Священный меч (1/1)

Трупы на выжженной земле давно уже стали частью местного ландшафта, как и местная каменистая земля, как сухая погода, разрушенные дома. Словно плоды с деревьев, мародеры собирали амуницию с тел: то с паладинов, то с самураев. И ставшими уже легкодоступными голые тела разгрызала местная фауна. На место бойни приходили свежие воины. И по новой. Война легко, словно своя, вписалась в здешнюю экосистему. Злорадная природа ликовала?— последние несколько тысяч лет она стонала от не заживающих ран и любую каплю крови она принимала с жадностью человека, умирающего от жажды. Ловко расстёгивая ремешки, мародёр снимал доспехи с самурая. Мертвец, как и сотни до него, особо не возражал, лишь глазел мутным взглядом в свою пустоту. А потом доспех развалился прямо на руках?— скорее даже, раскололся надвое, по ровной линии. ?Что за черт?? То была явно не ошибка производства: грудь мёртвого самурая так же рассекала глубокая ровная линия?— следовал вывод, что кто-то рассек человека в доспехах вместе с его доспехом. Крест паладинов не рассекал?— сминал металл под своим тупым, если, вообще, можно так выразиться, лезвием. Значит, удар нанесли… мечом? Здесь шла война. Между паладинами и самураями. Самураи махали своими катанами, стараясь отсечь незащищенные доспехами руки паладинов, и злорадствовали, когда у них это получалось: теперь уж они не могли даже заменить потерянные конечности протезами. Паладины же обрушивали всю силу и тяжесть своих крестов на самураев, чьи доспехи, хоть и покрывали тело почти полностью, но из-за жадности дворян не были достаточно прочными и защищали, как консервные банки?— шпроты. Таким образом этот безымянный самурай не мог умереть от руки паладина, разве что от руки другого самурая, однако он никогда не слышал о воине Союзных городов, который мог бы проделать такое. Стало быть, этого человека убил не самурай и не паладин. Мародёр огляделся. Он изучал каждое тело в поисках чего-нибудь необычного и увидел, что все павшие?— и паладины, и самураи?— погибли от ровно рассеченных ран. Доспехи были рассечены так же ровно, как и раны. Словно тот, кто резал, не видел разницы между металлом и плотью, между костями и маслом. Как такое возможно? И зачем кому-то убивать тех, кто и так прекрасно справлялся с убийством друг друга? Внутри засвербил страх, заворочался, словно ленточный червь: что если убийца до сих пор тут? Однако же на поле боя стояла чуть ли не в буквальном смысле мёртвая тишина, нарушаемая лишь жужжанием разжиревших мух. Здесь не было никого кроме него и мертвецов. Мародёр нервно протёр выступивший пот, размазывая грязь, снова на всякий случай огляделся: всё та же картина опостылевшей войны?— багровая кровь, всыхавшая в оранжевый затоптанный песок, разорённые деревни меж красных холмов. И вдруг взгляд на периферии зацепился за блеск: на холме около кривого дерева сиял меч, воткнутый в землю. Длинный белый нодати. Сердце непривычно заволновалось. Жженоземец никогда не был особо верующим человеком, да и вера и его деятельность?— вещи не так чтобы совместимые, однако же сейчас, медленно приближаясь к клинку, он испытывал… благоговение? То же чувство возникало в нём, когда он наблюдал редкие, прекрасные и порой слишком быстротечные явления: одинокий цветок вопреки всему проросший среди безжизненных камней, сверкнувшая молния над бушующей гладью океана, звонкий смех невинной девушки среди бурчания бродяг, убийц и воров. И… …белоснежный клинок посреди смрада, крови и смерти. Красота, что бы кто бы не говорил, исцеляла. Солнечный блик зайцем пробежал по изогнотому лезвию, когда жженоземец кратко взмахнул мечом. Белый нодати без скола, без единого изъяна казался абсолютно новеньким, будто только-только появился на свет, из света прямо на его руках. И словно пылал первородным желанием действовать, танцевать, подавляя сознание своим совершенством. На стыке лезвия и гарды значилось клеймо?— Крест. Клинок пел. Он сжал в своей обсидианово-чёрной руке белую рукоять, но непостижимым для себя образом вдруг понял?— он не стал владельцем меча. Прикосновение руки к рукояти?— не акт обладания, но рукопожатие, заключение своеобразной сделки. Прямо сейчас, в этой пустыне никто никому не становился ни хозяином, ни рабом. Прямо сейчас, в этой пустыне среди мёртвых свидетелей заключили сделку священный меч, прославленный меч и безвестный бандит, которого позднее нарекут Савантом?— сдирателем кожи.