Глава 1. (2/2)

Он лежал, уставившись в телефон, видимо переписывался с кем-то, когда я застыла в дверях. Удивленно поднял на меня свои каре-зеленые глаза и только хотел что-то произнести, как я в три прыжка преодолела расстояние между нами и, обняв его за шею, зарыдала.

Кажется, он все понял, потому что отложил смартфон и обнял меня. И стоило его крепким рукам сомкнуться на моей талии, как меня забила дрожь. Настолько сильно было осознание того, что через месяц, или через год, он уже таким не будет.

Когда я наплакалась, он отстранил меня от себя и улыбнулся:- Ты осушила все свои слезные запасы, которые копила столько лет? Или мне стоит позвать медсестру, чтобы она принесла еще наволочек?Но я не смеялась. Я чувствовала, как губы непроизвольно дергаются, а в груди разрастается безграничное чувство нежности и жалости одновременно. Я взяла его ладонь и прижала к своим губам. И даже с закрытыми глазами, просто по колебаниям воздуха, я видела, что он тоже заплакал.С того самого момента началась наша с ним борьба.

Я засыпала сидя, положив свою голову на край его постели. Я кушала с ним, пронося в палату строго запрещенную газировку и пиццу. Я смотрела с ним все новые фильмы, лежа возле него на больничной койке.

И это я была с ним рядом, когда он лишился правой ноги. На моей груди Гас рыдал, произнося бессвязные фразы и задыхаясь от бессильной злобы. Со мной он учился заново ходить. Со мной он переживал свои большие поражения и маленькие победы.

А потом он влюбился в Каролину. Мы втроем, бывало, обедали в столовой больницы, когда Гаса только-только госпитализировали. Она была хорошенькая, еще не прошедшая курс химии, хвастала своими длинными роскошными кудрями и чудесно смеялась любой глупости, сказанной Гасом.Я вспоминала все это, когда решалась уйти.Тогда ему уже поставили БПР и я, справедливо полагая, что больше не нужна, оставила его.

Мне было невозможно больно. Я никогда не говорила Гасу, что ушла из группы поддержки и перестала посещать четверть уроков, лишь бы лишний раз побыть с ним. Не рассказывала, что Линн и Элли больше не являются моими лучшими подругами, и наша тройка ДжоЭлЛин распалась навсегда.Гас всегда занимал большую часть моего мира. Но после того, как я смогла стать для него хотя бы немного ближе, он стал и вовсе целой планетой. Моей планетой.Я вертелась вокруг него словно вокруг солнца. И нас это устраивало.

Я не рассказывала ему о том, как в ночь, когда он лежал в реанимации после ампутации, я выла в ванной, все, не решаясь покончить с собой. И как отчим выломал дверь, и как мама заходилась в рыданиях, обнимая меня.Не говорила, потому что не видела в этом смысла. Он никогда и ничего не просил у меня. Не обещал. Не клялся.

Все, что я делала, было ради него. Но, отчасти, я понимала, что делаю все это и ради себя тоже.

Мы не виделись пару лет. И я, свято следуя своим принципам, разфолловила его на всех своих страницах. Мне не хотелось видеть и слышать ничего, что слишком близко касалось его.

Я хотела бы сменить номер, чтобы он никогда меня не нашел. Хотела пропасть. Но этого не понадобилось. Потому что он меня даже не искал.Из точек соприкосновения осталась только одна школа. Но, не буду врать, о нем помнили только как о прекрасном баскетболисте и смазливом парне. Никто не копал глубже, никто не навещал после того, как он ушел со школы. И благодаря тому, что никто о Гасе не говорил, я вспоминала о нем все реже и реже.И вот, спустя столько месяцев, мы случайно встретились на вечеринке. Огастус был пьян. Я не держалась на ногах. И нисколько не удивилась, когда обнаружила, что прижимаюсь к нему на кровати в чьей-то комнате. Подсознательно я всегда мечтала об этом. И так же подсознательно знала, что то, что мы делаем – не от души. Он просто не в себе.Но, в глубине души, я надеялась, что все это от того, что за время моего отсутствия, он понял, что же я для него значила. Пока он изнеможенно лежал на мне, пытаясь отдышаться, я представляла, как завтра мы будем вместе целоваться в парке, куда я сотни раз хотела его сводить, пока он лежал в больнице.