Глава 37. Самый лучший план. (1/2)
Я не вступаю в безнадежный бой.Я просто – в бой.А дальше – как получится.Альвар1
Они вернулись. В воздухеплыл туман. Прозрачный, невесомый. Пахло мокрыми листьями. Деревьястояли голыеи печальные. Только елки зеленели, но даже в их густой зелени виделось нечто скорбное. Мистрис любила осень с её горьковатым, чуть терпким запахом бархатцев и прелых листьев, с её дымом костров, с её зыбкимитуманами… Но эта пахла слишкомгорько, а в увядании не было надежды на возрождение. Смерть и болькоснулись этой земли и навсегда оставили свой след… Никогда ничего уже не будет прежним…Лиссэ тряхнула кудряшками: ?Вот лезет же в голову бред!?
Твердыни уженет и никогда больше не будет. Нет и её защитников. Их души сейчас где-то далеко-далеко. Они там, кудаЛиссэ пока нет хода. Но Хозяин этих мест, сердце этого края еще есть… Где-то…Женщина пнула облетевший куст, неведомо каким образом оказавшийся на месте тропинки. Куст был не виноват, скорее, она свернула не туда.Бредовые мысли еще никогда никому не помогали. Мелькор не где-то, аочень даже известно где. В кмырговомВалиноре. Чтоб их там Хмарыш всех сожрал!Внуки и дети погибших защитников Аст Ахэ живы и в безопасности. Они найдут свой путь, свое место на этой земле. Люди – удивительные существа. Они живучее всего на свете, даже тараканов. Их не извести, раз уж онисумели расплодиться. И это правильно! Безысходностьне для нас!Плакать не стоит. Нужно найти Гортхауэра. Она обещала вернуться к нему. Онавыполнит свое обещание.
Тропинка появилась внезапно, дейепошла по ней, ведяв поводу гнедую. За ней след в след тащился понурый Тиниар. Успокаивать братца не было ни сил, ни желания, но, к счастью, он молчал, глядя затуманенными тоской глазами.
Их путешествие было не столь и долгим, зато чрезвычайнопознавательным! Тиниар многое узнал о своих родичах. Из камушков получилась замечательная лакмусовая бумажка. Ожоги на руках у многих мужей сегославного поселения явно свидетельствовали о том, что кровь невинных они проливали, даи лихие помыслы им не были чужды. Теперь они глубоко страдали и отнюдь не стоически, что здорово взбесило их более миролюбивых родственников. Лиссэ очень понравились те добрые и тёплые слова, которыесказала жена Тиниарова родича о нем и остальных мужчинах своей земли. Словесные обороты были так замысловаты, а эпитеты столь неожиданны!Пожалуй, из этой эльдиэ вышел бы толк. В ней явно спал большой талант! И как же удачно он проснулся!Впрочем одинокой она не осталась. В один далеко не прекрасныймомент Лиссэдаже испугалась за названного братца: обозленные женщины его чуть было не прибили. Пришлось вмешаться. В итоге их выставили, строго-настрого наказав вернуть камни на их место и исправить содеянное. И еще хорошо, что клятые феаноринги опутешествии сильмариллов ничего не узнали. Конечно, дейе бы с нимисправилась. Пара-тройка мощных заклинаний былазапрятана в браслете из темного оникса, обвивавшего её руку. Теперь эта сила пригодится длядругого, более важного дела. Дейе было немного жаль пострадавших эльфов. Последнее время они жили мирно ине очень стремились к подвигам. Мистрис утешаласебя тем, что её проделки, немного изменившие изначальное проклятие, посодействуют и скорейшему заживлению ран.Возвращение оказалось горьким, дажедля понимавшей, что они увидят, Лиссэ. Пропустили их легко. Столько сейчас здесь было эльдар из Светлого воинства, гордого своей победой, что еще одна парочка осталасьнезамеченной.Тиниар молчал. Лицо его осунулось, а глаза выцвели. Но братец не жаловался. Мистрис вздохнула: беднягу было искренне жаль. Он ожидал мира и понимания, а увидел лишь ненависть и смерть. Что ж, рано или поздно все воздушные замки рушатся, главное, не погибнуть под их обломками.
Тонкий черный волос трепетал вдлинных пальцах Лиссэ. Он рвался на волю. Он указывал ей дорогу. Оррик гордо восседал на плече и ничего не указывал. Его дщерь мирно спала в корзинке, которую нес нолдо.
- Тиниар, ты знаешь, что нужно делать, - дейеостановилась на большой и относительно ровной площадке. – Дальше я пойду одна.- Свет моего сердца, как я могу отпустить тебяодну! – запротестовал братец.
- Со мной будетОррик, - мягко сказала она. – И такого ровного места мыбольше здесь не найдем. У насслишкоммало времени, братмой. Ты помнишь, что требуется?
Мистрис уже давно объяснила Тиниару, что он должен будет сделать. Ингредиенты она подготовила, чертежнарисовала, оставалось лишь воспроизвести его на земле.Пока она будет искать майа, нолдо нарисует пентаграмму и разложит необходимые травы. Потом она зажжет огонь и произнесет слова силы.
- Да, я все сделаю, солнце мое! – покладисто кивнул братец и погладил белую кошечку. – Скажи мне, о возлюбленная сестрамоя! Скажимне, почему же так получилось? Как Илуватармог допустить подобное?!- Надо полагать, его замыслу сие не противоречило, - дернула она плечом.- Нет, такогобыть не может, - прошептал Тиниар. – Почему они, пришедшие из Благословенной земли, не смоглиувидеть то, что стало доступным мне – ничтожному из ничтожных? Почему, Аннифируэль? Почему?
- По кочану! – раздраженно бросилаЛиссэ. – Ты просто не понимаешь и не видишь всей картины в целом! Тиниар, - голос мистрис стал вкрадчивым. – А вдруг правы они, а ты ошибся?- Нет! - с негодованием воскликнул он. – Я видел и вижу Свет. И он горит в тебе! И у Мелькора я видел Свет! Нет, возлюбленная сестра моя, я не ошибся!- А вдруг мой свет не от Илуватара? – продолжила расспрашивать его дейе. – Подумай, Тиниар, прежде, чем пойти сомной. Потом будет поздно!- Я все давно решил! Ты - мойСвет. Ты - Истина! И я готов умереть ради тебя и Света истинного!- глазабратца прямо-таки сияли неземным светом. Вот ведь восторженный обормот! Еще погибнет ни за грош!Легкиеугрызения совести кольнулисердце. Но делать было нечего – Тиниармог ей помочь и лучше бы ему не задаваться такими вопросами там, где они завтраокажутся.
- Ты не забыл кольцо и цепь? – спросилаона.
- Как я могу забыть дары возлюбленной сестры моей? -нолдо с гордостью показал Лиссэ её подарки. Камешки в них были непростые, ограненные особым способом, они слегка искажали и затуманивали мысли для желающих покопаться в чужой голове. Больше ничего для Тиниара она сделать не могла.
- К утру я вернусь. Отдохни, поешь и принимайся за дело! – женщина развернулась и полезла череззавал.2Гортхауэра она нашла не сразу. Лишь когда сумерки стали мягко спускаться на землю, увидела, а скорее, почувствовала его усваленных в кучукамней. Майа сидел на большомвалуне и казался ещеменее живым, чем камень. Белое измученное лицо, закушенные губы и глаза – огромные и черные из-за расширившихся зрачков. Не видит и не слышит.Водой бы его облить, да где ж еёвзять.Неплохо помогает и по физиономии треснуть. Только не стоит, а то руку еще отобьёшь.Остается лишь один способ приведения в чувство – древний и надёжный, как и сама жизнь.Лиссэ шагнула к любимому и, положив руки на плечи, прижалась губами к его губам - холодным и твердым, как лед. Он дернулся и приникк ней. Руки вцепились в плечи, подобно когтям зверя, раня кожу.Узнал он её или нет, дейене поняла, но её тепло согревало его. Её жаркие губы пробуждали в нем жизнь…Гортхауэр сжимал её в объятиях, стискивая и сминая до боли. В глазах вспыхнуло узнавание…
Сейчас Лиссэ была для него надеждой, спасением…
Камни были жесткими. Но какое этим двоим было дело до камней? Они не замечали ничего: ни холода, ни боли, нинаступившей темноты. Сейчас они были едины. Она чувствовала его боль, и эта боль сводила её с ума. Но она знала, что нужна ему, и боль становилась терпимой. Он чувствовал её любовь и её надежду. Он не понимал, начто можно надеяться после всего… Он не понимал, как можно сейчас жить… Но жизнь пробуждалась в нем с каждойминутой, с каждым прикосновением их тел, с каждым соприкосновением их душ…3
Утром Лиссэ внимательно изучиласебя в походноезеркало. Пара синяков, царапин и другие следы бурной ночи в предстоящем деле абсолютно излишни. Исцелять себя не так уж и просто, а силы нужны длядругого…Гортхауэр сидел на том же камне и выглядел отвратительно, но, по крайней мере, не напоминал надгробие.
- Радость моя, ты не мог быизбавить меня от некоторых отметин на моем теле? –деловито поинтересоваласьдейе. В конце концов, труд лучшее спасение от мрачныхмыслей. – Мне они, разумеется, очень дороги, но все же…Майа вздрогнул.- Прости, яне понимал, чтоделаю. Какя мог? Лиссэ, какя мог забыть? - простонал он, исцеляя еёцарапины. - Я не сержусь! И ты ничего не забыл, и я ничего не забыла, - прошептала дейе . - Мы помним. Тольковот нам нельзя ни с ума сойти, ни умереть…Онмолчал. Молча помог ей надеть платье - из синего переливчатого шелка, расшитое золотистыми цветами. Пока Лиссэ укладывала волосы в простую, ноизящную прическу, он стоял рядом.
- Гортхауэр, - торжественно возвестила она. – Я хочу оставить тебе самое дорогое, что у меня есть – Оррика! Гордись!- Зачем?! – поразился он. – Куда это ты собралась?!- Не кудыкай мне на дорожку, она и без того кривая! Лучше помоги перелезть через валуны, а то платье жаль! – мистрис протянула любимомуруку.Гортхауэр легко перенес её через завал и кустарникии, поставив на землю, продолжил расспрашивать.
- Что ты еще задумала? - серые глаза прожигали её насквозь. - Ты обещалавернуться!
- А я и вернулась! Только мне сновав дорогу!
- Какую еще дорогу? – он снедоумением посмотрел ненеё.Лиссэ положила ему руки на грудь и прошептала:
- Я вернусь. Слышишь? Обещаю! Но мне нужно… в Валинор…
- Нет!! – его голос прозвучал, как удар хлыста. – Нет!! Тебя там убьют!
- Радость моя, - успокаивающе проговорилаона. – Они там все же не безумные – сразу убивать не будут!