Глава 3 (1/1)

Князь Андрей блаженно опустился на свою только что застеленную кровать. Расстегивая пуговицы на рубашке, он прокручивал в памяти события минувшего дня, оказавшегося весьма тяжелым. За эти сутки князю удалось найти всего пару часов на сон, что и неудивительно : транспортировка раненого Курагина с фронта и уход за ним в поместье отняли много времени и сил.

Состояние Анатоля было крайне нестабильным. Весь день провалявшись в бреду, офицер лишь к вечеру почувствовал себя лучше, после чего вновь впал в беспамятство. Раненый бредил, кричал, несколько раз падал с кровати, затихал и шепотом с кем-то разговаривал. Поначалу Болконский пытался разобрать хоть какие-то слова из всего, что было сказано Курагиным, но позже оставил попытки что-то выяснить.

В моменты спокойствия Анатоль либо лежал с закрытыми глазами, либо, повернувшись всем телом к сидящему на кровати князю, совершенно пустым взглядом смотрел на него. Да и смотрел ли? Болконский видел в таком Курагине что-то необъяснимо жуткое, нечеловеческое, неживое. Когда такое происходило, он старался уйти из комнаты покойной Лизы, отправив к раненому Акулину. Служанка тоже не была рада компании молчаливого офицера с блуждающим взглядом, и, оставаясь наедине с князем Андреем, тихо причитала : - Ну не смотрят так страшно живые люди, ей-богу, не смотрят. Хороший, красивый мальчик был, а теперь так страдает, что и врагу не пожелаешь. Бледный весь, дрожит, а как потрогаешь - словно печка горячий, - всхлипывала, моляще поднимая к потолку красные руки, Акулина.Встав с кровати и сонно потянувшись, Болконский разделся. Спешно кинув одежду на стоящий рядом стул, князь, облачившись в ночную рубашку и задув догорающую свечу, залез под одеяло. Чувствуя покой и предвкушая скорый отдых, впервые за целые сутки Болконский позволил себе расслабиться. Укутавшись в пока еще недостаточно прогретое одеяло, князь Андрей погрузился в тягучий и мягкий сон.

***Болконского разбудил крик. Вскочив с кровати и еще не полностью осознав, что происходит, он прислушался к ночной тишине. За окном завывал ветер.

Показалось? - с надеждой подумал князь Андрей.Но крик повторился. Теперь он показался Болконскому еще громче, жалостливее и протяжнее, чем тот, что его разбудил.

Мужчина едва ли помнил то, как посреди ночи со свечой в руке несся к комнате Лизы. То, как перескакивая через две ступеньки, бежал по холодному полу на первый этаж. Но он отчетливо сохранил в памяти образ бледного тела Анатоля, лежащего на кровати, словно на жертвенном алтаре. В отблеске свечи кожа офицера выглядела влажной из-за выступившей на ней испарины, простыни и подушка тоже были мокрыми. Сквозняк, сквозь ветхие ставни влетевший в комнату, заставил бледную грудь и руки Анатоля покрыться мурашками, отчего раненый вновь застонал.

Болконский замешкался. Ему казалось жестоким просто накрыть юношу одеялом и уйти, оставив мерзнуть на мокрых от пота простынях. К тому же, князю Андрею ужасно хотелось спать, а готовить новую постель для находящегося в бреду Анатоля у него не было абсолютно никакого желания.

Решив, что на одну ночь отнести раненого к себе - не проблема, Болконский, поставив на пол блюдце с огарком свечи, присел на кровать рядом с Анатолем. Бережно подхватив офицера на руки, князь удивился тому, насколько его тело было холодно.

Преодолев расстояние до второго этажа и приоткрыв пинком дверь в свою комнату, князь Андрей положил Анатоля на кровать. Находиться практически в интимной близости с этим молодым человеком Болконский не хотел, но сон взял свое, и, забравшись под одеяло рядом с Курагиным, мужчина засопел.

*** Жарко, холодно, больно.

Прошедшие сутки оказались тяжелыми не только для Андрея Болконского. Анатоль чувствовал себя настолько плохо, что ему с трудом удавалось отличить очередной бред от реальности. Каждое движение доставляло раненому ужасную боль, весь день его бросало то в жар, то в холод. В те редкие часы, когда Курагину удавалось прийти в себя, он просто лежал, боясь пошевелиться.

Страшно.

Пребывая в беспамятстве, Анатоль видел кошмары. Увиденное им в бреду было настолько реалистичным, что, даже когда наваждение исчезало, раненый продолжал кричать и биться в истерике. Осознание собственной беспомощности и одиночества где-то в глубине сознания истязали офицера, не давая ему забыться в легкой, словно осенний туман, полудреме.

Только присутствие Андрея Болконского частично успокаивало Анатоля. Когда князь находился рядом, то даже сквозь беспамятство офицер чувствовал смутную безопасность. Паника и страх отступали, когда Болконский своими шершавыми ладонями касался его лба, груди, кистей рук. Курагину не хотелось, чтобы князь Андрей покидал его : порой, чувствуя на себе чужие прикосновения, Анатоль пытался своими ослабевшими пальцами коснуться горячих рук Болконского, прижаться к ним и забыться в объятиях этого человека.

Ночью состояние раненого заметно ухудшилось. Анатолю было то жарко, то холодно, все его тело стало липким от пота. Курагину снился отец, сурово качающий головой и отчитывающий его за легкомысленное поведение. В темноте слышался холодный, как влетевший в комнату сквозняк, голос Элен, которая обвиняла Анатоля в излишней слабости и несамостоятельности. Ипполит, в свете луны стоящий напротив окна, называл его повесой и ничтожеством. Курагин кричал, стараясь прогнать этот кошмар. Он метался по кровати и звал князя Андрея, рвано всхлипывая во сне. Темнота, которая, как казалось Анатолю, сгущалась вокруг его кровати, постепенно обволокла офицера, заставляя его затихнуть.

Кошмар этот прекратился так же внезапно, как и начался. Неожиданно Курагину стало тепло и как-то по-особенному комфортно. До отвращения влажные простыни сменились мягкой постелью и чьим-то ровным дыханием в обнаженное плечо Анатоля. Еще не отличая реальность ото сна, офицер развернулся лицом к лежащему рядом человеку. Губы Курагина тронула легкая улыбка, когда он увидел перед собой умиротворенно сопящего князя Андрея. Приняв столь резкую смену обстановки за очередное наваждение, Анатоль с юношеским трепетом прижался к груди Болконского.

С головой погружаясь в это ощущение покоя и безопасности, офицер блаженно закрыл глаза. Теперь он не боялся ни суровости отца, ни разочарованного взгляда Ипполита, ни холода в голосе Элен. Все мирские проблемы остались там, за пределами теплой кровати князя Андрея, вдалеке от мира грез, в котором так желал оказаться Анатоль.