отметины (2/2)
Она выбирает его.Он давно выбрал её.
Ён Ги коротко целует её в лоб. Шин Э морщит нос и встаёт на носочки, чтобы дотянуться до рта, исказившегося в улыбке, но достаёт лишь до подбородка и, раздосадованная, тянется к шее. Рано ехидничать, Нол. Он тихо шипит — больно, да?
Она хочет, чтобы было больно, потому что ей тоже больно.Ён Ги не против — Шин Э понимает по взгляду. Он сжигает её. Он впитывает её. Он сводит её на нет, но этого Шин Э и хочет — быть ничем, никем. Но с ним.В какой-то момент дышать становится тяжело не из-за недостатка воздуха и беспрерывных поцелуев, а просто из-за того, что происходит. От осознания факта, к чему они движутся. Что она запустила. Простынь холодная, почти ледяная, как полы в доме Майи, но мягкая, как волосы Ён Ги. Она зарывается в них руками и оттягивает, он нависает над ней, рассматривает, словно причудливую статуэтку, но с любовью, с нежностью, нет ни тени отвращения, только желание. Кожа Ён Ги огненная, как и взгляд, он касается ладонью щеки, ведёт пальцами вниз, скользит по шее, заставляя Шин Э выгнуться, подставиться под невесомые прикосновения — ей хочется больше, сильнее, ощутимее. Он обводит ключицы и наклоняется — вдох прерывается, вместо него — судорожный выдох и прикушенная губа, потому что Ён Ги мягко целует её в плечо.— Мучитель, — она сжимает простынь. Костяшки белеют. — Монстр.
Она почти рычит, а он смеётся, задирая ей руки, пытаясь стянуть футболку, Шин Э нетерпеливо ёрзает, приподнимаясь, молясь всем богам и дьяволам, лишь бы не залиться краской от ощущения холода, ползущего по оголённой коже. Ён Ги выпрямляется, стаскивает майку, и Шин Э не может оторвать взгляд от его тела. Это совсем не так, как смотреть на неё — худощавую, угловатую, с царапинами на животе. Не важно, не важно, Шин Э отгоняет тягостные мысли. Он выбрал её. У него есть и другой выбор — уйти.Но Ён Ги не уходит.Ён Ги трогает её, как хрусталь. Шин Э от этого хочется выть. Она жмурится.
Только ты и я, только ты и я, больше ничего, и любовь, которую мы заслужили, которую она желала всей душой, в которой он нуждался. Они успели позабыть, каково это.Шин Э тянет его к себе, в неловкий поцелуй, становящийся голодным и влажным. ?Это безумство?, — проносится мысль.
Да, безумство. Да, когда Ён Ги входит в неё с нежностью, на которую способен только он, ей хочется плакать. В горле встаёт ком, слёзы не идут, и дышать всё сложнее. Шею словно разрезают изнутри и снаружи, медленно вдавливая тупой нож, всё спутано, заполошно, смазано, её волосы растекаются по подушке, как жидкий шоколад, голос — не голос, то хрип, то приглушённый стон. Ён Ги что-то шепчет на ухо, но Шин Э не может разобрать слова, повторяет его имя, как в бреду, водя пальцами по выступающим лопаткам. Он такой крепкий, горячий, сильный, он — защита, он — дом, он — её, и она — его. Если не всегда, то в этот момент.
Пальцы Ён Ги доводят Шин Э до точки кипения, она ничего не видит и не помнит, она ощущает лишь прикосновения раскалённой стали — поцелуи.
Отметин на теле становится больше. Часть из них — засосы у неё, другая часть — царапины у него. Шин Э сидит в постели, подобрав ноги к груди, и сжимает края одеяла, лишь бы оно не спало с неё. Ён Ги спит рядом, перевернувшись на живот, и её взгляду открывается широкая спина с красными полосами. Она жмурится.— Прости, — шёпот уходит в никуда. Да и если бы Ён Ги не спал — принял бы он извинение? Ей не за что просить прощения, но всё-таки Шин Э делает это, чтобы успокоить внутреннего дьявола, ругающего за любую провинность.Она улыбается, проводя пальцем по шее и вспоминая, как кожу щекотал его язык, а в следующую секунду Шин Э вздрагивала от мягких укусов… Она целует Ён Ги в плечо и укладывается рядом. Улыбка не сходит с лица.
Ничего не кончится.
Просыпаться становится легче.Во снах приходят люди, которых она не хочет вспоминать, но пока у неё есть личное солнце — Ён Ги — всё будет в порядке.Раны на руках заживают. Ножи она больше не трогает.
Постепенно всё — из-за него — становится правильным.