Рождение Легенды (1/1)

Они сидели, отгородившись от мира незримым кругом тишины, и горы купались в тёмном золоте умирающего солнца. Когда Друсс зажёг костерок, на поверхности ручья заплясали огненные блики. —?Мы будем счастливы,?— сказала Ровена, положив на его локоть изящную белую ладонь.Пламя добралось до хвороста, и Друсс положил поверх тонких веточек, а потом откинулся назад, привлекая Ровену к себе и лаская пальцами ладонь возлюбленной. Он повернулся поцеловать её волосы?— и не мог найти слов. Тени вокруг удлинялись. —?О чём ты думаешь? —?спросила она Друсса. —?Ни о чём,?— был ответ. —?Никто не думает ни о чём. —?Я не могу выразить свои чувства словами,?— ответил Друсс. —?Ты счастлив? —?Да. Думаю, да. —?Как это возможно, Друсс?— думать, что ты счастлив? Ты либо счастлив, либо нет. Какое-то мгновение он молчал. Потом откинул голову назад и посмотрел на алеющее небо. —?Я не помню, чтобы мне кто-то был нужен. Или чтобы я желал подобной близости. Сложно объяснить. Мне нравятся люди. Но они мне просто не нужны. Мне нужна только ты. Каждый раз, когда ты уходишь, мне кажется… мне кажется, что ты забираешь частичку меня. И вот я пуст. Я плохо объясняю. —?Он подался вперёд и подбросил веток в огонь. —?Наверное, звучит глупо. —?Неправда, Друсс. Мне кажется, я тебя понимаю. Ведь я люблю тебя. Он повернулся к Ровене и улыбнулся: —?Я знаю. Но до сих пор не понимаю, почему. —?Как и я. Странно, не правда ли? Она рассмеялась, отчего мигом стало хорошо и спокойно. Друсс усмехнулся и обнял её, наслаждаясь родным теплом, и тишина окутала их вновь. Солнце скользило к ночи между верхушками западных гор. Друсс поцеловал её ещё раз и поднялся, чтобы наблюдать за закатом. Довольная, Ровена легла и закрыла глаза, чтобы внимательнее наблюдать за ним. Она часто так делала и всегда ощущала, как в сердце разгорается тёплое сияние. Но не в этот раз. Она парила позади него и видела, как гаснущий свет багряным покровом ложился на тёмный силуэт, заливал отсветами самых жутких кошмаров. Он поднял руку к солнцу?— та сжимала двулезвийный топор, и кровь стекала вниз по топорищу. Перед ним, бородатым, непривычно взрослым, застыли в великом множестве воины со страшными ранами. Очень медленно, как дым на утреннем ветерке, они растаяли. Он обернулся, оскалив зубы в жестокой усмешке, и в его глазах плескалась жажда битвы. Ровена закричала. —?Ровена! Что случилось? Она открыла глаза. Перед ней стоял Друсс, её Друсс, которого она знала и любила. —?Что такое? Что-то не так? —?Я заснула, и мне приснился кошмар,?— соврала она. —?Всё хорошо. Я с тобой. Тебе нечего бояться. —?Нет. Расскажи мне про Аларика*,?— она почувствовала, как он напрягся; между бровями пролегла глубокая борозда, а взгляд похолодел. Она поёжилась. —?Расскажи. —?Рассказывать особо и нечего,?— мягко пояснил он. —?Тогда скажи как есть. —?Зачем? Почему тебе это важно? —?Потому что завтра мы поженимся, Друсс. Я хоть и люблю тебя, но не знаю так, как хотелось бы. —?Я не могу сказать, что толкает мужчину на определённые поступки. Я люблю тебя, и мир преображается, когда ты рядом. В нём появляется счастье. Но там, за пределами, он другой. Гордость?— главное достоинство, и мужчина никому не может позволить забрать её. —?Я не понимаю тебя, Друсс. При чём здесь Аларик? —?Я уже говорил, что плохо обращаюсь со словами. И пытаюсь объяснить. Я?— Друсс, и я иду куда хочу и делаю что хочу. Никто не смеет перечить мне. Если кто-то другой посмеет посягнуть на мою гордость, я его уничтожу. Тогда другие задумаются, прежде чем попытаться. —?Ох, Друсс, другой человек не способен отнять у тебя гордость. Это часть тебя, и только ты сам можешь её потерять. Он кивнул. —?Это не совсем то, что я имел ввиду. Слова. Всё равно, что ловить ветер пальцами. Я не могу найти слов. Если я позволю кому-то оскорбить себя… или того, кого люблю… то я не мужчина. И я не могу позлить себе такого. —?Значит, Аларик оскорбил меня? —?уточнила она. —?Да. Нет. Некоторые увидели бы любезность в его словах. —?Друсс, оскорбление это всего лишь слово. Звук, который унесёт ветер. Ты ужасно поступил, ведь ты мог убить его. —?Если бы нас не разняли так бы и случилось,?— сказал он. —?И это тебя ни капельки не беспокоит? Он промолчал, но губы сомкнулись в жёсткую линию, а взгляд стал угрюмым. Подавшись вперёд, она обхватила его лицо ладонями и мягко заглянула в глаза. —?Послушай меня,?— начала она. —?Он использовал слова. Ты мог ответить ему словами. Но вместо этого заимел врага. Ты забрал его гордость и породил ненависть. Можешь ты понять это? Он кивнул и улыбнулся. —?Ладно уж. Я лучше отведу тебя домой, пока твой отец не пришёл за мной с дрыном наперевес. —?Но ты понял меня? —?Да. Я понял, что ты добра и полна любви и не видишь ни в ком зла. Я запомню твои слова. Обещаю.*** В утро свадьбы вся работа в деревне встала, но не для женщин, которые плели платья из листьев и лепестков осенних цветов, и не для Друсса и шести крепких мужчин, что старались в срок закончить домик на три комнаты. Но даже этот радостный труд подошёл к концу, когда Ворен вывел Ровену на долгую тропу к священному дубу, что рос за новыми воротами. Никто не знал хотя бы приблизительного возраста этого дерева, но двадцать человек, взявшись за руки, могли обнять его ствол, а низкие облака, казалось, путаются в могучих ветвях. Ворен надел самую свою лучшую шерстяную тунику, расчесал бороду и не забыл о красной шапочке священнослужителя. Ровена вышагивала рядом с ним в платье бледно-голубого льна и кружевной вуали. Сразу за ними шли Друсс и его отец, облачённые в чёрное, а дальше растянулась процессия из почти сотни селян, считая детей. Расставленные вокруг дуба столы ломились от всевозможных яств и вина, а позади над огнём крутили на вертеле телёнка. Запах жареного мяса висел в послеполуденном воздухе. После того, как селян распределили по местам, Бресс ввёл сына под покров могучих ветвей. Он заговорил, и все прочие разговоры стихли: —?Отец Дуб, я привёл сына своего к тебе, тебе, что живёт в этом мире так долго. Ты пережил бури и не дал топорам людей коснуться твоей плоти, так молю тебя?— поделись с моим сыном своей силой,?— сказал он, пожал Друссу руку, поклонился и кивнул Ворену, прежде чем вернуться на место. Ворен выступил вперёд с Ровеной. —?Отец Дуб, я привёл дочь свою к тебе. Она юна и хрупка перед тобой, древним и могучим. Как ты любишь дожди, что питают тебя, и землю, что держит тебя, люби и её, никогда не знавшую злобы человеческой. Люби её сердцем мужа, что стоит рядом. Несколько мгновений Ворен безмолвно стоял, пристально глядя на Друсса, а потом пожал ему руку. —?Сделай её счастливой,?— сказал он. Друсс прочёл предостережение в тёмных глазах и кивнул. —?Отец Дуб,?— заговорил Друсс вновь,?— я вверяю свою любовь этой девушке и прошу тебя услышать мои слова. Если я предам её, пусть почернеет моё сердце и глаза перестанут видеть, пусть ослабнут мои руки и с губ не сходит вкус пепла. Ровена взяла его за руку, и её голос, высокий и прекрасный, легко поднялся над поляной: —?Отец Дуб, я, Ровена, вверяю мою любовь Друссу. Прошу тебя не проклинать его, даже если Друсс когда-нибудь и предаст меня, потому что я прощаю ему всё. Сейчас и навсегда. Гости некоторое время сидели молча, с удивлением и недоумением переглядываясь с товарищами и пытаясь осмыслить слова клятвы, сказанные перед священным дубом. Тишину нарушил Бресс: ?Несите вино!? Как только опустилась темнота, вокруг дуба зажгли четыре огромных костра, и танцы продолжились под покровом ночи. Друсс насладился началом празднества, но с каждым часом его злость только росла: казалось, что каждый мужчина из деревни хотел потанцевать именно с Ровеной. Ему едва удалось подавить растущее негодование, потому как он знал, что Ровену любили все. Но он всё равно не упускал её из виду и по этой причине не заметил Ворена. —?Она всегда хорошо танцевала,?— сказал он, и Друсс резко обернулся. —?Да,?— ответил он, повернувшись обратно, но не смог найти её взглядом?— Ровена уже исчезла в толпе. Он поднялся, чтобы отправиться на поиски, но голос Ворена вынудил повременить: —?Подожди, я хочу поговорить,?— сказал он. —?Давай сядем и выпьем вина. Друсс принял предложение, и они расположились подальше от основной массы гостей. Ворен разлил вино по двум медным кубкам и протянул один Друссу. —?Я знаю, ты любишь её… нет, дай мне закончить,?— сказал Ворен, когда Друсс попытался его перебить. —?Но я боюсь за свою девочку. Ты?— человек насилия. Позволь мне сказать кое-что… —?Не говори ничего,?— ответил Друсс. —?Я знаю, что ты хочешь сказать. Выбрось эти мысли из головы. Я не подниму на неё руку, а о других вещах и говорить не стоит. О том, в чём я клялся сегодня, например. Не веришь? —?Ты хочешь, чтобы я поверил словам, обращённым к дереву? —?Нет. Дерево это ничто,?— продолжил Друсс. —?Но слова говорил я. А я?— Друсс, и я не лгу. Ты любишь Ровену, и поэтому я никогда не причиню тебе вреда. К тому же ты стал мне вторым отцом. Жди и наблюдай, прежде чем осуждать. Я буду её достоин. —?Я молюсь об этом,?— ответил Ворен. —?Не пойми меня превратно, Друсс. Я не испытываю к тебе ненависти. Просто ты… ты не похож на других мужчин. Скажи, ты правда веришь, что будешь доволен судьбой плотника или фермера? —?А кем я ещё могу стать? Это всё, что я умею. —?Да, пожалуй, ты прав. Тогда позволь благословить тебя, как должно отцу. Будь хорошим сыном, Друсс, и любящим мужем. —?Быть хорошим постараюсь, а любящим я уже стал,?— сказал Друсс, улыбаясь. —?А теперь я должен найти Ровену, пока хорошие собой молодчики не умыкнули её куда подальше. Ровена нашлась на краю каштановой рощи, спящая и с брошью лунного камня, зажатой в кулаке, которую Друсс сделал специально для неё. Она проснулась от прикосновения, и Друсс отвёл её в дом. С холма за свадьбой наблюдал одинокий всадник. Хоть и был он голоден и устал, но не мог позволить развести огонь. Ему велели не привлекать внимания и делать дело. Теперь, когда оно было закончено, он развернул коня на запад. Несмотря на голод, он был весьма доволен. Потому что насчитал на празднестве больше тридцати женщин.*** Хариб Ка осадил пони и поднял руку, останавливая колонну всадников за спиной. Они медленно выехали вперёд, образовав боевое построение?— линию по обеим сторонам от предводителя. Внизу в долине мужчины и женщины работали в поле, убирая последний осенний урожай. Другие достраивали стену вокруг деревни. —?Только женщины и дети, которые смогут пройти двенадцать миль в день,?— сказал Хариб Ка людям рядом. —?Передайте остальным. И никакого огня. Я не хочу поднять дренайский гарнизон. Его тёмные, раскосые глаза уловили движение на опушке каштанового леска в миле от деревни: это скрылись среди деревьев несколько лошадей, ведомых двумя девочками. Даже с такого расстояния Хариб смог разглядеть блеск цепей, какими перетаскивают брёвна и стволы. —?Киртрин, бери пять человек. Возьми девчонок и перебей там всех мужчин. Как только пять всадников и капитан выдвинулись в сторону леса, Хариб поднял руку высоко в воздух. В утреннем свете сверкнули скимитары, и восемьдесят человек, нахлёстывая коней, бросились в долину. На дальней делянке Друсс, со столь редкой улыбкой на обыкновенно хмуром лице, опёрся на топор. В вышине сияло солнце и парил, раскинув крылья, орёл. Друсс снял с головы и положил повязку на камень, чтобы дать ей просохнуть, а сам приложился к бурдюку. Холодная, сладкая вода горного ручья освежила горло. Неподалёку на свежесрубленном дереве лежал Пилан и болтал с Йоратом, который игрался охотничьим ножом. Скоро должны прийти с лошадьми Несса и Тамин и тогда работа продолжится, но пока можно передохнуть. Устроившись на пне, Друсс развязал льняной мешок, который дала ему Ровена. Внутри оказался кусок остывшего мясного пирога и медовый пирожок. —?Ах эти радости семейной жизни,?— сказал Пилан. —?Ты посмотри на него, Йорат. Сидит тут, улыбается и мечтает о своей возлюбленной. Друсс рассмеялся: —?Поздно завидовать, парни. Вам следовало усерднее трудиться, чтобы впечатлить Ровену. —?Она бы не клюнула на меня, Друсс,?— ответил Пилан. —?Говорила же, что ищет мужика, от которого молоко киснет, а выйди она замуж за меня, ей пришлось бы всю жизнь гадать, какая из подружек украдёт меня первой. Похоже, она надеялась найти самого уродливого мужчину на всём белом свете. —?Как страшно-то,?— сказал Друсс и широко улыбнулся. —?Раз уж вы мои подопечные, я тут решил, что мы повалим ещё пять деревьев сегодня. —?Побереги себя, Друсс,?— ответил Йорат,?— а то сил для ночи не останется. От такой шутки Пилан вздрогнул?— Друсс не из тех людей, над которыми можно подшучивать. Хоть сегодня всё и было несколько иначе, но переступать грань не стоило. А Йорат её переступил. Но Друсс чуть повернулся и пригвоздил блондинистого парня взглядом, усмехаясь. —?Давай-ка без шуток, Йорат, если ты не против. Ухмылка была не из приятных, и Йорат побледнел. —?Прости,?— поспешно сказал он. —?Это всего лишь глупая шутка… —?Ничего,?— ответил Друсс и обернулся, заслышав топот копыт. —?Что-то они лошадей слишком гонят. На просеку выскочили Несса и Тамин, в широко распахнутых глазах плескался ужас. Друсс выдернул топор из пня и прислонил к ноге. Пилан и Йорат крепче сжали свои колуны. Несса обернулась на ходу и упала как раз в тот момент, когда вслед за ребятами показались шестеро всадников. —?Работорговцы! —?вскрикнул Пилан. Услышав крик, всадники повернули коней к троим юнцам, и, выкрикивая боевые кличи, кинулись вперёд. Друсс перепрыгнул через поваленное дерево и отступил на четыре шага назад, а когда обернулся, топорище лежало поперёк груди. Пилан и Йорат побежали вправо, к девочкам. Три всадника кинулись им наперерез, остальные неслись вскачь на недвижимого Друсса. Ближайший работорговец, смуглый, в вентрийском нагруднике и шлеме, направил лошадь на дерево и наклонился, когда животное преодолело препятствие. В этот момент Друсс бросился вперёд, занося топор в смертоносном замахе. Едва лошадь приземлилась, как лезвие топора врубилось противнику в грудь, выбив того из седла. Друсс высвободил оружие и замахнулся на второго всадника. Но громоздкий топор не позволил провести удар как надо и вместо всадника врезался в лошадиную шею. Лошадь страшно, тонко завизжала и упала на всадника. Через дерево перемахнул третий противник. Друсс поднырнул под скимитар и поднялся позади всадника, пока тот судорожно пытался развернуть лошадь. Боль пронзила его, когда мощный удар выбил его из седла. Он попытался встать, но ноги не слушались. Он обернулся и заметил, что парень со всех ног бежит назад к друзьям. Почему оставил в живых, почему не добил? Снова он постарался двинуться, но тщетно?— тело сковала слабость. Земля под ним пропиталась кровью. Он расслабился, уложив голову на вытянутую руку. Почему-то вспомнилась юность и отцовская ферма, и прекрасный день на лугу с молодой… На бегу Друсс заметил, как Пилан прыгнул на всадника. Скимитар вскрыл мальчику горло. Сильной струёй ударила кровь, Пилан отшатнулся, но, даже умирая, успел бросить топор?— тот вошёл всаднику прямиком в шею, и он упал. Йорат запаниковал от страха и побежал к деревьям. Всадник поскакал было за ним, но заметил Друсса?— опустил пику и пришпорил коня. Друсс резко остановился и бросился на землю. Совсем рядом прогрохотали копыта. Поднявшись на ноги, Друсс обернулся и дважды сумел избегнуть смертельного попадания, но на третий, едва только сталь сверкнула над головой, Друс побежал за всадником. Противник как раз разворачивал коня для очередной атаки, когда топор раздробил ему хребет. Йорат почти достиг спасительного убежища деревьев, но тут пика пронзила спину. Он вскрикнул и упал. Всадник остановил коня, высвобождая оружие из тела. Йорат всё силился ползти. Работорговец соскользнул с седла, вынул из ножен скимитар и медленно вдавил клинок в беззащитную шею. Друсс приблизился так тихо, как только мог, но мужчина всё равно обернулся с улыбкой на губах. —?Неплохо дерёшься, деревенщина,?— сказал он. —?Но я?— Кистрин. Друсс ничего не сказал. Кистрин отошёл от тела, повернувшись к юнцу с топором. —?Подходи, деревенщина. Друсс понимал, что теперь ему следовало вести себя осторожно. Если замах пройдёт мимо цели, то мужчина сделает глубокий выпад и выпустит ему кишки. Кистрин заметил его нерешительность и улыбнулся. Парень хорош, но даже закалённый боями воин с топором не может надеяться выиграть у опытного мечника. По хвату топорища Кистрин понял, что его противник правша. Значит, замах пойдёт слева направо. Во время атаки он поднырнёт под удар, а потом шагнёт вперёд и выпотрошит мальчишку как курёнка. Друсс закричал и замахнулся. Кистрин уклонился вправо, но слишком поздно заметил, как парень передвинул одну руку поверх другой и изменил направление удара. И получилось так, что Кистрин добровольно подставился под убой?— топор врубился в ключицу и ниже. Даже падая он похвалил тактику. Друсс вытащил топор и уже собирался прикончить противника, когда мужчина на земле неожиданно издал тихий смешок, слишком неуместный в такой ситуации. Кистрин кое-как сел. —?Я думаю, ты убил меня,?— проворчал он. —?Хорошее движение. Далеко пойдёшь… ты… вошья сыть, коровье отродье… С этими словами он завалился назад?— уже мёртвым. Позади Несса подняла топор Пилана и присела возле работорговца, погребённого под собственной лошадью, и методично рубила его труп. Тамин выскочила из укрытия и попыталась вразумить подругу, оттащить её, но та лишь кричала, чтобы её оставили в покое. Тамин медленно подошла к Друссу. —?Надо прятаться, Друсс. Они прочёсывают деревню. Поражённый, он обернулся. Осознание ударило его больно, до дрожи. —?Ровена! НЕТ!*** Бресс лежал там, где пал в неравном бою?— на пороге дома, сжимая в кулаке строгальный нож. Под рассечённым кожаным фартуком виднелись страшные раны. Рядом валялись два трупа налётчиков. На деревню опустилась смертная тишина. Из окна дома Ворена донеслось пение канарейки. Друсс преклонил колена перед отцом и закрыл ему глаза. —?Прости,?— сказал он. —?Ведь я любил тебя. Я никогда этого не говорил, но ты должен был знать. Если бы остальные послушали тебя прошлой зимой, то стену успели бы достроить. Но ты не настаивал. Ты всегда готов был выслушать других. —?Он нащупал в кожаном мешочке на поясе два медяка и положил их отцу на глаза. —?У меня нет времени, чтобы похоронить тебя, отец. Они взяли Ровену. Ворен мёртв. Все мертвы. Я надеюсь, что ты прав и моя мать ждёт тебя. Дом встретил его обломками отцовой жизни, разбитой глиняной посудой и порушенным скарбом. На задах комнаты он убрал доски ложного пола и поднял спрятанный там сундук. Снял с шеи серебряную цепочку с ключом, подаренным отцом почти одиннадцать месяцев назад на совершеннолетие. Внутри лежало наследие Бресса: колет тёмной кожи и угнездившийся поверх него мешок с серебряками. Отложив в сторону деньги, он вытащил колет. Наплечники украшала фигура человеческого тела, выполненная из серебристой стали и вполне способная отвести удар меча. Он переоделся. Доспех был хорош. Из сундука он достал широкий чёрный ремень и крепление для топора, которое он пристегнул к поясу, следом появился кожаный, укреплённый деревом шлем с серебристой полосой. На ней?— изображение, помнившее ещё деда: два черепа позади серебряного топора. Отложив шлем к мешочку с деньгами, он снова повернулся к сундуку. Он искал то, что отец показывал на день рождения?— сияющее орудие смерти, закалённое дедом в бесчисленных Вагрийских войнах. Пальцы сомкнулись на промасленном чехле, и он вынул находку. Быстро избавившись от ремешков, стягивавших чехол, он явил оружие дневному свету. Длиной с мужскую руку, двулезвийный, с чернёным топорищем и бритвенно-острый, то был Снага Паромщик. Отец рассказывал когда-то легенду о том, что топор этот появился ещё во времена Эгеля, Бронзового Князя, когда ещё не успелись забыться древние секреты кузнечного ремесла. Лезвиерезало легче и глаже, чем самый острый нож, даже после целого дня сражений. На рукояти воронёной стали серебрилась спираль. Руки обхватывали топорище аккурат посередине?— то было двуручное оружие. Друсс поднял топор к лицу, рассматривая своё отражение в полированном лезвии?— отражение смотрело на него холодными голубыми глазами, лишёнными всяких чувств. Он поместил топор в крепление и пинком отшвырнул мягкие кожаные ботинки, в которых когда-то работал. Из сундука он достал высокие чёрные сапоги и с усилием их натянул?— нога у деда оказалась несколько меньше, но кожа сапог мягкая и хорошо растянется. Он сгрёб мешочек с монетами и не оборачиваясь покинул деревню. Он уже различал крики пирующего воронья. К западу от него всё ещё держалась в воздухе пыль, поднятая работорговцами. Не спуская с неё взгляда, он пошёл вслед за ними. —?Скажи, ты правда веришь, что будешь доволен судьбой плотника или фермера? —?спросил Ворен всего-то лишь прошлой ночью. —?А кем я ещё могу стать? Это всё, что я умею,?— ответил он тогда. Он ошибался. Там, на вырубке, он обнаружил в себе нечто, чего не смогла увидеть даже Ровена. Прав был её отец: Друсс?— человек насилия. И, более того, он оказался человеком, который жаждал насилия. Он испытал ни с чем не сравнимую, дикую радость зверя, которая превосходила все прошлые удовольствия его молодой жизни. В пылу битвы он забыл про Ровену, и чувство вины терзало его, как вороны?— лежащие в деревне трупы. Он всегда знал, что нуждается в ней, инстинктивно признавая необъяснимую силу, которая смиряла его буйный, бурный нрав. Две противоположности: дитя любви и дитя хаоса. И он шёл, зная, что путь будет долог. Но он найдёт их. А когда найдёт, сможет наблюдать за вороньим пиршеством без сжимающей сердце тоски. Впереди ждала Ровена. —?Я иду,?— прошептал он. И она услышала.