Глава 4 (1/2)

«Мой любимый братик, если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет в живых. В моей смерти прошу никого не винить, и в первую очередь, я не желаю, чтобы ты винил себя!Я знаю, тебе будет тяжело смириться, но поверь – это единственный выход, который я вижу. Я не буду объяснять причин – они такие же жалкие, как и я сама. Андрюш, я хочу, чтобы ты знал, ты сделал для меня все, что мог. Я так благодарна тебе. Последние два года я была счастливой. Но я устала. Я устала жить от ломки к дозе, которую ты с таким трудом для меня достаешь. Я устала еще и потому, что каждый день я думаю о той жизни, которой у меня никогда не будет.

Знаешь, я пыталась вспомнить, зачем я впервые укололась тогда, семь лет назад, и не смогла. Не смогла найти причин! Никаких, хотя бы самых ничтожных, оправданий. Было тяжело в детдоме, но я была обязана выдержать. Потому что я знала, что ты где-то сидишь и думаешь обо мне, думаешь о том времени, когда я стану совершеннолетней и приеду к тебе.

Но я не смогла. Я пропала еще тогда, когда впервые перетянула руку жгутом. Именно в этот момент умерло мое будущее. Мое будущее рядом с тобой.

Я плачу каждый день, осознавая, что у меня никогда не может быть детей, мужа, работы, любимого дела. Я не исполнила мечту всей своей жизни – не стала художником... И главное, я не смогла сделать тебя счастливым. Я устала, Андрюш. И ты устал, хоть и не показываешь мне это.

Я съеду с моста. Почему-то я вижу свою смерть именно такой. Я уеду ночью, чтобы никому не навредить. Прости меня, если сможешь, и, если не сложно, похорони в свадебном платье. Я всегда мечтала его надеть.

Я люблю тебя. Стелла».Черная рубашка воротом сдавливала горло, отчего казалось, что я не могу дышать. Я с трудом заставил себя подняться с кровати, одеться и встретиться с людьми, которые пришли в мою квартиру. Я просто не мог поверить, что сегодня хороню свою сестру.

Наташа с Никольским взвалили все заботы на себя. Я старался им помогать, но руки опускались – до такой степени было тяжело. Смириться не получалось. Я знал, что когда-то потеряю ее, но почему-то казалось, что этого никогда не произойдет. Только не с ней. Когда дело заходит о смерти, мы почему-то думаем, что с нами или нашими близкими этого не случится.

Стелла, такая хрупкая, в красивом белом платье, лежит сейчас спокойно в небольшом дубовом гробу, словно спит. Только порез на шее и рана, затронувшая часть ее маленького лобика, кричат о том, что ее на самом деле с нами нет. Я сижу рядом с гробом, положив голову на ладони, и не могу остановить слезы, которые ручьем катятся из глаз. Только внутри я словно высох. Словно меня прожгли, изрезали, избили... Я не умею отпускать ее. Никогда не умел и, думаю, никогда не научусь.

Фингерман в свидетельстве о смерти указал ту причину, за которую ни меня, ни Никольского не посадят. Он тоже был здесь сегодня. Стоял в стороне, изредка разговаривая о чем-то с врачом из нашей больницы. Синицкий, кажется, из терапии. Еще здесь были санитары, которых Виктор Александрович попросил помочь вынести гроб.

Я смотрел на всех, но не понимал, что происходит. Клянусь, если бы не поддержка Виктора Александровича, я не смог бы... жить. Я знаю все смертельные дозировки, мне ничего не стоит поехать в тубдиспансер и взять несколько ампул «жидкой смерти», которая мигом избавит мою голову от всех этих мыслей... Но у меня нет сил даже для этого.

Никольский тихо подошел и позвал меня.- Пора, Андрей.* * *

Ветер, холодный и пронизывающий, уносил мои мысли куда-то вдаль. Я сгреб трясущейся рукой влажную горсть земли и бросил в могилу. Те немногие, что были на похоронах Стеллы, проделали то же самое. Наташа плакала, Никольский, придерживая ее за вздрагивающие плечи, смотрел на меня беспокойным взглядом. Я засунул руки в карманы и сухо кивнул двум могильщикам, давая разрешение на то, чтобы зарыть гроб.

Кладбище для самоубийц выглядит так же, как и обычное, но почему-то мне жутко до дрожи. Оставлять здесь Стеллу, которая умерла от... Да, как бы мне не было горько от этого, она умерла от моей руки. Хоть я и пытался ее спасти. Хоть она и желала в тот вечер умереть. Я все равно чувствую себя ее палачом.

- Покойся с миром, Стелла, - сказал Виктор Александрович, положив цветы на взрыхленную землю.

Он подошел ко мне и по-отечески обнял.- Крепись, сынок! – сказал Никольский, тоже тихо плача, как и я. – Ей там будет хорошо. Она успокоилась теперь. Думай об этом. Ее мучения подошли к концу.

- Я еще здесь побуду, - ответил я, заметив, что все, кроме Наташи и Виктора разошлись.- Конечно. Я машину свою оставлю, вот ключи. Мы доедем с Синицким.

- Помяните Стеллу, я просто не в силах это...

Никольский понимающе кивнул, и они с Наташей медленно побрели к выходу, оставляя меня одного.Я вспоминал прощальное письмо, которое нашел в ее комнате, и не мог смириться с мыслью, что Стелла хотела умереть. Я никогда не задумывался о том, что она могла хотеть детей, нормальную семью, мужа... Я думал, что наркотики заменяли ей это все, что она даже не способна на такие желания. Поэтому, когда я сам стал колоть ей дозу, мне казалось, что ей легче. Я вроде как принял ее такой, какой она стала, понимая, что с ее болезнью очень тяжело жить без тех лекарств, что я колол. Она отказывалась лечиться от ВИЧ. Она сбегала к своим дружкам, пряталась в каких-то подвалах каждый раз, когда я лишь заикался о лечении в клинике. Я находил ее всегда, обдолбанную, не соображающую, где она, порой в бессознательном состоянии. И так повторялось из года в год, пока у Стеллы не началась последняя стадия ВИЧ. Приговор, хотя иначе и не могло быть. Тогда все изменилось. Когда мы с Никольским откачали Стеллу, я решил взять ее судьбу в свои руки. Я пошел на поводу ее страхов. Я принес наркотики домой, сел на ее кровать и объяснил, как она теперь будет жить. Было страшно, что Стелла и слушать меня не станет, но она заплакала и согласилась. Ей было очень плохо. Кожа стала покрываться язвочками, нарывами, из-за неспособности организма бороться с инфекциями. Кроме того, без очередной дозы она не могла вставать. Лечение, что Никольский предложил, помогло немного уменьшить ее муки, но СПИД – это смерть, уже неизбежная. Если вирус иммунодефицита еще хоть как-то можно обуздать, то со СПИД-ом людям остается лишь молиться и ждать конца. Стелла молчала, потому что боялась моей реакции. Как же ей было тяжело...

- Покойся с миром, сестренка... – прошептал я. – Надеюсь, тебе хорошо сейчас. Ужас пустоты сковывал так, что было нечем дышать.

* * *

На машине Никольского, взятой на некоторое время, пока моя в ремонте, я ехал в ближайший полицейский участок, чтобы отдать удостоверение Павлова. Он не появлялся уже два дня, поэтому нужно было что-то делать. Я боялся за него. Я почему-то был уверен, что он придет, но ошибся. В душу залегло какое-то неприятное предчувствие.Когда я объяснил сотруднику правоохранительных органов, зачем я пришел, он лишь посмеялся, краснея как жирный рак, которого бросили в кипяток.

- Давай так сделаем, - лениво сказал он. – Сейчас идешь к дежурному, пробиваете этого человека по его удошке*, ты берешь адрес и сам относишь.