Часть 5 (1/1)

С того дня, как Силач его поцеловал проходит четыре дня. Четыре восхода и четыре захода солнца. Четыре бессонных ночи. Четыре дня, которые буквально слились в один. Мастер был уверен, что найдет Силача в доме у Папы. На подсознательном уровне, как всегда, точно это знал. Но, открывая скрипучую дверь, нашёл лишь блеклую тень на стуле, жалкое подобие того олицетворения силы.Силач был бледен, тих, сжат чуть ли не вдвое меньше своих обычных размеров, смотрел потупленно в пол, а во взгляде страх. Страх, подобный тому, что сквозит в лицах заблудившихся в лесу детей, которых смурфики нередко встречали на своём веку, потерянный и одинокий.У Мастера горло сжимает от личной скорби и соболезнования, все слова проходят туго и хрипло, он говорит-говорит-говорит, запинается, срывается на разные тональности, стараясь слова нужные подобрать, а Силач смотрит своими глазищами, глубокими и огромными и молчит, не реагируя. Тогда казалось, что он не слышит вовсе, что вошедший в дом смурфик всего лишь рябь в воздухе для него. Но Силач поднялся со стула, неловко споткнувшись и ни на секунду глаз от смурфа не отрывая.Мастер в каждом его движении видел неприсущую другу ломкость, конечности его двигались с пластичностью несмазанных старых механизмов, и смурф не был уверен, что это от затекших мышц, Силач будто сломался.?Он подошел близко-близко, и, вроде бы, не в первый раз почти вплотную друг к другу стоят, но Мастеру вдруг стало неловко. Смурф язык прикусил, даже дышать, кажется, перестал, смотрел на друга, завороженно, как под гипнозом. Подмечая, что Силач большой, намного больше, чем казалось раньше.Силачу плохо, очень плохо, плохо-плохо-плохо.Поэтому когда он сокращает расстояние между их лицами, Мастер подавляет желание оттолкнуть. С того дня, как Силач его поцеловал, проходит пятнадцать ударов молотком по пальцам и восемь заноз. У смурфика фаланги вязаны-перевязаны, и сбиты костяшки, но это с работой не связано совсем. Мастер думает, что опять поступил неправильно. Не оттолкнул. А должен был. Может, тогда получилось бы всё списать на помутнение рассудка от горя, забыть, жить как раньше, лишь изредка напрягаясь при физических контактах.Только вот не получится забыть. И жить как раньше не получится. Потому что это меняет абсолютно всё, до неузнаваемости, с ног на голову одним движением переворачивает, и воспоминания, некстати в голове всплывающие, совсем в другом свете предстают, все жесты, действия и поступки, совместные моменты?— всё искажается. Мастер в обрывках копается, ворошит руками дрожащими клочки воспоминаний, понять пытается. Было ли что-то необычное во взглядах, в поступках, можно ли было это понять, вопросы роем диких пчёл мечутся в голове. Как? Почему? Давно ли? Мастер таким глупцом себя никогда не чувствовал. С того дня, как Силач его поцеловал проходит два завтрака, три обеда и два ужина. Мастер за общий стол приходит позже всех. Место Силача всегда пустует. Они видятся, без этого никак, пересекаются в деревне, заметив друг друга, обходят, теряясь меж домов. И Мастер знает, как плохо сейчас другу, как больно и отвратительно, только вот решить, что ему делать, как помочь, не может, потому что у Мастера самого внутри ураган эмоций, усмирить, который он не в силах.Мастер злится на Силача сильно и злится на себя за эту злость. Но ничего поделать не может. Ведь не ждешь такого от друга, никогда не ждешь. Силач всё изменил, разрушил своим поступком под основание всё то, что между ними было. Мастер, вспоминает, как просыпался в своей постели, хотя и засыпал за столом, как Силач обнимал его в порывах радости. Нехорошие мысли из головы не выходят. ?Как думаешь, часто ли он хотел тебя поцеловать? Он любовался тобой? Может он даже смотрел, как ты спишь??Мастер злится, а ещё ему больно. Потому что получается, не было у них никакой дружбы. И друга у Мастера тоже нет.*** В этот вечер море неспокойное, водная гладь цвета чернил идёт волнами, как полотно, которое кто-то на другом конце резкими движениями поднимает и опускает, холодный солёный ветер бьёт по лицу, а шипящая пена лишь чуть-чуть не достаёт до Мастера.Он сидит, уткнувшись подбородком в колени, хмуро глядя вдаль.Он не приходил на берег четыре дня. И сейчас в месте, где как никогда предавался размышлению, пытался найти от мыслей избавление.Заходящее солнце за серой дымкой облаков видно не было, лишь тусклый свет, пусть и слабо, но жгущий глаза, свидетельствовал о его наличии. Мастер думал о солнце, старательно думал, чтобы мысли эти все ненужные заглушали, вспоминал все, даже самые глупые факты о нём, которые знал. Когда думать уже не было сил, переходил на море, с точностью анализировал каждую волну, будто от этого что-то зависело. Мастер, как раз думал о том, что днём в море был сильный шторм, когда сверху раздался крик чайки.Смурфик голову вскидывает, вглядываясь в облака. Птица, истошно крича, делает неровный круг над его головой, качаемая сильным ветром, бросает что-то в гребень волны и тут же исчезает в сером небе. Мастер подскакивает, не думая, бросается в воду. Волны сбивают с ног, обжигая холодом кожу, смурф вздрагивает ежесекундно, шарит руками под водой, и наконец натыкается на большую лазурную ракушку.Холод, вода, бьющая по ногам, теряют смысл совершенно, потому что? строчки в мозг въедаются: ?С прискорбием сообщаем, что королева Атлантики, Марина, погибла во время шторма…? Мастер стоит в ледяной воде, шатаемый сильными волнами, и в голове одна только мысль удерживается: ?Марина не могла погибнуть из-за шторма. Только, если бы она сама это не захотела…?Кулаки сжатые водную гладь, как стекло разбивают.