Часть 10 (1/1)

— ... сказал он тогда: ?Не шумите!? — и разорвал ньярлатхотепов на клочки. И те не собирались обратно. Я смотрел на своего отца, тот с большим удовольствием высасывал из косточки мозг. Вот оно что оказывается. А я и не думал о таком даже. Это как-то... странно о таком думать-то. — Тогда Сайхар-Елисеиту поставили монумент в честь победы над ньярлотхотепами на Арвинко`нолгел. Первый и последний монумент человеку у ктугхианцев. Ему присвоено пожизненное звание ?Космический Рейнджер?! Куна подала моему отцу ещё кость, а тот посмотрел на неё из-под прищуренных век. Тёмно-русые волосы и карие глаза, а сбритые теперь усы показали некоторую ранее не очевидную моложавость. Только глубокие морщины на лбу и в уголках глаз на прокалённой солнцем коже указывали предположительный возраст его. В своих очках на носу, в которых он читал с планшета очередную книгу — альтернативную историю очень любит — да с саблей, которую он держал под рукой, он был похож на европейскую версию... Айзена Соске. Такой... внезапно властный, взгляд вместо усталого и печального стал острый и злой. А посматривал он на Йог-Сотот, которая уселась мне на колени и вздрагивала каждый раз, едва сталкивалась с ним глазами. Отложив косточку, батя уставился на неё с усмешкой. — Напугал я тебя тогда, да? — Я ничего боюсь. Я — Йог-Сотот! Хозяйка вселенной! — Ну, во-первых, Азатот сильнее будет, и на неё управу найти можно. А во-вторых, ты дрожишь. Действительно, Тота дрожала. И даже спрятала лицо у меня на груди, очень жалобно взглянув на меня снизу вверх. Полагаю, не столь уж и силён батя, как выглядит из разговора, просто сейчас он хозяин положения. И Тота это прекрасно чувствует. Не стану я с ним ругаться. Йог-Сотот же не захочет со мной расставаться — вот и смотрит так жалобно. — И что ты здесь забыла в две тысячи первом? — поинтересовался он. — Е-елисеич, не дави на неё, а? — попросил я отца. Папа фыркнул. — Защитничек. Вот у плиты стоит нормальная женщина — вот против неё и слова бы не сказал. Куна уронила кастрюлю с водой, облила нас с Тотой, запричитала что-то тихое и беззлобное и схватилась за тряпку. — И-извините, я сейчас приберусь. — Ла-ладно они, бать, а ты-то кто тэ-такой?! Он помолчал. Затем вздохнул и пожал плечами. — Богатырь я. Но более ничего не добавил. Йог-Сотот только крепче меня сжала и руками, и щупальцами. — Тош, — шепнул я ей. — Тош, бо-богатырь — это серьёзно? ?Или лечится?? — хотел я добавить, но не стал. — Он может убить любое зло, кроме хтонических божеств, если сражается за правое дело. Владеет БПЕ и ББПЕ, непредсказуем, олдскулен, крут и гарен. Владеет на разном уровне холодным и огнестрельным оружием, очень высокий показатель внутренней энергии! Смертный, убиваемый, но очень выносливый... Р-раньше, до Сотворения Мира, такие убивали нас сотнями на Змиевом Валу. Тогда маме пришлось сбегать, чтобы не оказаться пойманной... — А-Азатот чего-то боится?! — удивился я тихо. — Чш! Не зови её! — Тошенька приложила мне щупальца к губам. Ответила: — Мама боится одиночества. Для нас одиночная тюрьма хуже смерти. — Вы-вот как. — То дела давно ушедшего прошлого. Берсерки и предки, богатыри и витязи, ведьмаки и волхвы — всё это было, Сёма, но технический прогресс неумолим. Изнутри, сами себя... — батя кривился, но рассказывал уверенно. Отец покачал головой. — Последнего дракона на южном полюсе спрятали, и то его американцы нашли. Тьфу! — он сплюнул кусок кости в мусорное ведро. — Годзилла — документальный фильм... — Пф! Ха-ха-ха! — я не выдержал, засмеялся. — Эти воины Господа... — отец покачал головой. — Новые конкистадоры, ихумать! А я помню, как на Горыныче катался! До чего ж душевный был человек! Дракон то есть. Отец отодвинул тарелку, тяжело откинулся на заскрипевший стул. — Как же я устал по мирам мотаться... — вздохнул он. — Как устал! Всего пятьдесят лет с небольшим, а ощущение, будто несколько сотен. И не хотел в это тебя посвящать и возить с собой. Тем более, хлипкий ты. Даже бросил это занятие, думал, что всё, теперь как люди будем жить. А оно вот как меня догнало! Он ещё раз покачал головой. — Мы-может, и хлипкий, но Р-р-р`льех как-то пережил. — Да слышал уже от ктугхи. И сам вижу. Вот что, Сём, ты сам решай, но красненькая мне больше по нутру. Тота взглянула на меня очень внимательно. В обычно агрессивно-зелёных глазах плескалась печаль и какое-то отчаяние. Она сжала в кулачки ворот моей майки, а щупала её заметались по всему столу. Откинув их рукой, отец совершенно спокойно взял рюмку и осушил её, поставил на место со стуком, совсем не сморщившись. Интересно, курить в туалете по привычке он как будет? А уши чистить? Хочу на это поглядеть. А то уж больно он равнодушный, аж завидно!!! Это мой шанс выбраться из безнадёжной ситуации. Сохранить рассудок и жить, как нормальный человек. Но... как-то... я не мужик, что ли? — Да-думаю, мы всё-таки по-пробуем, — сказал я отцу, а сам обнял своё чудище хтоническое. — О-она вернула мне за-здоровье и несколько раз спасла жизнь. Она... е*$@#&/ая, но, в целом, милая. — И-и-и! — Йог-Сотот прыгнула на потолок, затанцевала там, а затем заструилась и исчезла в вытяжку. Неужто убежала подругам рассказывать? Гостей, как она говорит, у неё не бывает, но это не значит, что и подружек совсем нет. — Вы-всё равно мир никогда не станет для меня пэ-режним, — посмотрел я ей вслед и добавил: — А е... ещё с Тёщенькой воевать будет некем. А ведь у То-тошеньки ещё и бы-ратья могут быть с сёстрами. — Ну да, — кивнул отец. — Ктугха, выйди на две минуты. Сказать надо кое-что, что гостям знать не стоит. Дождавшись, пока Куна выйдет, батя сказал, хитро ухмыляясь: — Я просто должен был держать марку. Не каждый день сына замуж выдаю. — И тэ-ты туда же! — Но насчёт войны ты прав. С Ней воевать теперь некому. Мало нас осталось. *** — Самый хороший в России источник информации. Отец включил телевизор, пока я обдумывал своё, как бы, прошлое, а также по-новому воспринимал рассказы отца на ночь. Сказки про барабашку. И его внимательные глаза, когда я просил прогнать монстра из-под кровати. Могла ли там быть Тота? Могла. Она и сейчас выглядывает из-за телевизора, и посматривает на батю как-то... нехорошо. Как бы не задумала чего. Жэ — жуть. Куна варила борщ. Пахло так, что мы решили не тянуть, а быстро закинуться чем-нибудь этаким, вроде бутербродов. — Захар Елисеич! — вдруг обратилась к бате Тота. — Я не буду делать ничего такого! Обещаю! Зуб даю! Она щупальцем протянула ему огромный клык. Один из тех, что он же божеству и вышиб, как я подозреваю.

Отец взглянул на неё со скепсисом. — В эфире программа ?Самые безумные предположения?, — после характерного музыкального сопровождения объявил ведущий. — Рен-ТВ? — удивился я. — Почти никогда не врут, — кивнул отец. Тота, не показываясь из-за телевизора, протянула бате консервную банку с чем-то шелестящим, металлическим. Он только глянул внутрь и побагровел. — Так это ты мои крючки спи*&@-&@?!! — Нет, я их нашла! — вскрикнула Тота у меня за спиной. А я сам вдруг вспомнил, как мощно меня отец выдрал за примерно такую же баночку крючков лет в четырнадцать, когда я ещё ходил с пацанами на рыбалку. Больше не было желания — отбил. И зачем Тоте понадобились крючки? Хотя не хочу знать. Отец сел, когда хозяюшка Куна поставила перед ним тарелку с супом. Молча взял ложку и начал есть. Вид у него был невозмутимый, даже когда из бордового бульона показалось щупальце. Он просто порвал его ложкой, равнодушно откусил. — Крови много, — сообщил он Куне. — Откуда? — удивилась та. — Славянский борщ, земной рецепт! Дядя Сай, я... Я же глядел на втягивающиеся под плиту щупала Йог-Сотот. Обычное времяпрепровождение: отец читает в своей комнате, я — пишу в своей. Сегодня же мы вместе смотрели на то, как Куна убирается. Разговор как-то совсем не получался. — Хорошая девочка, — кивнул он на инопланетянку с пылесосом. — Хотя обычаи у них суровые... — М? — промычал я вопросительно. — Ну, например, свадьба у них считается совершённой, когда самец самке пламя раздует. Искусственное дыхание, грубо говоря... А так можно хоть обтрахаться, — батя взглянул на меня искоса. — Фигня какая-то, да, Сём? Никогда их не понимал. Он вернулся к созерцанию, а я же начал чувствовать, как медленно уходит из ног тепло. — Бы-б&*!!! — Ты чего? — удивился батя. А потом понял и расхохотался, глядя на застывшую Куну с трубой пылесоса в руках. — Хитрая какая! А ползучая не в курсе? — Н-не знаю, — вздохнул я. — Это ещё хорошо, что не королевских кровей, — хмыкнул отец. Пояснил для меня: — Тогда ктугхианцы объявили бы Земле войну, а наш шарик такое вряд ли переживёт. — Д-да нет, из пэ-полиции вроде, — я нахмурился и посмотрел на балкон, пытаясь вспомнить, что же я вообще знаю об очередной чертовщине, что впустил в дом. — Наряд на ней был какого оттенка? — Д-да ладно тебе, ши-шансов на это один на миллиард, — отмахнулся. Да, это уж совсем будет. Даже по моим меркам. Где же там Йог-Сотот запропастилась? Как спряталась, так и не появляется. — Ну, ещё на моей памяти королевская семья ктугхов была в тринадцать миллиардов особей. Считай, несколько секторов занимают, да огромное подпространство для себя обустроили. Как у твоей ньяшки — только ползучая там одна кукует. Н-нет! Пожалуйста! Хорош! — Ка-ка-красный, — сказал я отцу, а Куна, продолжившая было убираться, вновь замерла и отвернулась к стене. Молчание сказало за неё и отца всё. Я крепко зажмурился, а перед глазами тут же явилась, как живая, картинка огромного флота на орбите синего шарика. Капля холодного пота скатилась по виску. — Пиздец, — вздохнул отец тихо. — Вот поэтому людей на Р`льех и не пускают. Вот поэтому. — А-а-а!!! — взвизгнула Тота, появившись из ниоткуда. Она отбивалась своими щупалами от каких-то шариков, а покончив с ними, закрыла себе рот щупальцами. Затем прошептала: — Симеон, нужно поговорить. Я зажмурился и выдохнул. — Это срочно? Мы тут думаем, как спасти Землю. — О! — удивилась Йог-Сотот. — Заикаться перестал! Я повернулся к отцу. Его расслабленное лицо не изменилось. Казалось, такие перспективы его ничуть не впечатлили. — А как они узнают? — О-о, они точно как-то узнают. Закон Мёрфи. — Ж-ж-жопа. — Симеон, правда, надо поговорить! — кинулась ко мне Тота, она прятала что-что в руках за спиной. Отец приподнялся на диване, махнул рукой разрешающе. — Да показывай уже, Тота, что приволокла на этот раз. Воробья задушила? — Я не!.. Хотя... — серощупальцевая задумалась, затем её глаза вспыхнули зелёным огнём: — Разве что подоить! — Чего? — Воробья, для птичьего молока! Так, не представляй себе это, не представляй!.. А! И как теперь это развидеть? — Так что принесла? — напомнил батя. Тота показала меч, небольшой, с молочно-белым лезвием и не очень красивой рукоятью, скорее самой простецкой. — Меч-леденец! — объявила серощупальцевая. — Тота! — шлёпнул я себя по лбу. — Кладенец же! На это отец только хмыкнул: — Нет, Сём, всё правильно, леденец. Он как раз против ктугхианцев хорошо пойдёт — замораживает! — Так вы!.. — тут же сунулась к нему Йог-Сотот, на коленки встала, заглянула в глаза. — Что я? Он взрослый мужик... — Ура-а-а! — тут же вцепилось в батю моё безумие руками, ногами и щупалами, радостно обнимая. Тот и бровью не повёл, словно так и надо. Ничего, зайдёшь в ванную уши почистить — я посмотрю как тебя проберёт, — подумалось мне завистливо. *** Вечером Тота в чём мать родила уселась на меня в моей комнате. Мы впервые по-настоящему целовались, я — с замиранием сердца, она же с чуть ли не рычанием. Устав чувствовать слегка трясущиеся щупала под своей кожей — прям в мышцы она не пошла, но всё равно было больно, — я схватил конечности Йог-Сотот и накрутил их на руку. С небольшим трудом поднялся и прижал её лицом к стене, что есть силы потянув за щупала. — Ох! — Тота выгнулась. Реальность немного поплыла, когда Йог-Сотот ощутила меня в себе, но вскоре улыбающееся божество вернула над собой контроль. — Ах! — на обоях и бетоне остались глубокие царапины от ногтей. С моей руки потекла кровь. Я же, зашипев не хуже иного змея, начал двигаться. — А-а! Я делал это с таким отчаянием, будто занимался сексом в последний раз. Не было никакого желания продлить момент или каких-то томных ласк. Ничего такого. — А-а-а! — Тота вздрогнула всем телом, затряслась, завыла. На мою комнату опустилась темнота. А я провалился в чернющий космос без единой звезды. Правая рука разодрана и с неё капает кровь, висят клочьями куски кожи. Я глубоко дышал, но пока ещё больно не было. Жгло, но не так, как будет. Тота, тяжело дыша, собралась в темноте. Сев на колени, она тёрлась об мою руку и слизывала кровь. Лучше б всю жизнь девственником ходил, чем такое... хорошо хоть всё на месте. Тота лежала на моём плече, пока мы медленно, под силой гравитации, поднимались к Млечному пути. Она впервые за долгое время была относительно спокойна, только шевелила щупалами, да зрачками. — Ты ведь не всё? — спросила она. Я отмолчался. От кровопотери у меня кружилась голова, а Йог-Сотот явно забыла о маленькой моей слабости. Я смертен. — На сегодня всё. Иначе я скончаюсь. Тота посопела немного, отвернулась. — Мама прилетит послезавтра. Ты сможешь?.. Что именно я должен был смочь — я не услышал. Да и пофигу. До послезавтра ещё дожить нужно. Я поцеловал злое божество в макушку и уставился на звёзды. Какие, нахрен, войны? Тёща едет!