Часть 1 (1/1)

Когда некоторое время назад, в испачканной рабочей одежде, обросший щетиной и с черными кругами под глазами Пин открыл дверь на стук и увидел на пороге встревоженного Ёжика, то хрипло попросил его уйти. Ибо чувствовал, что вот именно сейчас он не сможет держаться достаточно дружелюбно?— устройства, которые он изобретал, ну просто напрочь отказывались работать, что ужасно выводило из себя. На мужчину тогда накатило раздражение: он терпеть не мог, когда что-то идёт не по расчётам, когда его застают в таком неприглядном виде, в особенности те, чьё мнение о нём очень для него важно.—?Um Gottes willen (ради Бога), не сейчас. Приходийт потом.—?Но… я хотел поговорить с тобой…Пин сделал самое строгое лицо, на какое был способен и одного взгляда на него хватило, чтобы понять?— сейчас разговора не получится. И с той минуты, как громко, со скрежетом Пин захлопнул дверь, мужчина замер перед ней, глядя в одну точку.Пин знал, о чём Ёжик хотел с ним говорить. Вернее, пытался. Он знал даже раньше, чем сам юноша стал понимать, что к чему. Знал по взглядам, якобы случайным прикосновениям, по смущённому румянцу на щеках. И с той поры старался держать Ёжика на расстоянии от себя, для своего и его блага. Потому как он не из железа сделан и о своих собственных чувствах осведомлен предельно ясно. По многим причинам Пин не мог позволить себе обнажиться перед ним, во всех смыслах этого слова; он чувствовал, что если допустит подобное сближение между ними, то велика вероятность, что будучи очень молодым Ёжик, наигравшись в любовь, покинет его, а этого мужчина не вынесет. Дело в том, что чем старше становишься, тем страшнее кому-либо открыться, особенно впервые. Особенно, если объект твоей любви и желания одного с тобой пола, сильно младше тебя и многого в тебе может не понять и не принять. Он был не из тех, кто выставляет напоказ чувства, был по натуре очень преданным (с возрастом это качество в нём лишь крепло), и от любимого человека Пин ожидал бы такой же преданности в ответ.Поэтому решил, что лучше изначально это пресечь, чтобы не обмануться и не иметь напрасных надежд; одна лишь мысль, что его трепетно оберегаемые и тщательно скрываемые чувства могут быть отринуты и растоптаны, приводила в ужас и отчаяние. Вместе с тем его решение, которое возможно, может разрушить их устоявшиеся дружеские отношения, тоже причиняло ему боль… но, как поговаривали на его родине, не выйдет одновременно и рыбку съесть, и в воду не лезть.Мужчина прекрасно понимал, что нужно вернуться в дом, который мало чем отличался от ангара, в котором тот обычно работал, и наконец привести себя в порядок, поесть и выспаться. Но пустота в груди, что с каждым мгновением росла всё больше и больше, затягивала в себя и силы, и всякое желание вообще что-либо делать. Он сильно ткнулся лбом в закрытую дверь и поморщился от боли.Спустя какое-то время в дверь снова раздался стук и послышался голос Лосяша: ?Друг вы мой подпольный, вы чего на сообщения не отвечаете? Вы там живы вообще??Пин, который так и не сдвинулся с места за это время, медленно приоткрыл дверь и явил другу свой истощенный и мрачный лик.—?О Господи, Пресвятая Богородица! —?побледнел учёный. —?Сколько вы уже здесь?—?Четвёртый день.—?Домой! —?нетерпящим возражения тоном сказал Лосяш и пригрозил на брошенный Пином тяжёлый взгляд,?— Если добровольно не пойдёте, я не поленюсь и сбегаю за Копатычем. И Совуньей.Выслушивать громкие причитания Совуньи Пин был совершенно не в состоянии, потому вздохнул и поплёлся вслед за другом. Пока тот придирчиво инспектировал его кухню в поисках чего-нибудь съестного, мужчина направился в ванную и теперь так же мрачно смотрел на своё отражение в зеркале.На мгновение он усмехнулся?— вид у него был такой, что увидь его сейчас Крош, то непременно поднял бы переполох, уверяя всех, что своими глазами видел ходячего мертвеца! Взгляд его медленно переместился на полку, где лежали бритвы и старенький триммер ?Moser?, доставшийся ему ещё от отца. Мужчина с усилием протянул к нему руку, достал и включил его в розетку; примерно через полчаса непрерывного жужжания Пин, гладко выбритый и совсем коротко подстриженный, вышел из ванной и прошёл на кухню. Ничего не подозревающий Лосяш повернулся к нему с тарелкой бутербродов в руках и подскочил на месте от неожиданности, чуть было не уронив всё на пол.—?Радикальный вы мой, волосы-то чем вам не угодили?—?Так удобно. Не надо часто мыйт голова и отвлекаться от работа.Учёный приподнял брови, но решил промолчать. За то время, пока они пили чай, никто не проронил ни слова: Пин хмуро уставился в чашку, а Лосяш, очень внимательно и изучающе, на него. Дождавшись, когда тот поест и, возможно, станет разговорчивее, он осторожно заметил:—?Если бы я вас плохо знал, то подумал бы, что вы… влюблены.—?Так заметно?—?Да уж плавали, знаем… друг мой нордический, вы до этого хоть раз влюблялись?—?Ничего общего в сравнении с этим… но я решийт, что ничего не будет. Я стараться не думать об этом, скоро забыйт и всё станет как раньше.Лосяш покачал головой, но начинать спор посчитал неуместным. Вот почему его друг с головой ушёл в работу, аж до фанатизма… Учёный ведь даже догадывался, в кого Пина так угораздило влюбиться, ибо вариантов было весьма немного. Да и выражение лица Ёжика, всякий раз глядящего на механика, о многом могло сказать.—?Не думаю, что всё так безнадежно…—?Я же сказайт?— не думайт об этом! И не говорийт! —?отрезал Пин.—?Молчу-молчу!Лосяш мог быть сколь угодно несогласным с такой позицией, но увы, сейчас переубедить друга было невозможно. Предоставить Пину разбираться с делами сердечными в полном одиночестве тоже было неправильно, поэтому учёный решил с этого момента пристально наблюдать за ним, чтобы тот чего не учудил. А в подходящий момент помочь ему, чем только можно. Друзья же, как никак.***Примчавшись домой, Ёжик захлопнул дверь, осел на пол и дал волю слезам, проступившим от несправедливо причиненный ему обиды. Что он сделал не так? Почему Пин своим отношением к нему стал походить на глыбу льда? Почему стал избегать всякого контакта с ним? Ёжик столько готовился к этому разговору, а он ему даже слова сказать не дал…Мысли в голове вертелись по кругу, всё больше расстраивая юношу; всхлипывая, он прижал к груди правую руку, на запястье которой были часы?— подарок Пина на один из дней рождения.К Ёжику с детства взрослые всегда относились мягко. Когда мальчик с самым серьезным видом рассказывал о чём-либо, настаивал на своём мнении или пытался поделиться чем-то важным, они смотрели на него со снисходительной улыбкой. Всерьёз его не воспринимали, пока не оказывалось, что тот всё-таки был прав, но затем всё снова повторялось. Они, кстати, до сих пор этим грешили, хоть Ёжик уже был без пяти минут как студент университета.И в тот самый момент, когда с лица Пина исчезла эта улыбка снисхождения, Ёжик наконец-то мог праздновать победу?— не зря же юноша так много усилий приложил к этому! Ему было важно, чтобы хоть Пин воспринимал его серьёзно, если не на равных, то хотя бы близко к этому.Он часто бывал у механика и дома в гостях, и в ангаре пока тот работал, тихо наблюдая за ним или подавая ему инструменты. Юноша между делом как мог старался разговорить Пина, чтобы узнать, интересует ли его что-то кроме изобретений и сложных механизмов. Мужчина открывался тяжело и с неохотой?— видно, что не привык к такому. Ёжик отметил для себя, что Пин очень любит полёты на своём самолёте, потому что это давало ему временную иллюзию полной свободы. Ещё он любил смотреть на звёзды; Ёжик тогда начал узнавать в глобальной сети, когда будет следующий звездопад, чтобы примчаться к Пину, вытащить его из дома или мастерской и вместе любоваться астрономическим явлением.Так, встреча за встречей, узнавая механика всё лучше и больше, однажды юноша понял, что влюбился в него. В каждую черту лица?— пронзительные, синие глаза, нос с горбинкой, высокие скулы и тонкие губы. Тёмные, чуть вьющиеся волосы, скрывающиеся под шлемом лётчика. В его хрипловатый голос с сильным акцентом. А каким огнём горели его глаза, когда мужчина делился очередной идеей, или когда его изобретения работали как надо! Какая у него при этом была улыбка?— настоящая и тёплая, оттого редкая! Как же Ёжику хотелось быть источником его радости, чтобы пылающий огонь его чувств был обращен на юношу!Пин не любил оголяться, часто расхаживая в любимой кожанке, спецовке и водолазке с горлом; лишь в палящий зной он мог надеть майку. В редкие моменты, когда Пин мог положить руку на плечо или погладить по голове, Ежик поражался, насколько прохладны его ладони и пальцы. Впрочем, чему удивляться?— Пин всегда держал дома окна настежь открытыми, зима ли, лето ли на дворе… а ещё он в любое время года плавал в море?— настолько был закалённым!Ёжик не очень дружил с храбростью, его любопытство всегда сдерживалось скромностью, осторожностью и здравым смыслом. Но однажды и то, и другое, и третье напрочь его оставили: одним вечером наблюдая вместе за звёздами, Ёжик не удержался и взял Пина за руку. Юноша до сих пор помнил, какая та была прохладная и как ему хотелось поднести её к губам, чтобы согреть. А ещё просто до безумия хотелось согреть поцелуями не только руку, но и всё тело! Видимо, Пин тогда обо всём догадался, потому что с того момента начал избегать его.Ёжик ломал голову?— почему? Если не хочешь ответить взаимностью, ну скажи ты прямо! Если уже в отношениях, опять же, скажи об этом! А Пин лишь отмалчивается и закрывает дверь перед его лицом, не давая возможности объясниться!Раньше Ёжик бы тихо, молча спасовал, как и всегда, но сейчас его так разбирало от возмущения, что он решил?— да чёрта с два! Он должен прояснить всё между ними и пусть хоть всё их родное Смешарово перевернётся!