Спутник (1/1)

Я, конечно, забрала батарейки и кассету, и это, я вам скажу, стало здоровским побегом из дома, при этом все еще находясь в нем. Странные и поэтические фразы фронтмена глушили все, что происходило внутри стен дома, дав возможность хоть как-то абстрагироватся. Прошло около недели, с Финном я больше не говорила с того дня. Хотела было подойти, обсудить, может, группу, подборку которой он составил для меня, но потом передумала. Со школы я возвращаюсь на школьном автобусе, выхожу на пару остановок раньше, скуриваю ?Лаки Страйк?, и только потом иду домой. Сегодня, заходя в дом, я увидела, что мамы, которая обычно в послеобеденное время сидит на кухне, нет. И дети не кричат. Я не придала этому большого значения, хотя, наверное, все же стоило. Потому что, когда открыла дверь в комнату мою и сестры, увидела маму, сидящую на моей кровати. Вид у нее был слегка нервный, даже больше суровый, чем просто беспокойный. —?Надо поговорить, Агата. Эта фраза меня добила. Мне стало нехорошо. Моя мать никогда не зовет меня Агатой просто так. Все Гата или Агги. —?О чем? —?голос у меня тихий, пересохший. Невозмутимость, которую я хотела передать через этот вопрос, явно не вышла. Мама секунду медлит, а потом вытягивает правую руку с несколькими пакетиками бошек марихуаны. Мое сердце дрогнуло, по телу разлилась волна испуга. В голове царил полный хаос, и я при этом все еще пыталась вырвать оттуда хоть куда-то годящиеся идеи о том, как действовать дальше. Отрицать все? Или сказать, что продаю? Или курю? Подкинули? Дали на сохранение? —?Я не курю,?— вроде, и не соврала, но ох какая недосказанность. И мама это чувствует. —?Тогда откуда это у тебя? Мне подкинули. Нет, я их продаю. —?Ты рылась в моем шкафу? —?беспомощная контратака. —?Это мой шкаф. Мой дом. Я плачу за аренду. —?Ты не можешь всегда все на это списывать,?— в горле начинает закипать обида, хотя судят сейчас меня, а не мою мать. Интересно, а ей обидно? Обидно, за то, что вырастила дочь-наркоманку? Так ведь она думает? —?Я могу все, что захочу. Ты, черт возьми, держишь эту дрянь в комнате одиннадцатилетней сестры, и при этом обвиняешь меня в том, что я шарю по твоим вещам? Что за бред? Сколько раз ты уже курила? —?она демонстративно покрутила пакетики в руках. —?Я не курю,?— ком подкатывает к горлу, я пытаюсь сглотнуть, но все бестолку. Мама раздраженно смотрит в мою сторону, мол, что ты несешь, у меня в руках доказательство. И от этого становится только обиднее. —?Я продаю. —?Ты что? Дура! Я всякими способами пытаюсь обеспечить вас. Тебе мало? Ну так тебе семнадцать стукнуло, черт подери, найди нормальную работу! Боже, Агата, ты разве не понимаешь чем это чревато? Господи… —?она вздохнула, потом приказательным голосом добавила. —?Отдай мне всю выручку. —?Что? —?Будет тебе уроком. Да и мы задолжали за аренду. Алименты отца ушли на антибиотики Дэнни. —?Что? —?все еще не веря, почти рыдала я. —?Что слышала! —?Но я коплю деньги на гребаный колледж! —?О, Господи! Я же сказала подашь на стипендию на строительный недалеко от дома! Какой колледж, а? —?Конечно, ты и цента не дашь, чтобы помочь меня вытянуть из этого дерьма и устроить нормальную жизнь! —?Что за бред ты несешь, дура эдакая? Я тебе сказала, как будет, другими вариантами мы не располагаем. —?А чем ты располагаешь, а, мама? —?Да что ты себе позволяешь? Короче, отдай мне все свои деньги, я не хочу, чтобы у тебя была возможность купить еще этой дряни. Теперь-то я буду тебя контролировать. Видит Бог, надо было сделать это раньше. И полгода домашнего ареста. —?Но ты не можешь… —?Слова давались мне невыносимо сложно, поэтому фраза осталась без окончания. Слезы текли ручьем, а я кусала внутреннюю сторону щеки, лишь бы не взвыть при матери. Я откладывала деньги два чертовых года. Я надеялась, верила, толкала эту гребаную травку, смирилась даже с клеймом наркоманки в школе, хотя и курила от силы раза два. Один из которых по пьяни. Но вот с этим я мириться не могу, не хочу. Неужели все это было напрасно? Я хочу плеваться, кричать, рвать, бунтовать. Не нужна мне уготованная мне судьба. Будет ли хуже? Не знаю, не думаю. Хочу сбежать, ну, или хотя бы напиться. Я отдала маме двести баксов, говоря, что это все. Знала бы она, что под матрасом у меня лежат еще полторы тысячи. Ночью я спаковала самые нужные, как мне показалось, вещи, достала деньги и ушла. Мне почему-то не показалось это каким-то серьезным шагом, будто через пару часов передумаю и вернусь. Детское-детское неповиновение. Нелепое, несерьезное, точно опрокинула тарелку с манной кашей и потом от этого же разрыдалась. Я не знала куда мне идти, в голову ничего не приходило. Я хотела крикнуть во все горло о том, как все это несправедливо. Хотела разбить рекламный щит, на котором идеальные родители с идеальными детками поедали идеальный йогурт, который, блять, только на картинке выглядит совершенно. Все только на картинке. Конечно, никто же не любит правду. Так зачем, если можно показывать только красивое дерьмо, и все будут рады? Обмануты, с запудренными мозгами о каких-то стандартах и моралях, но рады. В незнании-то и жить проще. Я незаметно для себя зашла в ?Pandora Park?, помню, как когда-то тут праздновали мой День рождения. Шестой или седьмой?— не помню. Вот это я понимаю открыла ящик пандоры, как символично однако. Я нашла самое отдаленную скамью, далеко от будки охранника, изолированную огромными клочками кустов, накинула на плечи самый теплый вязаный кардиган, который до этого висел завязанный на талии, так как в портфель бы никак не влез. Думала ли тогда та маленькая семилетняя Агата, что через десять лет будет ночевать в том же парке, где праздновала свой День рождения? Или что будет продавать травку? Вот умора. Недалеко от меня прошел человек похожий на бомжа. Меня рассмешил тот факт, что меня теперь тоже смогут принять за бездомного. Я выкурила сигарету, потом достала плеер с наушниками. I was happy in the haze of a drunken hourЯ был счастлив, забывшись в выпивке,But heaven knows I'm miserable nowНо, видит Бог, сейчас я несчастен.?You've been in the house too long? she said?Ты пробыл дома слишком долго?,And I naturally fledИ я, конечно, бежал.* В горле образовался ком, когда я услышала эти строчки. Кажется, никогда так не проникалась музыкой. Мне нужно уезжать отсюда. И как можно скорее. Мне нужно бежать. Через пару часов я все еще переодически замечала ошивающегося вокруг да около бомжа-бородача, и настолько мне уже было плевать, что, оставив все предрассудки и предосторожности, пошла к нему, чтобы он купил мне и себе чего-то выпить в круглосуточном магазине неподалеку. Это ведь то, что нужно всем бомжам? Я не знаю всех точностей, но посмею предположить, что да. Хочу быть счастлива, забывшись в выпивке. Глупо? Да. Есть идеи получше? Никаких. По итогам, бездомный наотрез отказался, начал расспрашивать что со мной, и не хочу ли я есть. Когда я проснулась свернувшись на лавочке, будто в избитой позе, поняла, что уже светает. Поскольку мама бросится меня искать только к вечеру, так как я выхожу из дома раньше, чем она встает, я решила пойти в школу. Чтобы там все обдумать еще раз. Не одурманенная каким-то глупым порывом и эмоциями. Кэрол меня задалбывала вопросами о практической, и это так забавно, что она воспринимает это, как донельзя важную вещь.

На четвертом уроке, я окончательно решила, что перспектива жить еще в своем доме лет пять, а потом стать строителем меня не радует. Я намерилась валить. Сделала бы это раньше, если бы мне было куда ехать. А так, устроюсь куда-то нелегально, подожду годик. И вот?— мне восемнадцать, я ни от кого независима. Думаю, мама даже в полицию обращаться не будет, подумаешь: одним ребенком больше, одним меньше. Меня тошнит от такой жизни. Тошнит от знакомых лиц, Ванкувера, избитого наперед определенного будущего. Напишу, наверное, домой письмо, когда уже укачу в другой штат, чтобы не волновались и в полицию не звонила. Что-то, а это решение мама должна понять, одобрить?— нет, но понять должна. На свободном часу я пошла в кабинет в котором сидел Финн. Он что-то усердно писал, опустив кучерявую макушку. А я все смотрела и смотрела на него, понимая, что делаю это, скорее всего в последний раз, и в какой-то момент осознала, что меня притягивает к нему не только любопытство, что, впрочем, уже неважно, но сердце как-то больно сжималось из-за этой мысли. Кстати, вместе с батарейками, которые он тогда мне отдал, случайно прибился их же чек. А Финн говорил, что у него их много, а сам купил мне. Забавно. И слащаво. Люблю слащавость, когда она применяется по отношению ко мне, и ненавижу, когда наблюдаю это со стороны. В какой-то момент, парень, наверное, почувствовал мой взгляд и обернулся. Я попыталась улыбнуться, но потом поняла, что просто начинаю рыдать. Чертовы гормоны и эмоциональная нестабильность. Он отвернулся и я выдохнула. Что ж, не лучшее прощание. Я опустила голову и уставилась в свой блокнот, параллельно думая о том, когда свернула не туда. Пару слезинок упало на бумагу в клеточку, и она немного вздулась. Я ведь не смогу поступить в колледж, если сейчас брошу школу и уеду. Я бы и так не смогла, давайте рассуждать трезво. Хотя трезво рассуждать?— последнее, что я сейчас хочу делать. —?Агата. Я подняла голову и посмотрела на Финна. Ему бы поопрятней быть, наладить отношение с социумом, и будет разбивать сердца направо и налево. Я хмыкнула. —?Что-то случилось? —?Что-то случилось,?— мой ответ поставил парня в тупик и он, скорее всего, думал, куда дальше направить разговор. —?Расскажешь? —?Финн подставил стул к моей одиночной парте и сел. Меня очень удивило, что он взял инициативу разговора на себя. Как быстро люди меняются в чужих глазах. —?Если вкрации, то как-то так: I was happy in the haze of a drunken hourЯ был счастлив, забывшись в выпивке,But heaven knows I'm miserable nowНо, видит Бог, сейчас я несчастен.?You've been in the house too long? she said?Ты пробыл дома слишком долго?,And I naturally fledИ я, конечно, бежал. —?The Smiths?— Нeaven knows I'm miserable now? —?Ага. —?Но я все равно не понимаю… —??Ты пробыл дома слишком долго?, и я, конечно, бежал. —?От чего ты ?бежишь?? —?Еще не ?бегу?, но скоро буду. Обещай никому не говорить. —?Конечно. Я понизила голос: —?Я сегодня уезжаю отсюда. —?Вы, что, переезжаете? —?Да нет же! Я бегу из дома. ?Ты пробыл дома слишком долго?. Понимаешь? Не могу тут находиться больше. Хочу блевать от всего, что вижу в этом прогнившем Ванкувере, не настолько, конечно, чтобы устраивать теракт в школе, но достаточно сильно. Финн нахмурился. Богом клянусь, он делает это слишком часто. —?Но ты не можешь… скоро выпускной. А как же аттестат? —?Мне и так было не суждено устроить нормальную жизнь. Он мне не нужен,?— Говорю, сама же не веря в свои слова. Финн подпер лицо рукой и смотрел куда-то вниз, потом из-за мешающей руки возле рта неразборчиво добавил: —?А, знаешь, мне тоже. —?Это все бунтующая часть тебя. Тебе суждено стать успешным студентом и лучшим офисным работником месяца. Мне?— нет. —?К черту это все. Родители тоже так говорят, а я… —?Он смутился, будто стеснялся того, что хотел сказать. —?Хочу музыкантом стать.

—?Оу, ну, что могу сказать, иди к своей мечте. Так тупо: у самой жизнь к чертям катится, а еще и советы другим раздаю. Финн смотрит мне в глаза: —?Куда ты поедешь? Я печально усмехаюсь: —?Куда ветер занесет. Мне некуда ехать. —?Он тебя в могилу занесет или в полицейский участок, без обид. Тебе нужен план. —?У меня нет выбора, увы. Поживу в убогих мотелях, где паспорт не потребуют, устроюсь на неофициальную работу, где не нужна будет трудовая книжка и разрешение родителя, а потом восемнадцать, и вуаля. Вулфард долго смотрел куда-то сквозь, раздумывал о чем-то, наверное, а потом сказал: —?У меня есть план, но тебе придется взять спутника.