Москва (1/1)

going from road to road, bed to bed // lover to lover and black to red —?Время видела? —?ворчит сквозь зубы Илья. У него открывается только один глаз, и тот с трудом, когда его мягко целуют в плечо и горячим шепотом просят проснуться. Судя по раскалывающейся голове, еще даже не десять, он вяло реагирует на нежности из-за смены часовых поясов и просто заворачивается в одеяло, как гусеница. Даша выуживает из холодильника овощи, чтобы нарезать в салат, а дисплей телефона беззвучно разрывается известным именем?— судя по всему, не в первый раз. Так непривычно, но она не ощущает укола совести, полностью игнорируя явно плюющегося ядом на другом конце провода Жалелова. Она со вздохом достаёт нож и ждет, когда ему, наконец, надоест звонить и сбрасывать, потому что эта практика с пьяными ?давай поговорим? в любое время суток порядком наскучила ей. Экран смартфона гаснет, а потом снова вспыхивает. Отправив в мусорное ведро чайный пакетик, Даша жует огурец и зажимает трубку между плечом и ухом, тихо снимая фольгу с недоеденного шоколада. —?Не нравится? Когда пятнадцать раз названиваешь, а ответа ноль? —?Впусти меня,?— по короткой реплике непонятно, трезвый или не совсем, а на часах даже не полдень. —?Ты дурак? —?замирая как вкопанная, Даша оборачивается на дверь, опасаясь, что он начнёт колотиться. В спальне с одного бока на другой перекатывается Илья и точно?— стопроцентно?— подслушивает. —?Зачем припёрся? —?Вы позавчера должны были вернуться, ни от тебя, ни от Найшуллера ни звука. —?Волновался, что ли? —?помолчав, хитро улыбается она. Не вяжется с амплуа бессердечного нарколыги. —?Не хочешь пускать?— сама выйди. От неё отрезвляюще пахнет моющим средством и жареным хлебом. На лестнице этажом ниже кто-то прочищает глотку, кто-то ведёт выгуливать бойко тявкающую собаку. Адиль как концентрация всего протеста, протеста неоспоримого, не того, во время которого чего-то требуют с транспарантами и речёвками?— он вроде константы, когда чужие слова?— переменные. —?Больше так не делай,?— строго проговаривает он. —?Я не хочу как девочка спрашивать, нужно ли тебе что-то между нами, потому что у меня есть ответ: мне не нужно,?— медленно, но уверенно выговаривает Даша и качает головой, отгородившись ото всех эмоций и всех возможных ?хочу? за скрещенными на груди руками. —?И чё это значит? —?хамовато интересуется Адиль, закатывая глаза. —?Ты, наверное, дурак конченный, если до сих пор не понял, что я тебя прощаю не потому что я человек хороший. И уж точно не потому что ты человек хороший… —?она примирительно протягивает ему кусочек шоколадки и отворачивается к двери, беззлобно попрощавшись с его наигранно-переигранно надменным взглядом. То ли из-за перелёта, то ли из-за эмоциональной мясорубки, в которой ей посчастливилось побывать, но она не переживает, что могла задеть чьи-то чувства, и почему ей вечно нужно переживать? Он не моргает. —?И я тебя. —?Чего?! —?она щурится, резко обернувшись, но губы дрожат, когда смысл сказанного достигает цели. Вновь ощущает прилив краснощекой злости, такой необузданной и спонтанной, что становится страшно, кулаки чешутся, хочется закричать ?я себя не контролирую? и с животным визгом накинуться, хоть жертва и не по зубам. Адиль с крайней степенью быдлянского безразличия пожимает плечами, будто не знает, о чем речь, и кладёт в рот шоколад. —?Как у тебя только язык поворачивается… Оторвав взгляд от ботинок, он задерживается на её шее и стекленеет. Он ведь совсем не то имел в виду. —?Думаешь, мне всё это по кайфу?.. Распинаться перед тобой, пока твой Илюша в кроватке посапывает? Шкериться по съемным хатам как малолетке? Бегать за тобой? Она совершила ошибку, пустив и в мозги, и под юбку. Илья, кажется, с самого начала знал, но по-киношному благородно ждал, пока Даша придет с опущенной головой на исповедь, а может был слишком занят работой, чтобы замечать, что творится у него под носом. Когда в Нью-Йорке совершенно дурацким способом всплыли компрометирующие фотографии Найшуллера среди юных девиц, тогда она и решила, раз теперь они оба облажались, час настал. Не из-за стыда ей совсем не хотелось раскрывать карты. Дело в том, что она понимала: это будет не грустное ?я тебе изменила по пьяни??— алкоголем там и не пахло, чистая эмоция, к тому же, Даша соврала бы, сказав, что ей просто нужно было выпустить пар. Или что ей захотелось острых ощущений. Или что он оказался слишком настойчив и угрожал. Но для Ильи она придумала много оправданий, как десяток сценариев на выбор, чтобы он остановился на подходящем и жил с этим дальше. —?До свидания, Адиль,?— она пресекает любые его попытки сморозить какую-нибудь неуместную подростковую ересь одной фразой и закрывает дверь изнутри. Последнее, что она видит, и что бьёт по самолюбию хлыстом,?— как он разгневанно вскидывает руки и фыркает.*** Обдолбаться самому или пойти долбить какую-нибудь суку? Может, совместить и надеяться, что шифер не посыплется от количества эйфории?

Здесь не видать той поэтичности, с которой он в каждом треке воспевает подобный образ жизни. Сплошная грязь, она уже въелась в кожу, забилась под ногти. Прямо на него идёт Марта, двести двадцать вольт прошибают его повторно, а говорят, что молния дважды в одно дерево не попадает. Он недоверчиво хмурится, и что-то, что обычные люди зовут сердцем, пропускает удар: не Марта, просто похожа, да и чего она могла забыть в главном блядюшнике? Разве что ?лучшие годы своей жизни?. Подделка зубоскалит и без стеснения играет во флирт. Молчание со стороны казаха звучит для неё как приглашение, она вроде шепчет ?у тебя есть зажигалка??, и, закидывая ей руку на плечо, он думает ?у меня есть всё?.

Даша провожает Илью на съемки без лишних вопросов, оттого что ей фиолетово, оступится ли он снова. Скорее всего, потому что улетает в Лондон, а её оставляет в тухлой Москве в одиночестве. Она собирает по квартире их счастливую жизнь с постоянными перерождениями и поисками себя, в очередной раз убеждается, что люди искусства совсем без мозгов, зато со шквалом эмоций. Нормально ли кочевать из одной песни в другую, а в лицо бросаться оскорблениями? Даша не знает, поэтому звонит. На этот раз он поднимает с первого.