонник правды, но почему-то сейчас ему не хочется врать, да и кажется это верным вариантом. Парень вообще без мозгов, если до сих пор не закричал и не попытался удрать.— Ги-фе-му… — взгляд парня направляется куда-то в небо, за окно сбоку.— Твои черные глаза… Там кровь, понятно? Ты как, зрячий? Сколько пальцев?— Один, — слишком тихо отвечают ему и Мёрдок противно смеётся, убирая фак, тянется ладонью к голубым волосам, взъерошивая, но вляпывеется в липкую кровь, противно вытирая ладонь о воротник футболки парня.— Даже не спросишь куда мы? — кажется внимание парня утекло куда-то за пределы машины, возможно даже за пределы Англии или космоса. — Стюарт..!— Не зови…— Что? — какое-то время вокруг них только леса и редкие домики, и он отвлекается, входя в крутой заворот.— Не зови меня так, — впервые он ловит недовольство в выражении лица парня. У парня ужасный акцент и голос как у девчонки, мужчина еле может разобрать, что тот мямлит.— Хорошо. А как тогда? — слишком хитро спрашивает Никкалс, еле сдерживая смешок.— Двадэ, — чувствуя контроль над руками, парнишка докуривает и выбрасывает через щель окна бычок.сейчасЧерез два дня он чувствует себя как новенький, ему ещё немного трудно чувствовать счастье и он решает эту проблему репетициями.Когда Двадэ поет, его британский акцент почти пропадает, поэтому впервые исполнив их песню для Нудл, она понимает слова. Тут же подхватывая вокал, девушка буквально придумывает аккорды, подыгрывая.Вскоре сам Двадэ подтанцовывает у микрофона, раскрепощаясь, что не скрывается от Мёрдока и ему нравится то, что он видит. Обтянутые белым бедра, шаг вперёд, шаг назад, иногда парень наклоняется особенно низко в порыве песни, его хриплый голос наполняет их репетиционный зал.

Это чувство снова ноет где-то в груди, навевая что-то очень старое и забытое. Пока Рассел разбирается в партитуре, наспех коряво нарисованной Двадэ, Мёрдок находит момент, чтобы полапать того за задницу обтянутую плотной джинсой, мужчина даже на секунду хочет просто погладить, но понимает что так делают только конченные старики, как бы говоря дай прикоснуться к прекрасному, поэтому чуть крепче, чем надо сжимает. Двадэ делает вид, что споткнулся и щурится изо плеча, Никкалс флексит на басу, вроде как флиртуя, но парень знает, что тот только заносчиво выпендривается.Нудл уходит принять заказ из кфс, прямо на дом; у самого Мердока не переносимость еды: пропитый организм отвергает, а тошнится просто так не хочется, так же он знает, что Рассел ест за троих, если не за всех духов друзей. Нудл может съесть рисинку в день и быть довольной, а вот Двадэ не редко балует себя жирной едой. Тот как раз сидит не далеко у синтезатора, пытаясь подобрать нужный звук, скрестив ноги, выпрямил руки, падая прямо в них. Мужчина рядом опирается на что-то позади, перебирая струны на гитаре, чуть согнувшись.Он знает, что Двадэ глупый, но настоящий гений если это касается музыки, иначе Мёрдок не связал бы свою жизнь с этим тупоголовым.— Ты что-нибудь придумаешь, — парень нужен группе.— Ты это говоришь, только потому что если не смогу, ты выкинешь меня из группы, — Мёрдок глухо смеётся, была бы у него такая власть.— Мы теперь не хип-хоп? — расстроенно доносится до них изо барабанной установки.— Чел, посыл остаётся тем же. Мы все те же, просто экспериментируем, — немного лениво объясняет Двадэ.— Ладно, — видимо неутешный он решает уйти куда-то за Нудл.За окном медленно темнеет, они молчат, Мёрдок старается не мешать творческому процессу.— Знаешь, что лучше амфетамина? — Двадэ отвлекается не то, чтобы слишком увлеченный перебиранием режимов и нот. Одними губами говорит что, глядя во все заплывшие радужкой глаза, Мердок замечает неосторожный хохолок синих волос, но продолжает. — Выступать на сцене. Будто ты обдолбался всей таблицей веществ, при этом занимаясь оргией, — с десятью Двадэ, — с тысячей людей одновременно.— Ты пойдешь… Со мной на вечеринку завтра… У Деймона? — парень тянется к полосатой кофте, что висит на его костях. Конечно, вечеринки. Он то думал, где Двадэ умудрился подцепить спонсора, и если там есть что-то больше сотрудничества, Мёрдок лично сотрёт Деймона, а затем самого Двадэ в порошок.— Конечно, — отвечает он совсем безжизненным похоронным голосом. Ему подыгрывают клавишной партией, что-то похожее на детские поучительные мелодии и парень тут же просияв, записывает ноты.***Они стоят у двери и Двадэ мнётся в своей привычной манере, слишком простой. Стайло, припаркованная сбоку чужого дома, одиноко сверкает Мёрдоку, но пути назад нет — парень уже стучится в дверь.Их радостно впускают немного косятся на Никкалса, но все же улыбаются и обнимают, провожая куда-то во двор.Двадэ тут же идёт по рукам, из объятий в объятия, и мужчина упускает того из вида, пока сам находит кому пожать руку, перекидываясь парой подколок.Самый обычный двор, где собрались олдскульные и восходящие звёзды поп-музыки. И Мёрдоку сложно признать, что всё, что употребляемо большинством — автоматически поп, популярное, общественное, общее. Стол с напитками украшен яркими красными лентами, сигналит ему из толпы, поэтому вторым делом Мердок узнает, что здесь самое крепкое — холодный мартини, думает про себя бурда для дамочек после тридцати, а сам выпивает залпом.Стоит, потягивая около навеса, что это? Терраса? Он ни черта в этом не шарит, зато уже слышит что-то знакомое и голос Двадэ. Того уже успели уломать на дуэт, и неловко двигаясь в такт парень подпевает Кали. Немного несуразно, но они спеваются, хорошо выглядят рядом, пускай и Двадэ с такой дамой выглядит слишком бедно, как подросток со двора. И короткая черная рубашка с джинсами не особо его спасают, лишь длинные мыски белых ботинок выделяют его из какой-нибудь толпы приезжих студентов.Есть в Двадэ что-то такое искреннее, невинное, будто тот не знает, что вытворяет большую часть времени, в любом случае мозгов ему не хватает. Никкалсу просто нравится голос парня, нравится смотреть как тот выражает себя через музыку, благодаря невеселой жизни зажатый, будто отпускает себя через голос.Мёрдока замечают и парень быстро прощается с девушкой, целуя ту в щеку, чтобы зачем-то подойти к нему.— Тебе здесь нравится? — кажется, что его черные глаза смеются над ним.— Было бы лучше, если бы ты не выставлял свое слабоумие напоказ, — лицо Двадэ теряется, вмиг становясь серьезным, а потом скептичным, останавливаясь на том, что слова Мёрдока воспринимаются им как шутка и тот смеётся, показывая дырку в передней части зубов.— Ты уже пробовал здешние коктейли? — мигает ему мужчина, передавая свой стакан, Двадэ не задумываясь выпивает до дна, немного щурясь после. — Пошли танцевать, крошка.На импровизированном танцполе с ними знакомится ещё куча народа и каждому Двадэ обещает коллаб в новом альбоме, рассказывая глубокий сюжет. Не глубже дофамина в твоём мозгу.У Мердока, будто отзеркаливая парня, белая майка и темные брюки, что касается его, то он любит вечеринки, любит народ, любит непотребство. Но когда рядом Двадэ всё становится в сто раз скучнее, вокруг парня аура добра и процветания и все готовы друг с другом целоваться и обниматься. Что неимоверно бесит.На губах Двадэ слишком блаженная улыбка и Мёрдок смекает, что пора им идти за водителем.— Пошли, придурок, — Двадэ заторможено сопротивляется, пытаясь что-то сказать, шепелявя, пьяным языком — выходят какие-то бессвязные звуки.— Меня сейчас стошнит, — всё-таки вырывается и понимается. Закуривая, Мёрдок ждёт своего согруппника, пока тот проблюется в толчке. Когда тот наконец-то выходит Мёрдока пропирает на смех и даже в машине на заднем сидении, удерживая собственного вокалиста, посмеивается.— Мы слишком рано уехали, — обижено говорит ему Двадэ. На что смех резко прерывается.— Да? И что ты там забыл? — хватая парня за запястье, чтобы тот не уходил от ответа, Мёрдок не рассчитывает силу.— Ты так и ни с кем не поцеловался! — так задушено, будто кто-то умер.— Ахаха, знаешь, — Мёрдок отпускает того, слишком опьяненного, чтобы отвечать за свои слова, — один твой поцелуй это поцелуи всех тех, кого ты целовал, — у Мердока самая хитрая ухмыхла на свете, так думает даже Двадэ.

От Никкалса пахнет травами, чем-то слишком резким, как мускусом и пластиком машины; ему так и хочется поддаться, снова оказаться марионеткой в руках мужчины, потому что сам он не знает, что может предложить. Его не целуют, кусают в нос и это больно, на минуту он правда боится, что его всё-таки откусят и ему придется как-то жить ещё и без носа. Это кажется таким ужасным, что Двадэ даже дыхание задерживает и скребётся ногтями о грудь Мёрдока.— Больше не предлагай себя мне. А то пожалеешь, — шепчут ему горячо на ухо и открывают дверь за спиной, он бы упал на асфальт, если бы не руки Никкалса. Его тело дрожит.