Част вторая. Полночи до Апокалипсиса (1/1)

— Здравствуйте, — вежливо сказала мумия на хорошем французском, подняла укутанные саваном руки и совершенно по-детски потерла кулаками спеленатое лицо.Я икнул и захлопал глазами. К тому времени зрение мое уже привыкло к темноте, а вот рассудок к происходящему — еще нет. Я сидел на холодном полу, привалившись к стене крохотного помещения, очевидно, служившего некогда сервировочной, слушал, как из стоящего посреди него каменного саркофага доносятся мерные глухие удары, и безмолвно смотрел, как массивная черная крышка шатается все сильнее, как с грохотом летит на пол, как отскакивает следом за нею легкая деревянная крышка внутреннего гроба. Из глубин камня вынырнули две тонкие руки, ухватились за широкие стенки, и вот уже показалась над ними обмотанная тряпками макушка.— И тебе привет, потусторонняя сущность, — хрипло ответил я. Что мне оставалось делать? Бежать было некуда. Дверь комнатушки была заперта — уж в этом я убедился первым делом, едва раздался загробный стук.Мумия вальяжно уселась в гробу, как тот Архимед в собственной ванной, и заскребла когтями лицо. Заслышав звуки моего голоса, она дернулась и издала восклицание, которое отлично сошло бы за ?Эврика!?. А потом все-таки сумела содрать с себя пелены.— О, я вас знаю! — вместо оскаленного черепа мне широко улыбалось смуглое мальчишеское лицо. — Вот только откуда?— Кх-х-х! — не слишком-то вразумительно ответил я.***— Но это скрижаль моего отца! — возмущался молодой фараон Акменра, представитель Четвертой династии, властитель Верхнего и Нижнего Египта и проч., и проч., расхаживая из угла в угол тесной комнаты для сервировки. Я действительно его знал: именно он постучал мне в ответ тогда, в египетской пирамиде, и долго из глубин саркофага слушал мои дикие вопли. Всегда верил, что у меня сильный и запоминающийся голос!— Да, — подтвердил я, — а теперь она поставила на уши весь музей!— Это драгоценность моей семьи, символ власти фараонов Египта!— Точно. И кто знает, каких бед еще она может натворить.— Это моя вещь, — в обращенных ко мне карих глазах были растерянность и обида. — Как мог презренный жрец захватить ее?— Вот именно, — поддакнул я. Молодежь! Знают, что вещь ?моя?, но понятия не имеют, как ее отстоять. Вот они, прелести домашнего воспитания.— А теперь он еще захватил молодую девицу, — постарался я направить мысли моего нового знакомого в конструктивное русло. — Пользуясь вашей скрижалью. Вот зачем, спрашивается, она ему?— Девственницу? — с интересом уточнил Акменра, прекратив бегать. Я поперхнулся. Он покраснел.

— Я опять сказал что-то неприемлемое для вашего времени? Просто в крови девственницы — особая сила. Если в деле участвовала богиня Сохмет, да не затупятся никогда ее клыки и не оскудеет грива, то намерения похитителей совершенно ясны. Вырежут у вашей подруги сердце — да сразу захватят мир.

Я поперхнулся повторно.— Ну, может, не сразу, — смягчился Акменра.— Так, — не выдержал я. Пора было брать командование на себя. — Никаких вырезанных сердец! План такой: мы выбираемся из этой клетушки, проходим по запаснику, чтобы убедиться, здесь ли скрижаль, забираем ее и спасаем Эмилию! Есть вопросы?— Нет, — обрадовался юный фараон. Кажется, он относился к тому типу людей, энергии которых просто необходимо придавать направление.— А у меня есть, — вздохнул я. — Выйдем-то мы как?— А! — просиял Акменра. — Ну, это совсем просто!***Он вообще оказался славным парнем, этот владыка Верхнего и Нижнего Египта. Готовясь к великому походу — подготовка заключалось в том, что он выуживал из саркофага и нацеплял на себя все новые золотые безделушки и куски разноцветной материи, — он продолжил рассказывать свою историю, а точнее, ту ее часть, что произошла после того, как на мои крики явился М. и вытащил из той пирамиды и меня, и золотую скрижаль. Пока я приходил в себя после нервного потрясения, сокровища, среди которых были все три саркофага, извлекли из гробницы. А после — экспедиция ведь была совместной — участвующие стороны попросту поделили их между собой. Мой новый приятель достался Эрмитажу. Мумии его родителей — Британскому музею и Сорбонне…

— Что? — поразился я, представляя, как увитая пеленами фигура слоняется ночами по пустым коридорам старинного университета, — и они тоже?Акменра сокрушенно покачал головой.— Великая магия ночного светила заключена в скрижали, а раз скрижаль здесь…— Точно! — вспомнил я. — Вся загвоздка сейчас как раз в том, что скрижали у нас здесь и нет!Акменра кивнул, водрузил на голову золотой дешрет и, разом перестав напоминать парижского клошара, величественно оборотился к двери. Левую руку он возложил на роскошный пояс, правой поднял тяжелый посох с позолоченным набалдашником. Я было ожидал, что дверь нашей каморки с грохотом распахнется, повинуясь этому властному взгляду — волшебство, значит, волшебство! Но молодой фараон поморщился, перекинул посох в другую руку и ощупал пояс уже с правой стороны.— А! Вот же! — воскликнул он с облегчением и продемонстрировал мне самый тривиальный металлический ключ.— И все? — не сдержался я, разочарованный полным отсутствием магических эффектов.— Ну да. Эта штука — чтобы открывать двери! — с гордостью объяснил он, видно, приняв мое замешательство за невежество. — Мой наставник этому меня научил.— Наставник? — подозрительно спросил я, выглядывая следом за ним в темный коридор, по счастью, пустой.— Человек, который первым обнаружил здесь свойства скрижали, — с кивком пояснил Акменра. — Такой же любопытный, как ты, но не такой… громкий. Он обучил меня истории, языкам и кон-цеп-ции научного ма-те-риализма. А потом перестал приходить, — Акменра погрустнел.Я поежился, представив, каково это лежать день за днем в закрытом саркофаге. А потом, значит, пришел я.Собеседник мой так увлекся своими горестями, что пришлось напомнить ему о несчастной судьбе Эмилии. Вдоль коридора тянулись двери — многие из них, судя по виду, врезали здесь не так давно. Очевидно, в ходе недавних ремонтов просторные залы были разделены на множество функциональных отсеков. Какие-то из них стояли незапертые, другие Акменра открывал своим ?волшебным ключом?. Кабинет. Мастерская. Хранилище. В очередном помещении была высокая кафедра и на ней — невзрачного вида картонная коробка.— О! — провозгласил Акменра. — Вот оно!— Что? — не понял я. Этот, простите за выражение, экспонат меня совершенно не привлекал.— Инвентарный номер, — пояснил мой друг, очевидно, постигший самую суть музейной бюрократии. — Он сразу следует за моим.Мы осторожно сняли картонную крышку — она была гораздо массивнее, чем казалась на первый взгляд. Под ней темнело выстланное бархатом углубление. Потертости на бархате явно указывали на то, что в нем долго хранили тяжелый плоский предмет. Но теперь коробка была пуста.— Это же скрижаль моего отца! — горестно возопил Акменра и шандарахнул своим посохом об пол. Я с интересом посмотрел на тяжелую палку.— Не могли бы вы одолжить мне вот эту трость? — осторожно попросил я. — Дело в том, что свою я, увы, потерял, а сейчас, сдается мне, нам предстоит много бегать по лестницам.— По лестницам? — переспросил молодой фараон.— Ну да. Музейные работники скрижаль унести не могли, значит, ее забрали либо ваши египетские приятели, либо господин Адриан. Не зря же он загнал нас в ловушку.***— Кстати говоря, — спросил я, тяжело отдуваясь на очередном повороте. — Если вернуться к вырезанным сердцам. Не могли бы вы мне пояснить, зачем им вообще сдалась Эмилия? Зачем многотысячелетней мумии жреца сердце девушки и что там еще?— Ну это же очевидно, — легко ответил Акменра. Вот уж кому одышка ничуть не мешала бегать. Может быть оттого (вот тут мне опять стало не по себе), что он вообще не дышал. — Намерения этого злокозненого шакала ясны, как воды Нила под жарким солнцем. Я же уже сказал, что он хочет захватить мир.— Простите? — пропыхтел я и все-таки споткнулся. Акменра милостиво дал мне передышку. Пора было: мы почти добрались до лестницы, а я уже не в том возрасте, чтоб скакать по ступеням точно молодой олень. Подумать только, глядя на нас двоих и не скажешь, что это ему четыре тысячи лет, а мне всего шестьдесят пять.— Все это довольно просто, — утешил Акменра, глядя, как я, упершись руками в колени, пытаюсь перевести дух. — Жрецы — великие люди, люди, они хранят тайны древнего знания. Но некоторых из них по ночам жалит в пятку скорпионообразная Хедетет, заменяя мозги ослиной мочой, и они решают, что древнее знание делает их равными фараонам.— Очень поэтично, — прохрипел я. — И что, нашего приятеля тоже она покусала?— Того, которого ты называешь Па-Ди-Истом? — с негодованием переспросил Акменра. — Но он же украл пластину моего отца! Какие еще тебе нужны доказательства его ничтожности?— Ах да, — я разогнулся. — И что именно даст ему скрижаль?— Бессмертие, — пожал плечами Акменра, и мы начали подниматься.— Не думаю, что он мог предвидеть силу пластины в те годы, когда был упокоен, — продолжил Акменра, которому ступеньки ничуть не мешали разглагольствовать. — Но если этот червяк сейчас не чурается брать чужое, наверняка, и в загробный мир он отправился не с пустыми руками. Черная магия, — пояснил он, — магия на крови.Я вспомнил истории, которые рассказывала Эмилия, и подумал, что поторопился считать их музейными байками.— Магия крови закрывает дверь на ту сторону, и сейчас ему нужна новая кровь, чтобы снять замки. То, что ему прислуживает Сохмет, хранительница душ, о многом говорит, Может быть, они хотят просто выпустить кровь твоей девственницы, чтоб открыть врата, через которые жрец призовет себе войско. Может быть, отворить ее чрево, раскрыть ее ребра, выпустить бурые кольца кишок и освободить душу, чтобы дать великой богине Сохмет вступить внутрь...Я вцепился в перила.— ... чтобы львица стала девушкой, а девушка — львицей, чтоб когда она соберет распахнутые створы грудины и кровавыми нитями сухожилий зашьет разверстую плоть, жрец бы смог совокупиться с ней и породить существо, обладающее безмерной властью...Тут он, наконец посмотрел мне в лицо.— Ну, а может, они просто хотят вырезать ей сердце, — виновато закончил Акменра. — Слишком мрачно, да?Я сглотнул, понимая, что мне отчаянно расхотелось идти в Египетский зал.— А скрижаль... — начал я, невольно надеясь отсрочить следующий шаг. И в этот миг пол провалился под нашими ногами.***Через секунду я понял, что первое впечатление обмануло меня: дворец не обрушился и вытертые мраморные ступени оставались на своих местах, вот только я больше не видел их под колышущимся черным ковром. Жуки, мириады черных жуков заполонили все вокруг, сбили нас с ног, подхватили на свои покрытые хитиновым панцирем спины и понесли с ужасающей скоростью. Акменра что-то кричал, отбиваясь, на непонятном мне щелкающем языке. То ли пытался отдавать приказания, то ли его уже ели.Ненавистный Египетский зал еще сильнее стал напоминать адское жерло. По стенам плясали жуткие тени, а под ними метались отблески пламени. Огонь! Эти недоумки развели огонь на музейных полках! Потом мне стало не до проблем музея. Полчища жуков подкинули меня в последний раз, пробежались щекотными острыми лапками по ребрами, и с размаху бросили на каменный пол. Мне показалось, будто у меня хрустнули все кости. Мерзко пахло — нет, не жуками. Этот солоноватый металлический запах сложно было с чем-нибудь перепутать. Я уперся руками об пол, пальцы скользили. Что-то липкое, красное неровными пятнами покрывало пол. Прямо перед моими глазами валялась смятая красная тряпка. Из нее торчала короткая шерсть. Я отпрянул, понимая, что вижу содранный скальп, заорал и попытался вскочить. Сотни голосов ответили мне нечеловеческим воем.

Я затравленно озирался, а они окружали меня — кто-то ростом мне по колено, кто-то с трех меня в ширину. Обитатели египетского зала, ассирийцы с завитыми бородами, полулюди с копытами, полулюди с клювами, полузвери с крыльями бабочки за спиной. Половина греческой коллекции толпилась тут же — слава богу, не все! Это возвратило мне веру в античность. За спиной скрипуче захохотали. Я прыжком развернулся и первым делом увидел саркофаг, а на крышке его…— Эмилия! — закричал я и рванулся вперед, а толпа чудовищ качнулась ко мне навстречу. Девушка еще была жива, но глаза ее были безумны. За плечи ее прижимала к гробу каменная львица с женским торсом. За ноги держал, сминая серую юбку, мерзавец Адриан. Слава богу, растерзали здесь не ее!— Кровь! — заскрипело что-то справа и снизу. — Снова свежая кровь! У богов сегодня будет праздник!Кровь из новоприбывших оставалась только у меня, так что, к кому обращено приветствие, я мог не сомневаться. Я скосил глаза. Незамеченный мной с первого взгляда в тени саркофага стоял мелкий старик. Тощие, точно куриные косточки, руки обнимали щербатую чашу, которую нам с таким пафосом показывали сегодня днем. Вместо левой щеки темнел черный провал.— Кровь! — повторила эта лысая обезьяна и радостно расхохоталась. Потом взгляд ее упал на моего спутника, и гнилые клыки обнажились в гримасе ярости.Старик зашипел, плюясь слюной, и язык опять не был похож ни на один из мне знакомых. Акменра ответил в той же манере, вот только у него выходило куда изящней. И тут старая развалина попросту взмахнула чащей. Акменра он даже не коснулся, но молодой фараон отлетел прочь, точно его с огромной силой ударили по лицу. Пока он силился подняться, я почувствовал, что чья-то холодная мраморная хватка заворачивает мне руки за спину. Я обернулся. Это был Адриан.— Что вы творите? — попытался я воззвать к его совести прародителя цивилизации. — Культурный же человек. А продались дикарю!— Рим не знал вашего презрения к чужим культурам, варвар. Египетская религия древнее нашей. И она более могуча. Нил забрал у меня то, что было мне дорого. Па-Ди-Ист обещает мне это вернуть.— Это же было пару тысяч лет назад! —возмутился я. — Вы давно каменный. И потеря ваша, кстати, тоже! Жили б себе и радовались.— Что ты понимаешь о жизни, человек из плоти и крови? — взревел он и, забывшись, ослабил хватку. Я боднул его в живот, взвыл от боли в ушибленной макушке, и только тут меня осенило, что посох с золотым набалдашником я по-прежнему держу в руке. Я размахнулся, ударил, брызнуло мраморное крошево, покойный император от неожиданности прижал руки к лицу. Я, конечно, вандал: так обращаться с музейными ценностями, но этой роже не повредят ни пара лишних щербин, ни отбитый нос. К тому же, судя по багровым лужам, эти ценности успели крайне нехорошо обойтись с кем-то из плоти и крови.В это время отчаянно закричала Эмилия. Старый жрец, избавившись от соперника, отставил в сторону свою чашу и высоко поднял над девушкой нож. Мне опять не было его видно из-за саркофага, только торчала похожая на гнилую ветку рука, раскатывался клокочущий гаденький смех. Эмилия кричала, я бросился к ним, понимая, что не успею. За моей спиной что-то сказал Акменра голосом, глухим после удара. И огромная львица вдруг разжала лапы, которыми удерживала за плечи девушку. Та рванулась в сторону, кувырком скатилась с саркофага, я упал на колени рядом ней. В вышине над нашими головами тяжело поворачивалась то в одну, то в другую сторону львица, и обрушивались на нее два потока противоречивых приказов на давно забытом древнем языке.— Ну что вы со мной-то нянчитесь! — всхлипнула Эмилия. К счастью, она была в сознании. — Бегите, ну! Вам что, жизнь не дорога?Я осторожно помог ей подняться, и мы похромали к дверям. Никому не было до нас дела: толпа экспонатов завороженно следила за словесной дуэлью двух египтян, только клювастое шумерское божество меланхолично дожевывало чьи-то внутренности, и император Адриан зыркнул мне вслед, зажимая разбитый нос.

Мы почти дохромали до выхода из зала, когда Эмилия вдруг встала как вкопанная, развернулась на каблуках и высоким от напряжения голосом выкрикнула единственное слово все на том же чудовищном языке. Акменра, которого как будто клонила к земле невидимая сила, вздрогнул всем телом, точно дуэлянт пропустивший удар, очень медленно выпрямился и обернулся к нам. Безграничное удивление было в его глазах. Его противник, чья макушка едва виднелась над боком саркофага, отчего-то не спешил атаковать.Акменра покачнулся на месте, тяжелым взглядом обвел зал, потом шагнул вперед, снял с крышки саркофага забытую на ней драгоценную чашу и, быстро перевернув, надел ее на голову зазевавшемуся противнику. Оцепенение спало с Па-Ди-Иста, он взвыл, сильнее запахло кровью, и все обитатели зала взвыли вместе с ним, слаженно оборачиваясь к нам.Акменра взмахнул золотым плащом и побежал. И вся эта орда, скаля зубы, играя мускулами и щелкая клювами, кинулась вслед за ним — и за нами.***О, как мы бежали! А за нами по пятам следовала тьма, по наборным полам, сквозь леса малахитовых колонн, сбивая с постаментов драгоценные вазы. Отблески молний плясали по стенам, под сводами дворца грохотал гром, и все живое или казавшееся живым пряталось с нашего пути — или присоединялось к преследователям. Я бы многое мог сказать по этому поводу о храмах искусства, но вот говорить я уже не мог: мое дряхлое сердце колотилось о ребра, едва не выпрыгивая из моей дряхлой груди, в ушах шумело и пот заливал глаза, а все равно, таких фантасмагорических приключений у меня даже в ранней юности не было!— Стойте! — выдохнула Эмилия, когда мы скатились по широкой лестнице, с трудом вписываясь в повороты. Акменра поддерживал ее под руку, помогая бежать. — Мы не можем выпустить их в город!— Ну, не выпустить их мы тоже не можем, — выговорил я с трудом. — Захотят, выйдут по нашим трупам.Сверху, по лестнице, на нас лавиной катилась тьма, разросшаяся и обозленная после бешеной гонки. Сзади за нашими спинами был Ленинград. Мы прижались спиной к дверям. Дверь содрогнулась.— Откройте, — глухо сказал Акменра, и я вздрогнул, снова услышав из его уст французскую речь: так непривычно она звучала. — Мы ничего больше не можем сделать.Выглядел он подавленным и разбитым. Эмилия отчаянно вцепилась в его ладонь. Я вздохнул, чувствуя огромный груз ответственности за эти две молодые души, которые я не сумел уберечь от беды, и, с трудом передвигая ноги под этим грузом, снял тяжелую доску, которой на ночь заложили парадную дверь. Дверь еще раз вздрогнула и распахнулась. За ней был майор. Словно в лучшие годы, глаза его сверкали, полы кожаного плаща развевались на ветру, в руке был наган. Но главное — за его спиной была свобода, воля, пахнСнаружи заметно посвежело. Над крышей дворца ходили низкие тучи. Порывы ветра с реки били в лицо, и, казалось, хотели перевернуть машину. Мы проворно вскарабкались внутрь.— Как вы нас нашли? — спросил я, пытаясь отдышаться. — Как догадались вернуться?— Как нашел? — майор перестал разглядывать нашего очень скудно одетого спутника и перевел взгляд на меня. — Можно подумать, у меня были основания предполагать, что вы проведете сегодняшнюю ночь не там, где провели вчерашнюю.— Но вчера вы не поверили ни единому моему слову!— Значит, считайте, что сегодня я раскаялся в недоверии, — слегка склонил голову майор.***Машина пронеслась по темной площади Урицкого, вывернула на набережную, и я чуть не заорал, когда вместо бликов на воде и огней противоположного берега увидел только кусок темноты.— Мост поднят, что вы кричите, — устало сказал майор, и я понял, что тьма была всего-навсего участком дорожного полотна, поставленным на дыбы. — Что ж, покатаемся!Мы миновали мост — и я получил свои блики сполна. Вода стояла куда выше, чем днем, и по ее поверхности ходили волны. Я обернулся, над темным безжизненным зданием дворца сверкнула зарница. Вторя ей, откуда-то с севера прикатился раскат грома.— Что-то погода портится, — неуверенно сказал я.— А вы, можно подумать, к этому совершенно непричастны?— Я? Право, майор, что за шутки приходят вам в голову! Я, конечно, многое в своей жизни натворил, но всемирный потоп и вавилонское столпотворение не по моей части.Вместо того, чтобы рассмеяться, как у нас было заведено, майор вздохнул.— Знаете, Клодиус, еще вчера я готов был поверить, что в городе все спокойно, вы меня разыгрываете, а самому вам снится чертовщина ночами. Но сегодня, черт меня подери, я видел своими глазами, как за вами гонятся по залам музея гусь с картины Рембрандта, восковой Петр Первый и Венера без рук!— Этот Рембрандт, должно быть, много ел тяжелого на ночь, потому в его картинах столько агрессии, — подавленно сказал я.— Господин Бомбарнак!— Вениамин Семенович, — вмешалась Эмилия, в зеркало заднего вида я видел ее взволнованные глаза и припухшее, все в царапинах лицо. — Но он правда не виноват!— Это все я, — негромко сказал Акменра, и все взгляды устремились на него.— И вот тут мы подходим к самому интересному, — майор понизил скорость и, не отрываясь от руля, вынул папиросы, которые теперь курил вместо прежде любимых сигар. — Вы вообще кто?— Имя мое — Акменра, — сообщил фараон, прежде чем мы с Эмилией успели что-нибудь вставить. — Царь из Четвертой династии и владетель Верхнего и Нижнего Египта…Эмилия ойкнула и закрыла ладошкой рот. Майор хмыкнул, едва не подавившись незажженной папиросой.— Не стоило мне надеяться, что это дело обойдется без политики, да? Как бы вам теперь объяснить, уважаемый самодержец, что у нас тут республика?— Вениамин Семенович, — возмутилась Эмилия, убирая руку от лица. — Ну он же экспонат! — Она ласково погладила молодого египтянина по голому плечу. — И нам его очень-очень до утра в музей вернуть надо, на вас вся надежда.Майор опять хмыкнул.— Я, конечно, признателен, товарищ Зарецкая, что вы сочли меня достойным роли извозчика, — сказал он тем брюзгливым тоном, который позволял себе только с людьми, к которым необычайно тепло относился, — но, может быть, мне сперва расскажут…— Я знаю, что такое республика, — вежливо сказал Акменра. — И знаю основы советского строя. Профессор, первым разбудивший меня здесь, все мне объяснил.— Весьма сознательно с его стороны, — задумчиво прокомментировал майор, и нас вдруг оглушил визг тормозов. — А кошечки вот эти тоже ваши?— Кошечки?..***Они были великолепны. Две гранитные глыбы, размером почти что с наш автомобиль, с прекрасными человеческими лицами и гибкими кошачьими телами.— Шепсес анх, — прошептал Акменра.— Сфинксы! — восхищенно ахнула Эмилия.— Черт их возьми! — не сдержался майор.Гранитные львы по очереди подходили к машине, бодая ее коронованными головами, точно гигантские игривые котята. Тяжелый автомобиль покачивался на рессорах, сталь жалобно трещала. Не добившись успеха в попытках нас перевернуть, они с утробным громоподобным урчанием заходили вокруг машины. Потом один улегся позади нее, полностью перекрывая дорогу. Второй так же основательно устроился впереди.— Приехали, — устало прокомментировал майор. — Так что там, товарищ Зарецкая, насчет рассвета?— Все дело тут в скрижали моего отца, — опять успел первым Акменра. — В ней заключена великая власть, но кроме прочего она имеет свойство делать живым все неживое вокруг от заката и до рассвета.— А кто не вернется до рассвета к скрижали, — всхлипнула Эмилия, — рассыпается в пыль.

— Ага, — не поддался майор. — А кошки?— Если шепсес анх обычно стоят не в музее, — осторожно предположил Акменра, — возможно, к утру они просто вернутся на обычные места.— Таким образом, к утру наша проблема развеется сама собой? — безжалостно закончил майор. — Что ж, у нас есть несколько спокойных часов. Рассказывайте!И мы принялись за рассказ.***— Замечательно, — резюмировал майор. — То есть, несколько тысяч лет все шло спокойно, а потом в Египетском зале появился господин Бомбарнак?— Но позвольте! — вскинулся я, но увидел, что он смеется.— Хорошо, — продолжил майор Нольтиц. — А где сама скрижаль?— Увы, в руках презренного Па-Ди-Иста. — горестно повинился я.— У него ее нет! — хором воскликнули Эмилия и Акменра.— Как это нет?!— Он сам говорил, — пискнула Эмилия.— Я почувствовал, — степенно кивнул Акменра. — Он, конечно, силен, но с пластиной он был бы куда сильнее. Он бы был непобедим. Он сам ее ищет.— Великолепно, — снова подвел итоги майор. — Есть скрижаль, материально-культурная ценность. Хранится в опечатанном помещении. Вечером скрижаль в нем есть, ночью скрижали в нем нет. И никто не брал. Какие соображения, господа... и товарищи?Под тяжелым взглядом майора Эмилия втянула голову в плечи.— В-владимир Сергеевич, разве что, — пролепетала она. — Только я вам этого не говорила, товарищ Нольтиц.— Вы могли с тем же успехом выразительно молчать, товарищ Зарецкая, — майор нахмурился и вынул новую папиросу. Даже не зажженная она ужасно воняла. — Только как бы вам ни хотелось выгородить наставника, против логики не пойдешь. Ключ был только у хранителя коллекции. Да и мотив, пожалуй, тоже. А вот что нам теперь делать с кошачьими, это другой вопрос.Он включил и выключил автомобильные огни. Лежавший впереди сфинкс поморщился, но с места не сошел.— Не так, — мягко сказал Акменра, — и высунулся в окно машины. То, что он произнес, ужасно напоминало ?кис-кис?. Эмилия фыркнула. Обе огромные кошки одновременно грациозно потянулись, выгнули спины и встали по бокам машины как почетный караул.— Давно бы так, — буркнул майор себе под нос.***За время нашей стоянки ветер окреп и теперь налетал шквалами. С каждым его порывом вода в реке плескала через парапет. В углублении под стенами домов бежал ручей, и по нему одно за другим проплывали отесанные полешки, заслужив сокрушенное восклицание Эмилии. То и дело сверкали молнии, и над крышей дворца заворачивалась воронка вихря. Стая каких-то черных птиц поднялась с земли, когда мы свернули в переулки и принялась зловеще кружить над машиной. А следом за ней горделиво выступали два сфинкса.***Мы остановились в очень тесном и давно не чищенном дворе. Лестница узкая и крутая смердела запахами дешевой кухни. Освещения не было, и майор зажег фонарь. Возле нужной нам двери на многочисленных табличках от руки были указаны фамилии жильцов.— Владимир Сергеевич, — скороговоркой выпалила Эмилия, когда дверь открыл именно тот, кто был нам нужен. — У нас тут живой фараон четвертой династии, вы представляете? Вы не представляете!Ее наставник от неожиданности попятился, пропуская нас внутрь.— Вы пойманы с поличными! — вскричал я и для солидности сунул руки в карманы.— Гражданин... — веско начал майор.— Извините, — обронил Акменра.Отчего-то это все у нас получилось одновременно.Растрепанный человек в спортивных штанах и майке стоял перед нами и сонно щурил глаза, уже готовый покориться своей судьбе. Изо всех дверей высовывались любопытные носы соседей.— Господи, живой фараон! — сомнамбулически сказал Владимир Сергеевич и сделал попытку упасть на колени перед этим самым фараоном.— Гражданин, — предупреждающе протянул майор. Несчастный ученый вздрогнул, покачнулся, и наконец похоже проснулся окончательно.— Да-да... давайте лучше в комнату пройдем.Комната была небогата, но опрятна. Хозяин выпроводил из нее сонную едва одетую женщину, к ногам которой жался перепуганный тощий мальчишка, и обернулся к нам. Мне на мгновение стало его жаль.— Так что вы хотели узнать? — тихо спросил хранитель коллекции.— Владимир Сергеевич, как вы могли? — всхлипнула Эмилия.— Вы и правда считаете, что сердца девственниц лучшее средство для завоевания мира? — выпалил я. Мне нужно было увериться в собственной правоте.— Все, — мягко сказал майор. И мы узнали все.***Этот ученый олух даже не был сообщником Па-Ди-Иста. Он о Па-Ди-Исте вообще не знал! Он ничего не знал о магических свойствах пластины, о волшебном, чарующем, полном опасностей, ужасающем и прекрасном мире, в который она превращала музей! Она для него была просто куском золота! Материально-культурной ценностью, драгоценной находкой чужой экспедиции, которую можно выгодно продать. Эмилия слушала своего бывшего наставника, и на лице ее проступало все разочарование ребенка, которому нечуткие родители не только говорят, что Рождественского деда не бывает, но и настаивают на своей правоте. Она верила этому человеку, а он едва не променял власть над миром на билет за рубеж, бывают же такие олухи! И сам не понял, что хотел сотворить. За дорогую находку, проданную в обход официальной комиссии один из почтеннейших членов нашей, чтоб ее, делегации обещал ему документы и визу, и, должно быть, полцарства в придачу.Майор смотрел в окно, где бесновалась буря, и плечи его горбились.— Ну а что вы от меня ждали! — неожиданно вспылил Владимир Сергеевич. — Я хочу заниматься наукой, а не политикой. Я хочу двигать египтологию. Сколько лет прошло со времени последней экспедиции в Египет? Мы сидим на научных сенсациях, и не имеем толком времени их изучить. А у музея в четвертый раз меняют директора! А зарубежные коллеги делают наши открытия за нас! Вот вы на него посмотрите, — с неожиданным обличающим пылом он ткнул пальцем в Акменра, испуганно вскинувшего голову. — Да ваш фараон стухнет в запасниках, пока о нем вспомнят!— Это точно, фараона с пластиной никак разлучать нельзя, — жалостливо сказала Эмилия и опять сжала руку Акменра. Тот смущенно потупился.— А вы сами говорите, — продолжал свое наступление Владимир Сергеевич, — что здесь от этой скрижали одни беды и разрушения.— Точно, — хмыкнул я. — Оставь пластину вблизи вашего жреца, и он рано или поздно до нее доберется. Знаете загадку про волка, козу и капусту?..

Майор наконец прекратил так тщательно интересоваться пейзажем за окном, обернулся к нам, и златолюбивый египтолог съежился под его взглядом.— Сколько вам обещали? — коротко спросил майор.Владимир Сергеевич неловко дернул плечами и написал сумму на обрывке газеты. Сумма была ничего себе, даже учитывая обменный курс. Я присвистнул.— Превосходно, — сказал майор. — А если удвоить и добавить процент... Что ж, задумали продавать — продавайте. Только открыто, с оформлением документов и выплатой процентов музею и прибыли — государству. И комплектом: пластина и фараон.— Вениамин Семенович! — отчаянно вскрикнула Эмилия.— Это... это собственность советской науки! — разошелся ее куратор.— Что, уже советской? — спокойно спросил майор.Эмилия всхлипывала, прикрыв лицо руками.— Не разводите сырость, Зарецкая, — хмуро сказал майор. — А вы хотели, чтобы я оставил пластину здесь и ждал, когда с ее помощью разнесут город? Или чтобы я оставил в музее вашего приятеля — а он продолжит свою вендетту? Господин Бомбарнак про козлов и капусту все правильно сказал, но за жрецом у нас очередь не стоит, значит, уезжаете вы со скрижалью. — Он указал на Акменра, и тот торопливо кивнул. — Кто у нас там первым подсуетился, Кембридж? Ну, значит, едете в Кембридж.Я невольно порадовался за своего знакомого М., но тут же исполнился сочувствия к несчастной Эмилии и ее бессовестному наставнику.— Завтра, — продолжил майор Нольтиц, небрежно кивая потупившемуся египтологу, — вы убедительно объясните все это своему руководству, мне все равно как, но так, чтобы согласились продать. А я, — майор устало потер переносицу, — поговорю со своим. Вырученной суммы должно быть достаточно, чтобы предотвратить голод и уберечь Рембрандта и ван Эйка от посягательств таких, как вы. У кого есть вопросы, товарищи?Вопросов не было.Владимир Сергеевич дрожащими руками достал из навесного шкафа скрижаль. Я протянул было руки, но Акменра решительным движением пододвинул драгоценность к себе. А потом взял и просто перевернул отстающий сегмент. В комнате стало ужасно тихо, даже ветер, воющий в оконных щелях, умолк. Потом громко и отчаянно вздохнула Эмилия.— А вы как же? — я с почти благоговейным ужасом перевел глаза на Акменра. Молодой фараон не спешил ни падать замертво, ни рассыпаться в пыль.— У меня есть время до рассвета, — с дружелюбной улыбкой пояснил он. — Только надо бы вернуться во дворец. Зато городу теперь ничто не угрожает.Майор коротко кивнул и пожал ему руку.— Эй, — растерянно окликнул Владимир Сергеевич, когда мы всей толпой направились к двери. — А как же я? Если вы хотите, чтоб я завтра разговаривал с директором, значит, вы не собираетесь меня забирать.— А на каком основании? — любезно улыбнулся майор, и от его тона меня продрало холодком. — Мы же с вами не видели никаких живых фараонов, правда, товарищ куратор коллекции? А если вы слегка переутомились, радея о судьбах искусства, товарищи поймут и простят. Главное, помните, теперь я всегда буду за вашим плечом.Несчастный египтолог сглотнул.***— Да чтоб вас! — растерянно и рассерженно сказал майор, шедший впереди. Я, выбравшись вслед за ним из грязного подъезда, в восторге присвистнул. Ветер больше не налетал порывами и не крутил угрожающие воронки, тучи разошлись, и серебряный лунный свет заливал все вокруг, превращая город в призрачное видение. Во дворе перед домом, купаясь в лунных лучах, резвились котята. Две гранитные кошечки весом по нескольку тонн с разбегу напрыгивали на горбатую крышу черного автомобиля, кувыркались по ней, потирали спину, распластываясь всем телом. Видно было, что машина им очень нравится. То, что осталось от машины.— Шепсес анх! — укоризненно крикнул Акменра, оба представителя породы кошачьих с готовностью подбежали к нему, покорно склонили головы. Ужасно хотелось потрепать их за бородатые подбородки. Выражение лица майора сложно было передать.— Ладно, — сказал он наконец. — Спишем на ураган. А вот до музея нам как теперь добираться, господа? То есть товарищи.Акменра деловито снял с ближайшего к нему сфинкса головной платок — тот подставлялся и довольно мурлыкал — и накинул ему на шею на манер недоуздка.— Ну нет, — решительно сказал майор Нольтиц.— Ну что вы, Вениамин Семенович, а давайте! — Эмилия поддернула юбку и уже влезала на широкую спину позади Акменра, обхватив его тонкими ручонками.— Я, Зарецкая, разумный советский человек, а вы ведете себя... — сфинкс недовольно боднул его широкой каменной башкой. Майор посмотрел на него, не договорил и неожиданно расхохотался.***Музей стоял. В музее даже было довольно мирно. Вполголоса переговаривались над главной лестницей кариатиды и вакхи. Из-за ближайшей колонны торопливо выскочили человеческая фигурка с головой шакала и человеческая фигурка с головой ибиса, обе полметра ростом, и бросились наутек в направлении залов с древностями. По Фельдмаршальскому залу бродил наш знакомый рыцарь, перекидывался словами с портретами и искал по углам отвалившееся наплечье. Его кляча меланхолично жевала гардину. Святой Георгий привязывал дракона к саням и оглядывался вокруг с таким видом, будто ему ужасно хотелось бросить копье, взяться за швабру и как следует тут подмести. Два воина в русских шишаках у входа в Гербовый зал резались в карты.— Здесь проводились приемы, — услышал я у себя за спиной негромкий голос Эмилии. — На деньги, отобранные у простого народа, цари веками устраивали роскошнейшие балы! Представляете, как было красиво, когда во всех люстрах сразу зажигали свечи? Ах, как же жаль, что вы уже не успеете побольше мне рассказать о том, как жили у вас. Я книгу бы написала!— Не надо плакать, — тихо говорил Акменра.— Почему?— Мать говорила, так вы потеряете красоту. А я не хочу.— Ой, ну вас! Лучше еще что-нибудь расскажите.— Лучше вы, говорите о вас.— Что во мне может быть интересного? — Эмилия опять всхлипнула.— Что-нибудь. Ну вот например, свечи — это как масляные светильники?— Да, как светильники.— А бал — это когда приносят налоги?— Нет, — Эмилия засмеялась сквозь слезы, — бал это когда танцуют.— Как это —танцуют?— Вот так.Я оглянулся украдкой: посреди огромного белого с золотом зала разучивали основной шаг вальса худенькая девушка в серой юбке, тихо глотавшая слезы, и ослепительный солнечный юноша, яркий от золота и загара. Мне стало грустно.Майор кашлянул за моим плечом.— Кажется, мы тут лишние.***В длинной выкрашенной в алый цвет галерее бесконечные портреты военных дружно чистили эполеты и, красуясь друг перед другом, выпячивали увешанную орденами грудь.— ?У русского царя в покоях есть палата?, — бездумно процитировал я.Майор вскинул бровь.— Право, Клодиус, ваша начитанность порой меня удивляет.— Ну, боже мой, я с вами знаком тридцать лет. Должен я был хотя бы попытаться понять русскую душу?— И как, поняли?— Нет.Майор рассмеялся.— Ну, значит, мы с вами обречены на вечные попытки.Он сел на музейную скамеечку и вытащил свой ужасный портсигар.— А знаете ли вы, господин Бомбарнак, что заслужили очередную медаль, теперь уже от советского государства? А уж какой выйдет репортаж!— Да бог с ним, с репортажем, — сказал я и все-таки принял предложенную папиросу. — И с медалью, тем более. Зато какое вышло приключение!— Изумительное, — согласился майор и запалил папиросу (военачальники прошлого зашикали на него, брезгливо отворачивая носы). — Вы же бываете в Англии, Клодиус? Присмотрите там за мальчишкой? — он кивнул на дверь, озабоченно хмуря брови.— Ну разумеется присмотрю!— А приключение и правда вышло достойное, — улыбнулся майор и неожиданно подмигнул мне. — Надо как-нибудь повторить!