Глава 24. Пять баллов, мадмуазель Тату. (1/1)

Выпал первый снег. Довольно ранний и неожиданный, если учесть, что вся осень выдалась солнечной и довольно теплой.Прошёл почти месяц с тех пор как Эго выписали. Да, врачи долгое время сомневались, что он вообще выживет, но на удивление?— выйдя из недельной комы, Антуан довольно быстро начал поправляться. Конечно, в лучшем центре кардиологии творили чудеса, но, в большинстве своём, только за большие деньги. Эго повезло, что он оказался человеком известным, и многие из лечащего персонала готовы были на всё или почти на всё, чтобы как-нибудь заявить о том, что именно они спасли жизнь великого французского критика. Антуану повезло ещё и в том, что Розенкранц не отходил от него, можно сказать, ни на шаг. Да, такая преданность заслуживает уважения.Антуана же злил не сам факт пребывания в больнице, сколько обстоятельства, способствующие этому. Он отчётливо помнил, как его первой мыслью после возвращения сознания было: ?Не случилось ли чего с Тату??Антуан удивлялся каждый раз, когда думал о ней. И о себе в частности. О своём отношении к Колетт, и о том, что, если бы не она, то всего этого кошмара можно бы избежать. Эго не хотел винить её, но это получалось само собой.Как часто мы, не имея достаточно силы воли признать свои ошибки, перекладываем вину на других? Почти всегда.Антуан знал, что рано или поздно, но их разговор должен был состояться. Разговор о том, что же делать ей, запутавшейся девушке, у которой вся жизнь впереди, и о нем, старом скряге, который находит лишь неприятности на свою голову.Да, разговор состоялся, но не дал тех результатов, на которые рассчитывал Эго.Всё началось с того, что Тату пришла к нему в больницу. Розенкранц, как бы между делом, отметил, что она довольно частый гость в его палате. Особенно, в то время пока Эго был на аппаратах жизнеобеспечения?— Колетт не могли выпроводить сутками. Антуан не сильно обрадовался ее повышенному вниманию к себе. Позже, во время визитов следователей и репортеров, которых хотелось послать куда подальше, Эго узнал о том, что в покушении на его, да и на жизнь Колетт подозревается Альфредо Лингвини. А защищать его взялся Байо.Тугой узел событий, запутанных и не поддающихся здравому объяснению, будто петлей затянулся на шее Антуана.Эго дал показания против де-Троя и Клауса. Их местонахождение, по словам Фрая, установить в ближайшее время не представляется возможным?— нужно объявлять их в мировой розыск. Также Антуан узнал о том, что слухи из-за которых началась шумиха, дескать, под домом его матери лежит клад, не подтвердились. Фрай прошерстил там всю округу, но ничего не нашел. Это известие так сильно обескуражило Эго, что он почти не мог поверить. Оказалось, что дом его матери не стоит и гроша ломанного. И если бы Клаус знал это, то вряд ли, довёл бы до такого. Продавать и делить с ним дом Эго не пожелал из принципа, а теперь убедился, что его чутьё не подвело. Он с самого начала думал о том, что слухи?— утка. Правда после анонимного звонка решился проверить. Это решение едва не стоило ему жизни. И не только ему.Продолжать и даже хоть как-то поддерживать отношения с Байо, который продолжал увиливать от прямого разговора с властями, Эго был не намерен. И неважно, что тот, вроде как, ?спас ему жизнь?. Просто не хотелось иметь с ним больше ничего общего. И ещё больше не хотелось быть его должником. Эго хотелось лишь поскорее подняться на ноги, продать к чертям все имущество в Париже и уехать куда-нибудь.Именно эти слова вызвали в Колетт Тату взрыв?— она вдруг едва не закатила ему истерику, мол, ?как он может так пасовать и бросать всё на самотёк?.Антуан стоял возле окна, выходящего на оживленную улицу. И на какой-то момент ему показалось, что все движение вокруг замерло, и он сам вот-вот лишится возможности двигаться. Он давно не чувствовал себя настолько далеким от мира и бытия. Со времён, когда учился в школе. Курить ему благополучно запретили, и потому единственным успокаивающим средством стали эти бесконечные созерцательные процедуры. Розенкранц пытался уговорить Эго чаще гулять или завести рыбок, на худой конец, но за последний месяц Эго не мог припомнить и дня, когда бы действительно выходил из дома и что-то делал. Он впал в странное оцепенение. Розенкранц, как чуткий к его проблемам человек, пару раз пытался поговорить о том, что случилось. Но Эго предпочитал закрыться в себе. Он боялся, что начнутся психологические проблемы, ещё в большем масштабе, чем они есть, но все равно выбрал затворничество. Эго чувствовал себя моллюском, забравшимся в удобную раковину, ну, и просящим только спокойствия, и думал, что принесет куда больше пользы таким образом.Конечно, Эго думал о том, что оттолкнет Колетт от себя, и будет счастлив, но на деле все вышло иначе. С момента последней встречи прошло несколько недель, и теперь он как никогда осознавал, что думает о ней. Не было такого дня, чтоб он не вспомнил её. Все чаще ему стали являться разного рода провокационные сны. Все чаще он ловил себя на мысли, чтобы набрать выученный механически, почти механически, номер. И даже готов был поддаться на уговоры Розенкранца, и повторить попытку завести отношения.На удивление его бывшая Люси не появлялась на горизонте. Пара звонков и настойчивых писем в ?мыле? всё же были. Из газет он узнал, что её муженек, владеющий сетью автомобильных брендов, неожиданно завел любовницу. И в этой статье Эго больше всего ошеломил тот факт, что он откуда-то узнал о её бывших отношениях с ним, с Эго. Да и имя любовницы многое сказало?— Жанна Адсорбт. С тех пор голова окончательно вспухла. Он знал Жанну, пусть и не так близко, как её фавориты, одним из которых как раз и являлся Байо, но все же. И не мог поверить в то, что старая кошелка сумела закадрить Сержа Дассо, и увести его у молодой Люси, которая хоть и не блещет глубокими познаниями в чем-либо и весьма выльгарна, но намного привлекательней её внешне. И может родить. В отличие от Адсорбт, которой стать матерью уже, судя по всему, не светит. Мужчины напрасно любят бахвалиться насчёт детей и продолжения рода, ведь на самом деле иногда они бывают более заинтересованы в наследнике, чем женщины…Впервые выйдя из дома, Антуан почувствовал себя лучше. Однако он и предположить не мог, что ноги понесут его туда, куда он не наведывался уже очень много лет. Второй по величине мост после Золотых ворот в Америке, мост над Сеной, и примыкающая к нему улица Сенная,?— да, так улицу прозвали давным-давно,?— для парижан все равно оставались местом, где собираются только бродяги или наркоманы. За то время, пока Эго не был здесь, река сильно обмелела и загрязнилась. В вечерние сумерки она и вовсе казалась черной лужей, растекшейся как нефтяное пятно.Черная река, лежащая почти в самом центре Парижа и соединяющая два застроенных берега?— во Франции полно таких неоднозначных мест. С одной стороны, подобные объекты должны охраняться от излишнего вмешательства человека, с другой?— так они могут лишиться своей уникальности.Именно здесь когда-то пробовал лишить себя жизни Антуан Эго. Из-за чего? Смешно и вспомнить?— из-за неразделенной любви. Лара, та самая девчушка из его детства, нанесшая ему самую глубокую рану в сердце, теперь, наверное, даже не захочет обсуждать это. Какая ирония?— сейчас его сердце тоже оказалось под ударом, но уже в буквальном смысле,?— и снова от чертовой любви, правда, на сей раз он сам дал слабину. И зачем-то решился пойти на поводу у Тату. Антуан не сомневался?— именно она заставила его поступать так. Так, как поступают влюбленные тупицы. Нет, конечно, он испугался за неё. И вложил в свой порыв всё то, что называют ?человечность и благородство?, когда кинулся на вооруженного Клауса, осознавая, что тому всё равно, в кого стрелять.Искал ли он смерти во второй раз? Однозначного ответа не было. Как бы долго Антуан не думал об этом, он приходил к выводу, что всё имеет свойство повторяться. И даже тогда, когда он, по сути, ещё пацан, испугавшись, поклялся сам себе, что больше никогда не вернется сюда?— вернулся. Нет, сейчас на потрёпанном гравии стоял совсем не тот Антуан Эго. Сейчас он научился управлять своими эмоциями. И, если бы не определенные обстоятельства, даже не задумался бы над тем, что можно сделать нечто подобное. Ведь тот вызов, который приходилось и приходится бросать обществу, никогда не будет оправдан полностью?— Эго знал это. Всегда знал.Розенкранц, побаивающийся отпускать Эго одного, говорил, чтоб тот держался ближе к людям. И не вздумал посещать разного рода провокационные заведения. Эго усмехнулся, просто представляя себя в каком-нибудь стрип-клубе. Это была улыбка отвращения. Но на самом деле, его не влекло никуда с такой силой, как в это место. Сырое, темное, грязное. Во времена королей здесь убивали неугодных двору людей. Трахали проституток и распространяли болезни. Это место приобрело себе дурную славу задолго до того, как появились таверны и другие увеселительные помещения.Снег, выпавший утром, сошел. Теперь всюду были лишь мокрые полосы, то тут, то там; остатки снежной массы неприятно чавкали под ногами, пока Эго направлялся к спуску.Домики, мостившиеся по обеим сторонам реки, когда-то были исключительно публичными. И ещё до того, как был построен этот мост,?— сперва деревянный и без перил,?— здесь всё равно были натянуты стропы, чтобы богатеньким сынкам местных управленцев было удобно перебираться из одного окна в другое. Да, теперь всё было перестроено и переделано, но слава моста над Сеной оставалась.Антуан долго стоял на самом краю, слушая завывания ветра и глухой плеск воды, бьющейся о парапет. Удивительно, как некоторые места запоминают настроение человека. Когда-то Эго приходил сюда, чтобы умереть, а теперь ему понадобилось вернуться, чтобы найти в себе силы жить.Словно утвердившись этой мысли, которая вдруг сформировалась в его голове, Антуан успел подумать ещё и том, что единственным местом, куда бы он точно не хотел возвратиться, был ресторан ?Гюсто?. Точнее?— то, что от него теперь осталось. Закрытое по причине проверки из санэпидстанции здание, теперь среди горожан стало призрачным. Поднимать репутацию ресторана со дна собирались Лингвини с Де-Троем, но после случившегося стало ясно, что ?Гюсто? будет новым заброшенным строением, которое рано или поздно снесут. Особенно неприятными, почти до зубного скрежета, для Эго стали воспоминания о том дне, когда Гюсто закатил ему сцену. Право, аки ревнивый муженек нерадивой женушке. Настроение у Эго всегда было нестабильным. А после того, как Огюст Гюсто посмел оскорбить его, подсунув,?— Антуан не знал до сих пор, специально или случайно,?— испорченное блюдо, ?шкала настроения? не просто упала?— она рухнула вниз на бешеной скорости. Как градусник с ртутью. И этими ?осколками? как раз и зацепило ?кулинара всех времен и народов?. Про Гюсто многие говорили разные вещи: мол, он был никудышным мужчиной, но поваром?— отменным. Судя по тому, что тот даже не знал о своем взрослом сыне?— так и было. Когда умер Гюсто даже была заметка в газете от некого неместного журналиста, что, якобы, ты со мной сделала…Колетт поняла, что, если сейчас она не сделает шага и никогда больше не приблизится к этой опасной и прекрасной пропасти,?— в которую есть только один шанс прыгнуть,?— она навсегда останется несчастной. И одинокой.Колетт, естественно, помнила слова своих близких. О том, что они?— не пара, что Эго?— не тот человек, с которым она будет в безопасности. Решающую роль, конечно, сыграло покушение. И ну и возраст. По словам её матери, ?Антуан Эго?— это, несомненно, породистый мужик, который, увы, предпочитает оставаться в одиночестве, либо уходит в нетрадиционные отношения?. Колетт отлично помнила, какой разразился скандал, когда разговор зашел об этом. И как она отчаянно доказывала, что в случае Антуана всё не так. А потом в слезах выкрикнула, что ?пусть он сто раз гей, я хочу быть с ним!? и едва не сбежала в ближайший кабак, чтоб напиться. Позднее её нашел отец на крыльце. Они поговорили и тот, вроде бы, согласился с её выбором, но просил несколько раз всё обдумать. Ну, и слава богу, что сказал те слова, без которых Колетт, скорее всего, не отважилась бы приехать к Антуану и признаться в чувствах,?— сказал, что он, её отец, будет любить её несмотря ни на что. И примет в любом случае…Колетт моментально забыла, о чем она думала, как только Антуан снова коснулся её ноги. Там, где заканчивались чулки. Пальцы медленно двинулись вверх, едва уловимо задевая платье и абсолютно точно намереваясь задрать ткань. Но нет, продолжения этот жест не получил?— Эго убрал руку. Для того, чтобы переместить её уже на талию. И притянуть ближе.Колетт было абсолютно всё равно, что он сделает дальше?— лишь бы не оттолкнул. А уж она его направит, в случае чего.—?Мне одному кажется, что мы… отвлеклись? —?хрипло спросил Эго, поднимая глаза на Колетт. —?Можно всё прекратить, пока не поздно…Колетт прикрыла глаза, едва не выругавшись. Сердце отстукивало такую дробь, что было больно дышать. А мышцы от напряжения почти свело. И неужели после того, что сейчас было, Эго снова сбежит? Закроется, спрячется, отговорится? Или выставит её полной дурой. От этой мысли Тату едва не стало плохо. Во рту снова пересохло, а в голове?— зашумело.—?Хочешь прекратить? —?обиженно спросила она.Вот уж правда?— так играть на нервах других дано только Эго. У него талант. А, может, это и неплохо? Теперь Колетт не сомневалась,?— после того, что он вытворял пальцами, просто касаясь кожи,?— если бы он пошел не в критики, а в музыканты, то стал бы вторым Паганини. Или даже первым.—?Я не до конца уверен, что ты…Колетт не стала дослушивать?— резко наклонилась, впиваясь в губы Эго. Надо было знать, сколько раз она мечтала это сделать с последнего их поцелуя, чтобы описать ощущения. Это?— всё равно что с вышки прыгнуть, и за те миллисекунды, когда мозг думает, что полет продлится вечность,?— успеть скрутить сальто.И это подействовало. Кто бы знал?— даже такой упрямый баран, как Эго, может всё понимать с полувзгляда и полужеста. И если тогда он был будто деревянный, то сейчас, определенно, ожил. Колетт не успела заметить, как оказалась в щекотливой ситуации. В этот раз Эго потянул её на себя?— весьма настойчиво. Удобным это положение назвать было трудно, но, увлеченная поцелуем, она совершенно не возражала. До поры до времени?— одно её колено оказалось на сиденье, прижимаясь к бедру сидящего Антуана. Для второго колена места, увы, не было,?— вот и евро стандарты мебели. Хотя, глупо спорить?— офисное кресло не предназначено для таких дел, будь оно самым навороченным.Когда же перестало хватать воздуха, можно было бы отстраниться, но Колетт слишком боялась потерять тот контакт, который им удалось установить,?— быть может, совсем ненадолго,?— поэтому она по-хозяйски запустила пальцы в его волосы, не позволяя отвернуться, и, массируя подушечками затылок, уткнулась куда-то в шею.Наконец Эго пошевелился.—?Тебе неудобно,?— сказал он тихо. Почти на ухо. И снова сотни мелких мурашек по спине. Колетт титаническими усилиями сумела сдержаться от стона. —?Да и дверь не закрыли… Вдруг Розенкранц…—?Главное?— чтоб не эта фрегла-Люси,?— усмехнулась Колетт, почти распластываясь на Эго. —?А Розенкранц поймет.Антуан улыбнулся самыми уголками губ.—?Что ты делаешь? —?поинтересовался Эго, почувствовав, что руки Колетт плавно съехали с его затылка на шею и дальше?— по плечам до груди. Сперва в сторону полетела салфетка. И вот уже первая маленькая пуговица рубашки выскочила из петли. Он отчетливо ощутил, что дышать стало свободнее. Но ненадолго?— по мере того, как Тату расстегивала пуговицы, дыхание сбивалось. Почти против его воли. —?Не хочешь позу сменить?Последнее слово он не смог даже произнести внятно, потому что его будто током ударило, когда губы Колетт прикоснулись к телу. Ключица. Плечо. Основание шеи?— прямо под кадыком.Горячие мягкие губы, от прикосновения которых ему казалось, что кабинет, словно лодка в шторм, качается из стороны в сторону, заволокли всё сознание. Эго пытался сосредоточиться на трещинках, которые он едва различал на потолке, но чем больше Колетт целовала его, тем сильнее ему хотелось поцеловать её в ответ.И это пугало.Колетт довольно ловко расправилась с рубашкой, и когда та была почти полностью расстегнута, принялась вытаскивать её полы из брюк. Эго понял, что абсолютно точно нужно сменить позу, иначе у Тату точно затекут мышцы, и в самый неподходящий момент могут ?обрадовать? своим появлением судороги. Он легонько подтолкнул Колетт назад, и ей пришлось встать на ноги, которые, она уже не была уверена, что удержат её.Когда Эго долгим и влажным поцелуем переместился с её губ на шею, Колетт поняла, что для неё обратного пути уже нет. И сейчас она?— состав, несущийся с горы. Стоп-кран давно сломан, и не сработает.Эго развернулся вместе с креслом, Колетт сделала шаг назад, и теперь копчиком упиралась как раз его письменный стол. Как тогда, когда они впервые поцеловались. Только тогда Антуан был приперт к бортику столешницы. И предпочел прервать поцелуй. Колетт мысленно поблагодарила всех известных ей богов, за то, что Эго набрался смелости, чтоб проявить инициативу.Снова возвращаясь к губам, и поймав ртом её, теперь уже не сдерживаемый, стон, Эго приподнялся и оперся обеими руками о столешницу. Он успел подумать о том, что Колетт скормила ему вместе с десертом хорошую дозу афродизиака, но останавливаться ему не хотелось. Мысль о том, что он на самом деле желает женщину так сильно, что готов полностью переступить через свои принципы и устои, снова испугала его.Рубашка полетела куда-то в сторону, и к его оголенной спине прикоснулись две горячие ладошки. Эго отметил про себя, что, не будь он так возбужден, то давно бы дал драпака. И он не сомневался, что, когда это ошеломляющее чувство пройдет и отступит, им обоим будет ещё как стыдно.Они на мгновение встретились взглядами.И Эго не выдержал первым. Его руки судорожно сжались на талии Колетт, будто она была последней его соломинкой, и в следующие мгновение он приподнял Тату, усаживая на стол.Первое, что услышала Колетт, когда вообще сообразила, как далеко они зашли,?— это шорох опустившихся жалюзей. Оказалось, что Эго, снова целуя её, нащупал пульт и решил избавить кабинет от переизбытка света. Не зря же его прозвали вампиром.Второе?— тихий, почти неуловимый ?дзыньк?, очевидно, снятой с аппарата телефонной трубки.И третье?— жужжащий звук расстегивающейся молнии. Молнии на её спине. Молнии платья. Пальцы Эго пару раз задели её кожу, пока тянули вниз крохотную собачку, а Колетт извивалась, умоляя его сделать что-нибудь, и неожиданно?— отдавая себе полный отчет, что выглядит сейчас как гулящая кошка. Если не сказать больше.—?Ан-ту-ан! —?как же жалко это прозвучало.Даже по слогам.Колетт изо всех сил старалась сдерживаться.Но, разве, черт возьми, это может получаться, когда руки небезразличного тебе мужчины скользят по бедрам, собственнически сминая ткань и прикасаясь к чувствительным местам?Когда она успела раздвинуть ноги, чтобы он оказался совсем близко?— Колетт упустила этот момент. Зато она отчетливо чувствовала, как быстро намокает её нижнее белье и как скручивается тяжелая пружина желания внизу живота. И очередной протяжный стон, сорвавшийся с губ, после того, как Эго снял чертовски мешающее платье,?— стал лишним подтверждением её мимолётной мысли, что не срок воздержания от близости играет роль в усилении ощущений, а человек, который рядом в этот момент.Антуан Эго никогда не верил в то, что женщиной и сексом можно наслаждаться. Наслаждаться, не задумываясь и не анализируя. К примеру, также, как чистой родниковой водой после жаркого дня или произведением искусства, что признано мировыми критиками. Два разных вида удовольствия: эстетическое и физиологическое. Но когда они неожиданно сочетаются, получается настолько ошеломляющее комбо, что трудно собрать себя в кучу и сделать малейшее умозаключение…Сердце колотилось в груди, отдаваясь эхом в голове. Всё убыстряясь, по мере того, как Антуан, с присущей лишь ему педантичностью и медлительностью, укладывал её на стол и шептал, чтобы ?она не стукнулась?. Судя по всему, у самой стены стояла его знаменитая пишущая машинка. Колетт почувствовала холод её металлического корпуса темечком, когда выгнулась навстречу.Ещё один глубокий поцелуй, и Колетт приподнимается, чтобы схватиться за ремень на брюках Эго. Но тот почему-то качает головой, отстраняясь. Колетт смотрит непонимающе, а Эго мягко убирает её руки и поизносит фразу: ?В другой раз…?, от которой у Тату снова кружится голова,?— так она теперь реагирует на его голос.Эго понял, что ему нужно хотя бы пару минут, чтобы наконец в голове прояснилось. Всё же?— не каждый день он видел перед собой изнывающую от желания женщину. Точнее, в последнее время, он слишком часто видел перед собой одну конкретную особу, которая не давала ему покоя ни днем, ни ночью. И если бы сейчас он начал вспоминать все свои фантазии и сны, которых было ещё больше, то…Думать становится невозможно?— только инстинкт ведет его за собой. Он медлит ещё с полсекунды, а потом решается: одна его рука опирается на столешницу, удерживая вес тела, а вторая ныряет сперва в густую шевелюру Колетт, натягивая волосы, и заставляя Тату выгнуться максимально, а затем?— ползет по лопаткам, наощупь ища застежку от бюстгальтера. Едва с этим покончено, Эго не успевает среагировать?— Колетт, чуть повернув голову, перехватывает его руку и впивается в ребро его ладони.Где-то Антуан читал, что иногда женщины кусаются во время секса. И некоторые из них утверждают, что, если не оставят на мужчине следов, то и оргазм смазывается. В той статье даже писали о том, что мужчинам следует поберечь пенис во время исполнения минета, именно те моменты, когда женщина крайне возбуждена.Антуан шипит сквозь стиснутые зубы?— Колетт сжимает челюсти сильнее, чем следовало бы. Она сразу понимает его, и чуть ослабляет хватку, теперь медленно посасывая и вылизывая кожу. От этого у Эго темнеет перед глазами. Он наклоняется и прикасается таким же полуукусом, полупоцелуем к её шее?— Колетт вздрагивает и снова кусает его за руку.Эго ложится на Колетт?— рука, удерживающая его над столом, теперь разбирается с расстегнутым лифчиком. И едва он освобождает из-под чашечек небольшую, но округлую, и приятно умещающуюся в ладонь, грудь, Колетт переключается на его подбородок. Да, иногда она прикусывает слишком сильно, и, наверняка, останутся следы.Но разве сейчас это может иметь значение?Нет.И подтверждением служит вибрирующий где-то на его горле стон Колетт. Теперь Эго наклоняется, и прокладывая поцелуями дорожку от шеи до груди, чувствует, как они оба вспотели. Он ощущает солоноватый привкус кожи, перемешивающийся,?— может, лишь в его воображении,?— с привкусом недавно съеденного десерта, и понимает?— этот вкус для него теперь один из любимейших.Эго бросило в жгучий жар. В кабинете он всегда старался поддерживать стабильную температуру. Такую, чтоб не было холодно, но и пот не катился. А теперь,?— наверняка, ему снова кажется,?— воздух раскалился, будто в кратере вулкана.Колетт ёрзает, и пытается принять сидячее положение, чтобы тоже иметь доступ к телу, но Эго, надавливая на плечи, укладывает её обратно на стол. И снова у него темнеет перед глазами, когда он, наконец, прикасается губами к маленькому соску, мягко обводя его языком.Антуан Эго, в отличие от большинства мужчин, всегда был уверен, что с женской грудью грубо обращаться нельзя. Да и вообще,?— любая сила, применяемая в момент, когда человек тебе полностью открылся и доверился,?— непростительна.Его руки ведут по её талии, ниже?— на внешнюю сторону бедра, проходятся до колен и возвращаются к груди. Подушечки пальцев ласкают, касаясь осторожно, и будто отмечают все шероховатости: здесь, например, выпуклая родинка, а там?— крохотный и почти незаметный шрам. И впервые Эго может не жаловаться на зрение?— его зрение теперь?— это его пальцы. Он ?видит? ими куда лучше.Антуану снова становится жарко, когда он вдруг осознает, что всё, что он искал в женщинах и чего хотел от близости?— перед ним. Здесь. И сейчас. Это Колетт. Колетт Тату, лежащая на его письменном столе без одежды и сжимающая напряженными ногами его бока. Трущаяся об него, отвечающая на каждое движение. Целующая его так, словно он?— бог. Шепчущая что-то не вполне членораздельное прямо ему в ухо, и вся, мать её, настолько влажная там, куда его рука добирается с остановками, замирая в нерешительности всякий раз…Эго даже зажмурился и резко открыл глаза, чтобы удостовериться, что это не сон, после которого ему снова придется успокаиваться под холодным душем, а реальность.Антуана окончательно покидает разум, когда Колетт, очевидно, не в состоянии больше ждать, сама тянется к черной, украшенной замысловатым кружевом полоске ткани, скрывающей самое интимное место. В голове гудит, и даже руки перестают слушаться?— едва Эго касается её трусиков,?— пальцы становятся деревянными.Антуан несколько раз облизывает совершенно сухие губы?— и когда они успели стать такими? За пару секунд? Хотя?— это пустяки, по сравнению с тем, что творится у него внутри. Там будто пожаром всё опаляет. И не сомневается?— будь поблизости прорубь, он бы, не раздумывая, нырнул туда. Он готов поклясться, что никогда не был в таком ступоре, когда видит, что Колетт приподнимает таз, чуть сведя ноги, и так медленно,?— будто всё ещё издеваясь, и надеясь, что он это выдержит,?— стягивает стринги…Теперь Эго слышит только глухие удары своего сердца. Ему почти больно дышать. Кто бы мог знать, что он, сорокалетний мужчина, будет смущен. Балансируя на грани между тем, чтобы оставить всякое смущение, и тем, чтобы отстраниться,?— Эго понимает, что они уже за чертой. За той чертой, откуда нельзя так просто сбежать. Нет. Нельзя. Этот поступок будет преследовать всю оставшуюся жизнь. Если то, что станет ?после?, вообще можно будет называть ?жизнью?.—?Антуан.? —?до его слуха, который тоже будто парализовало, доносится голос Колетт.Эго вздрагивает и внутренне чертыхается, прекрасно понимая, что Тату находится в самом что ни на есть напряженном положении. И он, блядский придурок, стоит с открытым ртом, не зная, что делать.—?Извини,?— голос Эго хрипит и свистит как после дикой простуды. Он сглатывает. Его глаза смотрят куда угодно, но только не на Колетт. —?Извини, правда… я… просто…—?Нет-нет-нет,?— отчаянно шепчет она, приподнимаясь на локтях. —?Нет, Антуан… только не говори мне, что…Эго еле хватает сил посмотреть на неё. И тут же он чувствует, как дрожат ноги. Ему нужна срочно опора. Возбуждение как рукой снимает. В голове уже крутятся чертовы, так не вовремя появляющиеся, как и всегда, собственно, воспоминания о первом неудачном сексуальном опыте. И об измене, совершенной Люси. Он не хочет об этом думать. Не хочет, чтобы перед глазами стояли образы других женщин. Женщин, которые теперь для него ничего не значат. Эго снова зажмуривается. И ощущает себя беспомощным. Выброшенной на берег рыбой. Которая из последних сил брыкается, надеясь, что её волной подхватит и унесет обратно в безопасное и родное море.—?Антуан, нет! —?Колетт всё же садится, и резко, не дав ему возможности отойти, вцепляется в его бледные торчащие плечи, прижимая к себе. —?Не сейчас. Не смей давать задний ход. Слышишь?Эго молчит, пытаясь успокоиться.—?Чего ты так испугался? —?Колетт продолжает обнимать его, склонившегося над столом, и так горячо дышит. Она кладет руки на его грудь чуть выше того места, где налеплен специальный послеоперационный пластырь, скрывающий швы. —?Антуан, посмотри на меня.Эго становится ужасно стыдно?— он распустил нюни, как маленькая девочка. Скажи кому?— засмеют. Взрослый мужик, полной растерянностью реагирующий на обнажённое женское тело. Кошмар. У подростков-девственников и то, наверное, реакция лучше.—?Всё в порядке, слышишь? —?говорит Колетт, будто прочитав его мысли. —?Прости, если я тебя…—?Нет, тебе не за что извиняться. —?Антуан рад тому, что снова может выстраивать цельные словесные конструкции. —?Это просто я дурак…Тату качает головой.—?Колетт…Кажется, впервые за всё время их знакомства, он называет её по имени. Тату поднимает глаза и встречается с его?— да, темными,?— но не такими, какими они были там, на баннере. Они не выплескивают на неё вселенскую тоску. Нет. В них впервые светится что-то… счастливое.Уже целуясь, Колетт думает о том, что ей давно нужно было прийти к нему в кабинет с десертом, накормить, потом разлечься голой на столе, и тогда бы, быть может, он созрел пораньше. Но?— всё равно, этот момент она запомнит надолго. Скорее всего, навсегда. Это её личная маленькая победа. И кто бы там что ни начал говорить про то, что секс?— это лишь физиология и инстинкты, Колетт теперь знает?— нет. Это ещё и соприкосновение душ. Просто не тем, привычным всем, способом. Телесным. А не платоническим. И размениваться на секс с кем попало?— значит разорвать свою душу на несколько частей. Только?— будут ли они кому нужны потом, эти использованные куски?Мир будто перевернулся с ног на голову. Раз и другой.Колетт судорожно ловила ртом воздух, сильнее сжимая попавшееся ей в руку, в пух и прах уже измятое, платье, пока Эго прикасался своими нереально-идеальными пальцами к её промежности. Сперва медленно и нерешительно, а затем?— смелее.Одна его рука была полностью занята, а другая?— довольно сильно схватив за бедро, и удерживая в одном положении, пододвинула её, Колетт, почти к самому краю стола. Теперь там, где начинались тазовые кости была шершавая поверхность, а дальше?— только прохладный воздух. Из опоры?— плечи Эго, на которые можно было закинуть ноги. Антуан опустился обратно в кресло, очевидно, чтоб ему было удобнее. Впрочем, такая поза слегка смутила теперь саму Колетт.Сосредоточиться хоть на чем-нибудь другом не получалось?— Антуан касался её. Снова и снова. Надавливая на самые чувствительные участки. Обводя большим пальцем клитор. Дрязняще-медленно. Выводя из всякого равновесия. И усмехаясь?— Колетт чувствовала его усмешку. Эго не спешил. Он наращивал темп постепенно. Делал это также, как и всё в своей жизни?— целенаправленно шел к вершине. И подводил к этой же вершине Колетт. Он, в отличие от неё, был куда более собран, лишь иногда наклоняясь и принимаясь целовать внутреннюю сторону бедра, совсем рядом с пахом.Короткие горячие поцелуи. Кожа под ними плавится, как мороженое в жару. И из горла Колетт вырывается стон. Неконтролируемый, громкий стон, говорящий куда больше любых слов и жестов. Большой палец Эго сужает диаметр окружности, и теперь касается так осторожно и почти невесомо, что хочется податься бёдрами ближе. Попросить, нет,?— умолять,?— чтобы он увеличил скорость. Потому, что нужно. Сейчас. Потому, что нет сил терпеть всё больше разбухающий, пульсирующий, почти болезненный жар внизу живота, и слишком напряженные мышцы вот-вот дадут слабину.Колетт пожалела, что решила привстать, уперевшись на локти. Да. Ей всего-навсего хотелось увидеть Эго. Антуана Эго, который…Перед глазами будто сотни цветных мушек пронеслись, когда она это увидела. Она увидела то, после чего из её головы испарились все мысли, какие только могли быть?— она увидела, что Эго наслаждается не меньше,?— а то и больше,?— чем она. Колетт, ожидаемо, не могла долго наблюдать за ним?— за тем, как блестят его глаза, и приоткрывается рот. За тем, как часто вздымается его грудная клетка, за его руками, в конце концов.У Колетт промелькнула лишь одна мысль: ?Антуан сейчас даже не подозревает, насколько он сексуален. И красив. По-мужски красив?. А затем она успела подумать, что обязательно должна ему об этом сказать. Не сейчас?— когда-нибудь.Удивительно, как он смог делать так, что она вдруг оказалась готова сказать ему всё прямо сейчас, только, вряд ли, бы получилось что-то связное: два его пальца?— указательный и средний,?— медленно, массируя и растягивая, вошли в неё. Колетт резко перестала держаться на локтях?— рухнула на стол, и, конечно, ударилась затылком. Несильно. Потому что?— это пустяки.—?Больно? —?сразу отозвался Эго, замерев.—?Н-нет! —?Колетт едва выговорила одно слово. И как она хотела сказать целое предложение?— не ясно.—?Cinq points, Mlle Tatouage**…