змеи смеются, а я (1/2)

— Я люблю, когда небо ругается, — Ён Ги задирает голову и блаженно улыбается, прикрывая глаза. Солнце ласкает холодную кожу и понемногу согревает.

Шин Э кутается в его толстовку. Пусть и день, но на крыше ветрено.— Ругается?.. Лучше и не скажешь… Но сейчас оно, скорее, поёт колыбельную.— Играет классику. Бетховена. ?К Элизе?.

— О, да, — она усмехается, — я буквально это слышу, с твоим собачьим завыванием на фоне.— Но тебе это нравится.И не поспоришь.~Шин Э пьёт чёрный чай и кофе — и то, и другое поровну. Коуске периодически балуется вином. Ён Ги же никогда не трогает ничего, кроме воды, и это — как границы клетки, за которые он не может выйти не потому, что прутья обожгут, а потому, что он просто боится… выйти. Он не готов.Он ждёт чего-то. Он надеется — что ожидание окупится.~Она под кожей, она копошится в крови, как черви, целая стая червей, стая стервятников, стая охотников с острыми клыками. Она под кожей, она касается изнутри, скребёт и царапает, она как кислород, как стальная нить вокруг шеи, как копьё, торчащее из груди. Однажды став его частью, Шин Э останется в нём навсегда, если не рядом. Ён Ги не хочет избавляться от неё. Ён Ги не может избавиться от неё.Чем больше он принимает её — под кожей, червём, стаей, стервятником, охотником, монстром, спасением, удавкой, смертельным ранением, — тем сильнее дрожит равновесие.

И однажды оно окончательно рушится.~— Доброта, — Ён Ги выплёвывает с отвращением и сжимает челюсть. — Ты не умеешь давать! Вы, — он бьёт словами с непривычной, всеобъемлющей ненавистью, какой у него Коуске еще не видел, — не умеете давать, только брать. Ты хочешь что-то взамен! Но это не всегда работает по правилам змеиной игры.Что бы ты ни делал — всё было ради отца, а что не ради него — то из желания равноценного обмена. Но доброта… нет, теперь Ён Ги знает: доброта — это изначально безвозмездно.

— Доброта, — его голос дрожит. Ён Ги задирает подбородок, горько усмехаясь: — После всего, что вы сделали, эта доброта — настоящий яд. Лучше бы ты оставил меня в покое.

Ты чувствуешь вину? О, вряд ли, ведь тогда бы не смотрел в ответ с таким вызовом.Она открыла ему глаза. Он и раньше знал, что они — в погорелом театре, но теперь чётче видел, насколько всё неисправимо.Она открыла ему глаза, ничего не прося взамен.Ён Ги хочется упасть перед ней на колени, рассыпаясь в благодарностях.Лучше бы она потребовала всё, что у него есть.Но, наверное, Шин Э давно поняла, что у Ён Ги нет ничего, кроме души, сердца и пугающей упорности, и всё это уже было у неё. И её.

Он разжимает кулаки. Уставший шёпот скользит в воздухе, как прямое продолжение тишины:— Лучше бы ты сдался.~У него давно было правило.

Не давай обещаний, которые не можешь выполнить.Ён Ги много умалчивает о своём состоянии, но безоговорочно всегда и идеально его выдаёт строгое следование этому правилу.

Он может недоговаривать. Но врать ей — больно.~Шин Э не верит ни в какие ?навсегда?. Но иногда хочется помечтать, представляя, как кто-то останется рядом до конца, какой бы конец ни имелся в виду... И никто, кроме него, не врывается в эту дикую фантазию. Когда бы он ни вернулся, постучит — и она обязательно откроет.

Ей хочется говорить ?я с тобой навсегда?.Но она говорит ?я не уйду?.Несмотря ни на что.…наверное, вся проблема в том, что Ён Ги не обещает не уходить.~Запертый апельсиновый мальчик.

Ён Ги рыжий, солнечный, а его улыбка настолько яркая, что хочется рыдать то ли от счастья, то ли от горя.

Он в клетке.

Клетка ядовита и горяча — дотронься и сгори. В одно мгновение Шин Э кажется, что она готова рискнуть и раздвинуть огненные прутья голыми руками.

А в другое мгновение Ён Ги сам их раздвигает, игнорируя боль, и исчезает. Как выпорхнувшая канарейка.

Шин Э ищет и не может найти. Тогда она понимает, насколько иногда бывает обидно не успеть совсем немножко.

Совсем немножко.

...если герой не придет, ты сам станешь героем. Рано или поздно.~У Ён Ги походная сумка, тёплая зелёная куртка с мехом на капюшоне... И палатка. На крыше.

Шин Э обхватывает себя руками, удивленно озираясь. Под ними пять этажей. Над ними небо. Вокруг — холод и ветер, а Ён Ги пьет чай с виски из термоса. Чай. С виски! Человек, который притрагивался только к воде, шагнул из клетки, — но, пусть это выглядело как кардинальное изменение, она знает — он всё тот же, внутри. Просто теперь снаружи более открытый, честный. И, может, его теперь чуть легче читать?— Серьёзно, — голос сипит, а в ушах звенит, — палатка на крыше? Откуда у тебя ключи?

Ён Ги улыбается — по-настоящему улыбается. В уголках глаз — морщинки.

— Немного магии.

Она хмурится, представляя, на какую авантюру он мог пойти, чтобы уговорить кому-то дать ему ключи, и нет, ей не нравится, что в голову лезут такие разные фантазии, вызывающие чувство… ревности?— Смотри, чтоб тебя не посадили за эту магию...— Шин Э бурчит, ругая саму себя, но не его. Голос тихий и едва слышен, но Ён Ги улавливает каждое слово. Ничего, на самом деле, не изменилось: он вырвался, но не перестроился, он стал себе героем, но не окреп — взорвался, как маленькая, никем не замеченная звезда. Поэтому улыбка у него та же — прилипшая, натянутая, такая, какую хочется не отклеить, а содрать, как засохшую тряпку, приложенную к кровоточившей ране.Раньше он бы говорил с дрожащей грустью. Но сейчас он говорит с уверенностью, а в тоне слышится готовность отстаивать свою свободу.Ён Ги всё решил. Ён Ги разобрался. Ён Ги нет пути назад.Чай волнами перекатывается из стороны в сторону.Потому что рука Ён Ги дрожит.— Главное, чтобы больше не на цепь.~Их встречи на крыше становятся традицией. Шин Э привыкает к холоду, как привыкла к тому, что рядом с Ён Ги всегда было тепло. Больше не тепло. То ли потому, что наверху постоянно ветрено, то ли… Нет, не мог он остыть.

— Если у меня будешь ты — это не как если бы у меня было всё на свете, — Ён Ги жмурится и странно улыбается — без какой-либо одной выраженной эмоции. В этой улыбке, скорее, несколько смешанных, которые Шин Э никак не может разобрать. От его голоса скребёт в горле, а от слов — затихает сердце и жжёт глаза. — Но как если бы была ты. Ты не сравнима с драгоценностями, драконьими богатствами, сказочными подарками, но ты созвучна со счастьем — и одно это... уже очень много. Тебя недостаточно. Ты это ты. И я люблю тебя. Ты можешь уйти, можешь остаться, факты от этого не изменятся.Я тоже люблю тебя, хочется ей сказать. Я так люблю тебя! Ты не представляешь. Не знаешь, насколько сильно это чувство, насколько оно поразило мой организм, как неизлечимая болезнь — пусть звучит шаблонно. Мне хочется обнять тебя и не отпускать.