Часть 9 (1/1)

Рядом с Уорреном я чувствовала себя… Неописуемо. Я чувствовала. И это было… Эйфорически. Прекрасно. Восхитительно. Он был рядом, и это пробуждало во мне нечто, чего я ранее не знала, о чём не думала и не догадывалась. Сама мысль о том, что внутри меня что-то полыхало, трепетало и заставляло подрагивать, вызывала у меня волнение и улыбку. Все эти ощущения были мне приятны. Я не знала, что это, но догадывалась. Теперь я могла спокойно сваливать всё на Писа, являющегося первопричиной моих волнений. Как-то раз, когда я сказала ему, что он?— исток моей нервозности, парень только рассмеялся и крепче обнял меня, уткнувшись носом в мои волосы и сказав, что готов хоть прилипнуть ко мне, чтобы от моего нервного срыва мы погибли оба. В один день, в одну минуту… Я не знала как на это реагировать и с неожиданным смущением уткнулась обратно в книгу, в смятении не видя текста перед глазами. Оставалось лишь чертыхаться и в очередной раз проклинать парня. Беззлобно, но с таким приятием. Я словно открылась, как только разрешила Уоррену вступить в свою зону комфорта. Мне обнажились новые краски вокруг, я стала видеть больше и дальше. Стали заметны детали и малости, которые ранее не акцентировали на себе моё внимание. И всё вокруг меня стало удивлять, развернувшись под новым ракурсом, как бы красуясь перед новым, свежим взором. И всё вокруг безмолвно просило?— ?посмотри на меня, глянь, какой я!? В некоторой степени мне стали понятны и отношения между людьми. По крайней мере, мне так казалось. Мнилось, что причина поступков хоть частично проявилась. И была ей любовь. В разных ипостасях, в разной форме. Симпатия выливалась в заботу, и мне открылись её следы отдалённо и вблизи. С удивлением вспоминались наши с братом отношения?— ранее я не придавала значения его поступкам и, привыкнув, принимала как должное. А лишившись, осознала, что именно происходило между нами. И оттого только больнее вспоминалась его любовь, и принимались чувства Уоррена. Странно, но я не могла отказаться от Писа. Мазохистка. В один из зимних дней мне пришла весть из первых уст побратима-чистильщика: поймали злодея, терроризирующего компанию, заперли под охрану, готовят суд. Меня заткнули ещё только на мысленно сформировавшемся желании посмотреть в глаза уроду. Не скупясь на слова, мне красочно расписали, как много людей жаждут народного суда, и сколько таких активных уже завернули. Неимоверно злила невозможность саморучно поквитаться, и раздражало всезнание и вседозволенность коллеги брата. Нервировала разница в возрасте, росте и силе. Жутко чесались кулаки. Жгуче кипела внутренняя сила. Дар волнующе нашёптывал сделать то, чего хотелось. Отобьёмся, выдержим, устоим… Куда им до нас? Но здравый смысл топил внутренний глас стихии?— вряд ли брату понравился бы этот путь. Нужно быть хитрее. Если раньше я поверхностно изучала конституции и уставы мест своего нынешнего и грядущего обитания, то теперь значительно углубилась. Мне требовалось найти способ покинуть стены академии на законных основаниях. Безвозвратно. В какой-то момент стало страшно. Уоррен обеспокоился моим ?увлечением непонятного содержания? и задал вопрос. Ответить честно я не могла, что-то внутри удерживало меня от этого. Но и соврать я также не смела. Чутьё молчало, не давая никаких подсказок. А интуиция вопила, что грядёт нечто. Я смолчала. Тогда осмелели и подбили клинья Натали и Ванесса. С Уитман и Белл у нас откровенно не клеилось ничего, высокая толща крепкой завесы ограждала нас друг от друга, и если они пытались её пробить, то я?— нет. Не желала. Я погрязла в юриспруденции, выискивая для себя то, что могло освободить меня от оков академии. И повесить новый ошейник с биркой организации. Я готова была едва не на все безумства, которые могли меня окружить, любые лишения, унижения и боль. Но я поставила перед собой цель: всеми способами попасть в компанию раньше положенного срока, и шла к ней всеми силами. Внутри меня горела энергия, вместе со смыслом жить появились силы. Краем сознания мигала мысль, что волей или нет я покидаю Уоррена. Он не поймёт и попробует остановить. У него не выйдет, он оскорбится, разобидится как малой ребёнок и замкнётся в себе как… Как я когда-то. Этого мне не хотелось. Но спросить совета было не у кого. И я двигалась вперёд, продолжая поиски и стараясь не думать о неотвратимом грядущем. Наивная. Наши разногласия стали видны окружающим, хотя вслух мы ничего не выносили на обсуждения. Это делало за нас общество. И Пис поддавался их гласу, ломался, но всё ещё держался за нить, связующую нас. Его останавливала память. Совместно проведённые дни, разговоры, что свели нас когда-то, открытые тайны и разбереженные раны. Он видел, что мне нужна его поддержка, что без его общества, единственного оставшегося дорогого человека, я рискую сломаться окончательно. И был рядом. С ним говорил Крепость, к нему подсаживалась подружка ударника?— божий одуванчик, как и её избранник продвинутая ?высшими силами? с первого курса из помощников в неоспоримые герои. Манипуляция растениями была её даром и специфически отражалась на мировоззрении и поведении девочки, неимоверно раздражая меня. Когда-то, как это кажется было давно, она воспользовалась услугами Писа, чтобы обратить на себя внимания дорогого ударника-Крепость, и вдвоём у них это вполне получилось. Все остались довольны: Уоррен получил возможность испытать нервную систему тогда ещё заклятого врага, а одуванчик-Лайла?— внимание тогда ещё просто друга детства. На знаменитом выпускном того года случилось много всякого, что я пропустила ввиду отсутствия, и отголоски былого всё ещё летали. Они мне аукнулись. Теперь не через Писа, но напрямую решили действовать самопровозглашённые друзья пирокинетика, решив, что ему, бедному и несчастному, не след крутиться вокруг меня. Я, мол, подавляю его, удерживаю возле себя и запрещаю всё, на что упадёт глаз. Подобного бреда я не слышала ни разу в жизни и лишь глянула на поведавшего мне эту историю Уоррена, одним взглядом передав весь фарс, что кружился вокруг. Однако я не могла не заметить изменений в парне. Его вся сложившаяся ситуация здорово задевала, а собственные выводы ставили в тупик. Не зная, как и я, что делать, он просто был рядом. Но привычное молчание между нами с каждым днём становилось менее комфортным и всё более натянутым, пока не лопнуло одним январским днём. Нас вытянули за академию. На площадке собрались зрители и группа поддержки в лице бывших первокурсников. Герои прошлогоднего выпускного, спасшие академию, и единственные, не попавшие под бэби-луч. Два парня помощника героя, девочка-тинейджер оттуда же, Крепость с Одуванчиком, Натали, Ванесса и девушка-герой со старшего курса. От однокурсниц подобного я не ожидала. Всё удивление и непонимание с наших лиц смыло с первыми же словами публики о том, что вместе нам не быть. Клокочущий в груди смех перебило заявление незнакомой белокурой девушки со старшего курса о её правах на Писа. Короткий взгляд на Уоррена?— да, встречались, нет, разошлись. Честно признавшись, что претензии не поняла, я выслушала в свой адрес нелестности, какие не так давно имела честь слышать из уст Ванессы, и резким движением руки остановила Писа, собравшегося вмешаться в одностороннюю перепалку. Нет, милый друг, здесь намечается чисто и типично бабская раздача. Никогда не думала, что подобный абсурд не то что прямо, а хоть вскользь коснётся меня. Внутренний рост на лицо.—?Ну, а вы что скажете?—?Мы не знали…—?Прости, Одри, мы даже понятия не имели… И хотя у меня крайне мало опыта в понимании отношений людей, внутреннее чувство шепнуло, что правда на стороне однокурсниц. Я повернула голову в сторону тех, с кем не считала нужным находиться за одним столом.—?Вы считаете как она? Я кивнула в сторону полыхающей гневом белокурой старшекурсницы. Ответом мне были уже менее уверенные кивки никчёмной массовки.—?К чему весь это цирк? Уоррен свободный человек, мы живём в свободной стране. Он волен сам выбирать, с кем ему быть.—?Он не может! Потому что чувствует вину за собой! Оказав тебе помощь, он не может тебя оставить просто так! После твоего… Так. Поднятой ладонью остановив поток речи Одуванчика, дав понять, что поняла её, я зависла. Так вот, как наши отношения видят окружающие. Всего лишь помощь пьющей однокурснице, и муки совести. Не более. Живой якорь, не дающий мне снова заняться алкоголизмом. Больше их не волнует ничего. Теперь Уитман и Белл поняли, что я имела в виду и как видела их ?благие намерения? в своё время. Они попытались исправить ситуацию, защитить меня, но натолкнулись лишь на кичащуюся своей искренней верой в собственную правоту толпу. Я остановила начавшийся балаган, рискующий вылиться в драку, и высказалась:—?И что же нам теперь делать? Поставить Писа посередине и как собачку зазывать? К кому пойдёт, тому и принадлежит? Уоррен едва не оскорбился, но будучи мне ближе прочих увидел тщательно скрываемое раздражение, граничащее с гневом. Сделал шаг ближе и накрыл плечи своими руками. Ощутив его тепло, я успокоилась и поднабралась сил.—?Я не отдам Уоррена какой-то приблудной шавке с заокраины! Я знаю, из какой ты дыры, и знаю, кто тебя окружает! Уличные отбросы, бомжи и убийцы из запертых аварийных бараков! Вот твой дом, вот твоё окружение! Хочешь заменить одиночество Уорреном? У тебя ничего не выйдет, мерзкая ты су… Да, мой район не из самых благополучных. Да, не все дома там новенькие и подкрашенные. Да, не все жители славятся своей порядочностью. Да, я одна… Была. Именно в последнем старшекурсница ошиблась. В одном со мной районе живёт Натали, мой друг, как и Ванесса. Из одного со мной района вышли коллеги моего брата. Коматозного, но всё ещё живого брата. И заняли не последние должности в своём профиле вопреки всем давкам сверху. А в соседнем районе живёт тот человек, что стоя за моей спиной дарит мне успокоение, так не типичное его характеру и дару. Я не одна, я не одинока. Руки на моих плечах резко сжались и исчезли, а в поле зрения на снегу полыхнуло пламя. Резко повернувшись, я накрыла полыхающие гневом глаза Уоррена своими руками, всем телом бросаясь в живой пожар. Пламя охватило нас обоих и едва не опалило, но вовремя признало меня и сделалось ласковым. Пожар погас, растаявший снег образовал внушительные лужи, отражающие такое близкое небо и испуганные лица студентов. Уоррен осознал, что именно едва не натворил, опустил подрагивающие руки мне на талию и сжал в объятиях, спрятав лицо в моих волосах, прижавшись к щеке, к шее… Я обхватила его руками и прижала к себе, а когда у окружающих прошли минуты животного страха, поймала облака и опустила с небес крупные хлопья снега, всё также поддерживая Уоррена у себя.—?Не разобравшись в себе, судишь других. Как можешь ты? Мой голос заполнил пространство возле уличного бассейна. Тишина звенела, но звуки моей речи текли спокойно и размеренно, вынуждая против воли прислушиваться. Грязно использовать приёмы чистильщиков, но сейчас я была готова изваляться в этой грязи с головой.—?Чего ты хочешь? Не от других, от себя? У тебя есть всё. Состоятельная семья, чистое лазурное будущее, любая прихоть готова исполниться по одному движению твоей брови. Но чего-то ведь не хватает? Может, стоит поискать вокруг? Оглянись, посмотри, сколько снега. Твоя стихия. Лёд. Говорит ли он с тобой? Пробовала ли ты обратиться к нему не с приказом? Привыкнув к подчинению, не пыталась ли ты вглядеться в своё окружение? Вокруг тебя голоса. Их много, и всё они говорят. Кто-то шепчет, другие кричат. А третьи молчат. Но молчащие громче тех, что кричат прямо перед тобой. Прислушайся к молчанию. Всмотрись в то, что не считала за живое…—?Нет… Я не хочу…—?Прислушайся. Услышь. Тот, кто молчит,?— прямо перед тобой. Протяни руку, открой глаза и разберёшь слова…—?Прошу… Не надо!..—?Он говорит с тобой. Шепчет в твоей голове. Невнятная тень, несформированный образ. Его так много… Он давит на тебя своей силой, неимоверной силой, которую тебе не удержать…—?Н-нет!..—?Он знает, что ты не готова, что ты слаба, и не станет давить. Он отойдёт, отпустит тебя. Но встанет рядом. И будет шептать. Так громко, как не кричит ни один голос. Девушка заливалась слезами, бессильная перед атакой того, кто учился у профессионалов. Я давила и давила, не желая отпускать свою жертву. И никто не смел мне мешать, окаменев от проникновенных звуков моего голоса и странной речи. Обращение к стихии не все могли понять.—?И ты будешь глохнуть от силы, что накрывает тебя, слабеть от чрезмерно могучего потока, не подвластного тебе. И он будет это видеть, будет знать, но будет ломать. Как ты когда-то ломала то, что тебе не нравилось или потеряло свою ценность. Он проверяет тебя… И шепчет всё сильней. Он будет наполнять тебя, заполнять всё твоё пустынное нутро, пока не переполнит и не прорвет, как тонкий пергамент. Ты знаешь, чего он хочет. Ты не слышишь его слов, нет голоса, нет пола… Но ты чувствуешь истинную цель. Ту, к которой тебя вела жизнь и вёл твой дар. Дар, который ты не ценила… Невозможно остановиться. Я дошла до грани, которую нельзя переступать. Не мне. Я не чистильщик, я?— поддержка. Мне нельзя убивать, можно только ломать. Ломать соперника, которому желаешь помочь. Услышь она меня, пойми она, чего хочу от неё я,?— и всё исчезнет. Испарится, будто не было никого давления извне. Но появится четкий голос?— глас стихии, её стихии. Дар поможет услышать зов льда, что уже отчаялся дозваться до своего друга, своего личного слушателя.Мой голос растворился в тишине густой снежной завесы, в которой никто не мог увидеть ни здания академии за своей спиной, ни друга в трёх метрах от себя. Уоррен, поцеловавший меня, удерживал кольцо рук. Так мы и спустились с парящего острова. С нашим уходом снегопад стал реще, а балаганщики не досчитались ещё двух девушек. Их я опустила на улице в квартале от академии, но не отпустила Уоррена, с которым меня аккуратно снял щуп с небес, поставив на ноги перед моим домом. Едва сумев открыть дверь, не разрывая контакта, мы ввалились в прихожую, снеся собой одинокую вешалку из тёмного лакированного дерева. Хлопнув дверью и запнувшись о ковёр, Пис, ни разу у меня не бывавший, по наитию выбрал направление к гостиной, и не оплошал, упал вместе со мной на диван. Эмоции, что нас обуревали, невыразимые чувства выплёскивались во взаимных ласках. И я искренне считала, что после всего случившегося наши чувства прошли испытание и выдержали удар извне. Это понял и Уоррен. Но к большей близости я была не готова. Чувствуя зов плоти, своей и его, нечто, сокрытое внутри меня, удерживало, накатывая волнами невообразимого страха. Я оттолкнула парня. Он рвано выдохнул мне в плечо, дрожа всем телом. Подрагивало и моё. Но не сейчас, нет. Я ещё не готова. Обхватив его за шею, поглаживая по чёрным прядям волосы, я прикрыла глаза. Дыхание восстанавливалось неохотно, а вот рассудок возвращался куда быстрее. Через какое-то время Уоррен расслабился окончательно, и мы просто лежали в объятиях друг друга, пока я не ощутила ясное желание подкрепить свой организм. Пис составил мне компанию. В полупустом холодильнике нашлось то, что не требовало готовки и чем можно было насытиться, но мне было некомфортно от одной мысли, что мою бедность увидел Пис. Пусть он молчит, отводит глаза, но я вижу, как тянется язык сказать то, о чём говорить не следовало. Мы ужинали молча. С наступлением темноты мы позволили себе расслабиться на диване, взяв в руки по книжке, и ещё долго бы отдыхали от мыслей, если б не звонок в дверь. Неожиданным визитёром оказался побратим из числа чистильщиков, с которым мы сблизились на почве общего горя. Лиам Миллер, выросший с моим братом на одной улице, он больше прочих скорбел вместе со мной. Искренность.—?Рано я, да, но дело есть. Пошли, на кухне поговорим. Обратив моё внимание на пару туго набитых пакетов, мужчина посторонил меня и прошёл в дом. Профессионализм этого человека не давал повода усомниться в его компетенции и в этот раз также не подвёл. На Писа в гостиной не было брошено и мимолётного взгляда, хотя в том, что парень был примечен мужчиной с самого начала, сомнений не оставалось. Составив ношу на стол, Лиам поставил чайник и развалился на стуле, пока я привычно разбирала ежемесячную материальную помощь. Помощь коллег брата.—?Ты рано.—?Да. Я хотел попрощаться. В ближайшие сроки меня… нас отправляют на задание. Как долго пробудем в командировке?— не имею понятия. На кухне появился Пис, с непроницаемым лицом отодвинувший стул и севший возле меня. Процессу разгрузки пакетов он не мешал, ничего лишнего услышать не сможет, а сказать, надеюсь, не вздумает. Я считаю его умным человеком, но червячок беспокойства, вызванный нарушением привычного уединения на щепетильных темах, внутри вертелся. Бояться нечего…—?Я поняла тебя.—?Это хорошо. Теперь самое главное. На период отъезда за тобой будет присматривать Марлон Гарнет. Имя тебе ни о чём не скажет, но прошу его запомнить. Марлон?— крайняя мера. И наша, и твоя. Обращайся к нему только при крайней нужде, он излишне раздражителен. Всех нас раскидывают по разным точкам, не обязательно штатам. Хочу, чтобы ты знала… Мы этого не хотели. Я передам тебе несколько записей, внимательно ознакомься и используй, иначе тебя обманут. Следи за финансами?— дашь Гарнету послабление, и наш фонд пропадёт в его кармане. Причин называть не стану, пояснений не дам. Ты девочка не маленькая, управишься… Так что там с чайником?—?Закипел. Белый?—?Валяй. Тебе привезти сувенирчик? Например, ройбос*? Кивнув, избавилась от пакетов и извлекла запылившуюся баночку в единственном экземпляре и посуду. Засыпав заварку на одного человека, приложила руку к стенке чайника и опустила температуру до необходимой при заваривании столь прихотливого чая гостя. Залитая посуда отодвинулась, ожидая своего часа, пока я наполняла оставшиеся чашки простым цейлонским. По прошествии положенных минут белый чай присоединился к чёрному на обеденном столе. В этот раз ещё и с печеньем.—?Меня так трогает, что ты ради меня придерживаешь мой любимый чай.—?Это память о вашем задании. Дальше пили молча. В который раз за весь период общения и первый лишь за сегодня он пытается меня подколоть, воображая меня дитём. И в который раз я накрываю все его шуточки железным занавесом реальных фактов. Именно, это белый чай, ставший впоследствии любимым напитком Лиама, они с моим братом привезли со своего первого совместного задания. С этого чая началась их карьера в отделе зачистки. Этот чай они всегда пили, его же признавал Джефри. А сейчас только его употреблял мой постоянный ежемесячный гость. Больше в этом доме?— никто.—?Что ж, я пошёл. До пяти утра можешь звонить по любой причине, а там… Прошу тебя быть максимально осторожной. Взгляд, которым мужчина выразительно в первый раз за вечер окинул Писа, был красноречивее всех слов. Я смолчала, сжал челюсть Уоррен. Кивок.—?Спи спокойно, Одри.—?Да хранит тебя лунный свет, Лиам. Побратим ушёл, а Пис остался. Терпеливо дождавшись, пока я перемою посуду и вернусь на своё излюбленное место на диване, он выразительно покашлял и сверкнул глазами. Я откинулась в его объятиях и сжала горячую ладонь, начав объяснения. Я рассказывала, что коматозное состояние брата дохода не приносит. Рассказывала о том, что все наши накопленные финансы ушли на поддержание его жизни и обеспечение в госпитале. Рассказала и о том, как в моей судьбе появились его коллеги, как мы совместно сели и обсудили проблему, к каким решениям пришли. Рассказала о создании так называемого фонда, счёта в банке, на который скидывали часть своей заработной платы чистильщики, чтобы я могла протянуть месяц, оплатив все счета и налоги. Я рассказала ему всё. Уоррен молчал, поглаживая большим пальцем тыльную сторону моей ладони. Ему хватало ума не жалеть меня и не успокаивать. Он был чрезмерно умён и понятлив. Он знал, чего делать не следует, сам бывший в подобном незавидном положении. И он молчал, пока я не закончила говорить. Ни разу не прервав даже резким выдохом. Он просто был рядом.—?Ты сильная, ты справишься.—?Спасибо…