I (1/1)

Сидя на развороченной постели Филипп пялится в одну точку на очередной картине. Третьей за эти два месяца. Размером она больше прежней, однако изображён на ней один лишь Месье – он задумчиво глядит вдаль, прикрывшись лишь лёгкой простынью, уподобляясь прекрасным юношам Райского сада. Римский художник сделал, кажется невозможное. На холсте красоту принца воспевали ангелы с арфами в руках, а один из известных божественных сюжетов разворчивался прямо за его спиной. Шевалье не оценил работу мастера, только лишь фыркнув и кинув небрежное "посредственность". По его мнению, переносить людей в Райские сады при их жизни, значило что-то определённо точно недоброе. Даже если и в искусстве – этому не должно быть места. Ещё больше его беспокоила постоянная сосредоточенность Месье на незначительных мелочах, излишняя задумчивость и отрешённость. Филипп никогда не любил картины. Позировать ему казалось донельзя скучным, а после он зачастую жаловался на боли по всему телу. За последние полгода герцог позировал уже для десятой картины. Де Лоррен не понимал перемены в настроении любовника и уже собирался было паниковать, но вовремя вспомнил, что обещал доверять и верить Месье, что бы не случилось. Присаживаясь на колени перед принцем он надеялся заполучить хоть каплю его рассеянного внимания. – Любовь моя, ну взгляни на меня хоть раз. Сколько мне ещё извиняться перед тобой? – едва находя в себе силы на дрожащий шёпот. Он сдерживает слёзы, находясь в полном отчаяньи. – Последние дни я думаю о смерти. — фраза буквально выбивает весь воздух из лёгких Шевалье, а сознание застилает паника. Слеза срывается на болезненно бледную щёку, а длинные ресницы подрагивают. Месье всё так же смотрит на картину и хмурится, продолжая: – Никто не будет скорбеть по мне, и не смей перечить, я знаю это наверняка. Ты не станешь носить по мне траур долгие годы. Быть может брат вспомнит обо мне раз или два, впервые обратив на меня всё своё внимание, без поиска выгоды. – Прекрати эти речи. – Де Лоррену приходится ухватить Филиппа за щёки. Нежно, но не давая и шанса выбраться. – Прекрати немедля. Ты знаешь всё. Знаешь, что я чувствую, знаешь меня, всё обо мне. – мягкая ладонь невесомо собирает со щёк маленькие солёные капельки. Принц улыбается. Устало. Измученно. Но так тепло, что ещё немного и Шевалье просто провалится в бездну своих спутавшихся, будто клубок ниток, чувств. Он не хочет жалеть любимого. Герцог ненавидит это. – Я не боюсь смерти, Филипп. – Впервые слетающее имя с совсем сухих губ заставляет его снова опешить, но он не успевает ничего сказать, когда принц продолжает: – Я видел её. Смотрел ей в глаза. Она не страшна. – Месье неторопясь спускается на пол, садясь напротив де Лоррена и позволяя крепко обнять себя. – В смерти меня страшит только то, что я не смогу видеть тебя после. Слышать,? чувствовать, касаться, целовать. Мёртвым я не смогу любить тебя. А я хочу быть с тобой вечность, мой дорогой Филипп. – Я найду тебя. – В запале бушующего возбуждения твёрдо отвечает Филипп. Кровь бурлит, а сам он готов на любые подвиги, только бы Месье не думал о подобном. – Найду тебя кем бы ни был в иных жизнях. Я найду тебя и заберу себе, слышишь? Никто не сможет удержать меня. Я клянусь тебе, клянусь своим сердцем уже давно принадлежащим только тебе. – Я верю тебе. Всегда и во всём верил. Проходит всего пара минут прежде чем в покои без стука входит Лизелотт, безумно чем-то взволнованная. Она бросает лишь один взгляд на мужчин, прежде чем герцог поднимается на ноги и подходит к ней. – Что-то случилось? – Да, – принцесса старается подавить улыбку, но у неё не выходит. – Я жду ребёнка. От былой грусти в покоях не остаётся и следа, когда Месье радостно смеясь прижимает к себе жену и будто забывает о прошлом разговоре. – Твоя история продолжается, мой принц, и ни за что она не оборвётся твоей смертью. – едва слышно говорит Шевалье, краем глаза улавливая протянутую ему руку. Теперь они точно будут счастливы.