Запрет, наказание, извинения (1/1)

*** Фрэнк?— жестокий, бессердечный, упрямый мужчина, о желаниях которого можно только догадываться. Что он любит? И любит он вообще что-нибудь, помимо классики? Одежда?— классический стиль. Туфли?— классические черные. Часы, телефон?— классика. Даже в выборе еды?— классика. Его не удивишь подарком, жарким словом, вкусным блюдом, кажется ему опостылела мирская жизнь. Как-то раз он сказал: ?— Ничего не радует. Можно только догадываться, что именно видел Фрэнк. Был ли он на войне? А вообще служил ли? Убивал ли… а точно, конечно. Он убивал. Порой может показаться, что он знает всё, кроме эмоций и чувств. Рад он, зол ли, удивлён?— это проявляется одним изменением мимики?— поднятая бровь или сведённые в переносице. Злость его, конечно, лучше не видеть, но раз на раз не приходится. И, усмешка. Незаменимая эмоция во всех непонятных ситуациях. Она очень краткая. Едва уловимая, настолько, что это мгновение, когда уголок его губ поднимается на миллисекунды, поймать практически невозможно. …но раз на раз не приходится… Он злится и, что странно, усмешка держится на его лице дольше обычного. Действительно, без суда и следствия, вина очевидна. Но разве это не природа людей, желать запрещённое? Ему не стоило запрещать, зная, какие несносные действия понесет за собой запрет. Грешно было не ослушаться, когда азарт затягивал с головой. Вот только, знаешь, нельзя привыкнуть харкаться кровью, получая ботинками в грудь. Нельзя привыкнуть не плакать от боли, когда ребра трещат от силы удара. Нельзя перестать захлёбываться слезами раскидываясь извинениями. Первые удары всегда какие-то лёгкие. Или это тело не настроено на физическое воздействие, или Фрэнк набирал обороты. Он любит бить сначала в лицо, чтоб нос вывернулся в неестественном положении, разрывая капилляры и сосуды. Кровь обязательно запачкает и его рубашку, и всё, до чего сможет долететь с его кулака. А вот для того, что мужчина не любит, существует даже сборник, но он в голове и перечитывать его по памяти накладно. Там куча запретов. Как разговаривать можно, как нельзя, что думать можно, что нет.Но первое в этом списке: ?— Грязно, нельзя было прибраться? Фрэнк чертовски брезгливый. Оно и понятно, он всегда в перчатках, которые сразу отправляются в стирку или в мусорку, после того, как кулак встретится с чьим-то лицом. Фрэнк синоним слова брезгливость. Он редко бьёт лежачих. Бьёт, если застрелить не доставляет ему особого удовольствия. Именно в такие моменты он смотрит на возраст, на внешние данные, на моральные качества. Он не бьёт хрупких, больных, калек и женщин, если только ситуация не из разряда: ?— Женщину можно ?бить? только в кровати. Но опять же, исключения из массы, это нарушенный запрет. Стоило ли лезть в его чемодан из любопытства? Наверное нет, там всё равно лежит всего одна винтовка. За которую приходится лежать на полу сжимаясь калачиком, прикрывать тело, чтоб ногами он не отбил какие-нибудь органы. Как-то в новостях передавали, что какому-то бойцу отбили почки, или это была печень. Нарвался на хулиганов на свою голову… Его не смогли откачать. Помнишь удар в солнечное сплетение? Ногой. С размаху. Было больно. Случилось ли это при знакомстве с мужчиной? Нет, вроде. Тогда орудовала бита, что одним ударом проломила череп. Глаза открылись только в больнице и самое странное в этой ситуации была больница. Неужели жизнь в теле, в котором кости ломаются от второго удара, имеет значение? Фрэнк никогда не повышает голос, кричат ли на него, говорят ли шёпотом или спокойно с укоризной. Его принципы выстроились жизнью; его движения и удары?— тяжёлый опыт прошедших дней, которые мужчина уже и не помнит, но на автомате с размаху жмёт каблуком коленную чашку. ?— Извинений недостаточно, Джейк. Глупо было надеяться… Глупо надеяться сейчас, что он проявляет хоть какую-то симпатию. Нет. Фрэнк не умеет. Это ведь Фрэнк. Нельзя романтизировать насилие, а ведь он, синоним слова насилие. Чашечка смещается в сторону выбивая нечеловеческий крик из уст. Новый удар приходится по руке, но за болью в ноге, можно упустить выгнутый неестественно палец. Все эти предупреждения, запреты, наказания за ослушание… Они не стоят того, не стоят стольких переломов, но поделать уже как бы нечего. Это странные отношения, если таковые можно назвать. Они тянут в омут, не самое дно. Цепляются скользкими и липкими руками, под дьявольский смех за горло, больно впиваясь когтями в кожу. Извинения не помогут и в лучшем случае перед глазами снова будут сверкать лампы больницы, в худшем, лучше об этом даже не думать. Он сам - дьявол, для которого существует лишь одна форма отношений?— контракт, цена которого?— жизнь.