Мёртвые звёзды (1/1)

Они сами не представляют, как смогли добраться до родных краёв Ивушкина целыми, можно даже сказать, невредимыми. Ну, почти невредимыми. Клаусу прилетела пуля в ногу, и хромали теперь эти два товарища вместе, даже на одну ногу. На правую. Война, как и путь домой, осталась позади. Коля вдыхал родной воздух, и не мог надышаться, он, воодушевленный, будто на крыльях летел сквозь лес в знакомую сторону. В сторону дома. И вот, он минует последний поворот, пробирается сквозь лесную растительность. Клаус еле за ним поспевает, Коля, несмотря на все травмы и передряги оставался таким же шустрым, как в день их первой встречи. Коля раздвигает перед собой ветви кустов, в предвкушении, протискивается сквозь них, Клауса за рукав следом тянет. А потом замирает. Безмолвно. Он видит… Ничего нет на месте его деревушки. Лишь перемолотые в кучу доски, земля, сгнившая от времени солома. Лишь указатель стоит гордо на своём месте. Только лишь он. Николай на дрожащих ногах делает шаг вперед, а потом просто падает на колени. Клаус смотрит то на Колю, то на руины, которые практически сравняли с землей, и тоже молчит. В обоих сейчас бурлит целый вулкан. И если Клаус в полной ярости, которая смешивается с жалостью к русскому и собственным бессилием, то Коля просто сломлен.У него весь мир только что рухнул, у него жизнь только что кончилась. Он корит себя, он ненавидит себя за то, что сбежал на фронт в начале войны, оставив маму совершенно одну. Он ненавидит себя за то, что пошел тогда на этот дурацкий огонёк и взял в руки эту дьявольскую винтовку. Он ненавидит себя за всё, что он сделал. Ивушкин винил себя и только себя в случившемся. Ведь если бы он остался дома тогда, а не сбежал, переполненный юношеским максимализмом на фронт, то всё могло быть по-другому, все могли быть живы, живы и вполне счастливы. Ведь могло всё быть по-другому… Коля закрыл трясущимися руками лицо, закричав от бессилия и осознания происходящего. Клаус молчал, к горлу его подступал тугой ком. И пусть снаружи он сейчас был всё той же холодной рептилией, внутри он распадался на куски. Немец осел рядом с пареньком, прижав крепко к себе, так и не в силах сказать хоть слово. Коля дергаться стал, вырываться, кричал, бился в истерике, но Ягер не ослаблял хватки, наоборот, стискивал его руками сильнее, будто питон свою жертву. Коля бил руками по его груди, продолжая истерить. Он был уже весь красный, задыхался от рыданий и захлёбывался горькими слезами. Клаус его голову одной из рук к плечу своему прижал, скалясь болезненно. Он чувствовал себя ничуть не лучше русского, наоборот. Он чувствовал себя гораздо хуже. Видеть, как в твоих руках буквально рассыпается на части самый дорогой человек, как он загорается и тут же гаснет, будто использованная спичка, которую задули случайно?— хуже не придумаешь. Коля затихал медленно, пальцами дрожащими сжимая ткань ягерской одежды, зубы стискивая, скалясь, сипя что-то на своём, на русском, глаза жмуря со всей силы, до боли. Ягер выдохнул судорожно, губы поджав. Коля не видел, но из глаз его покатились вниз по щекам слёзы. Немец уткнулся в макушку Коли, зашептал что-то, пытаясь успокоить его, убедить в том, что он не виноват, что судьбы иногда не миновать. Коля слушал его, вслушивался в каждое сказанное им слово, содрогаясь крупно в объятиях цепких. Возможно, Ягер прав. Возможно, так должно было случиться… Коля шмыгнул носом, нерешительно подняв на него взгляд красных, раздражённых слезами глаз. И затих совсем, увидев перед собой заплаканное лицо фрица. Немец взгляд потупил в сторону, уголок губ скривил. Коля брови сдвинул к переносице, губы поджал, щекой своей к щеке немецкой покорёженной и мокрой от слёз прижался. Он забыл совсем, что он не один.— Прости меня, боже, прости... ?—?зашелестел парнишка, руки переместив на шею и затылок Ягера, последний пальцами гладя мягко, в пряди тёмные зарываясь, успокаивая. Коля понял, что так должно было случиться. Ведь если бы всё было иначе, он бы никогда не встретил его, Клауса. Немец в ответ щекой потерся мягко, глаза от слёз влажные прикрыв. Погладил плечи русского, его спину, выдохнув рвано. Коля не знал, но Ягер был выходцем из детского дома, у него никогда не было семьи, близких. Он всегда был один, и рассчитывать ему было не на кого. И Колину боль он ощущал сейчас очень сильно, как свою. Просто одной из главных и несбыточных уже мечт у него была мечта о семье. О маме, папе, бабушке, дедушке. Хотя бы о маме. И его вместе с русским рвало на части всё это время. Ягер просто понимал, как это, когда остаёшься в мире совсем один.?”°?.☆?☆.?°”? Это страшно, пусто, больно… Это всегда больно, потому что вокруг всегда найдётся хоть что-то, что напомнит тебе о твоём одиночестве: счастливые семьи с детьми, милые молодые (и не очень) парочки. Они попадались на глаза будто специально, будто желали высыпать целую солонку на твою открытую, кровоточащую рану, что никогда не заживёт. А ты терпишь. Терпишь и ненавидишь. ?”°?.☆?☆.?°”? Но теперь они не одни. Они теперь есть друг у друга. Сидят сейчас всё так же, лицом к лицу. И каждый считает самым ценным, что есть на этом свете, человека, что сидит напротив.?”°?.☆?☆.?°”?