Глава 2 (1/2)

- Вы верите в Бога? – спросила у меня жена Найманова после операции.

Она сжимала в руках куртку, из рукава которой торчал серый смятый шарф. Женщина была словно в тумане передо мной, с размытыми границами; ее волосы, которые уже тронула седина, беспорядочно выбились из наскоро собранного пучка; лицо серое, с резко проступившими морщинками, которому я не мог дать какого-то конкретного определения. Его словно не было. Одни лишь глаза, огромные, с каким-то опустошающим блеском. Я взглянул на нее, вспоминая, что она у меня спросила.

- Все мы во что-то верим. Одни называют это богом, другие судьбой... Нет таких, кто жил бы без мысли, что нами что-то управляет.

- Знаете, ночью, когда мне позвонили, я думала, что потеряла своего мужа. Вдруг так сердце заболело... По-особенному, предвкушая потерю, заранее страдая... Не знаю. Я примчалась, и первое, что я сделала, я стала молиться. И вот утро, вы выходите и говорите, что Олег жив. Порок сердца. Инфаркт. Но он жив. Как будто Бог спустился в вашу операционную и развеял сгущающийся смертный дым над моим мужем. Вашими руками.

Глаза этой женщины стали еще больше - мне стало не по себе от той глубины, что я увидел. Она слишком сильно нервничала, металась, пока Никольский оперировал. И эта ее вера, она, действительно, спасала. Не знаю, как насчет самого Найманова, но его жену – абсолютно точно. Если бы не этот блеск, вызванный чудесным божественным даром, как она говорит, глаза бы совсем потухли.

- Главное, что ваш муж не оставит вас еще долгие годы. По одну сторону от вас будет стоять он, а по другую вера. Вы счастливый человек.

- Спасибо! Спасибо вам всем! – женщина обняла меня и, скрывая хлынувшие слезы ладонью, пошла к лестнице. Я знал, почему-то, что она сейчас поедет в ближайшую церковь, но не по принуждению веры, а просто потому, что она и правда счастлива, и ей хочется быть благодарной от всего сердца.

Я устало потер глаза. Почему только не все люди способны отдать себя в руки религии? Я видел много смертей, слишком много, чтобы отрицать какое-то роковое присутствие. Кроме того, не один раз люди на моих глазах просто оживали, как будто это не они только что были приговорены смертельным диагнозом. Нельзя отрицать бога. Он есть во многих вещах, как его не назови. Только я все равно не поверю в него. Мне двадцать восемь лет, но я чувствую себя беспомощным, как младенец. У меня из всей семьи лишь сестра, разрушившая свою жизнь до основания. И я не в силах ей помочь. Я слишком сильно ее люблю, поэтому я не могу просто взять и положить Стеллу в наркологическую клинику против ее воли, даже зная, что это могло бы хоть немного продлить ей жизнь. Если бы я не чувствовал вины перед ней, все было бы по-другому. Мое отчаянье не позволило бы настолько захватить нас. Обоих. Когда она в редких проблесках ясности говорит мне, что ей некого винить, и что жизнь, какая бы она не была паршивая, ее устраивает, о какой религии может идти речь? Сгубленная молодая девушка, с шестнадцати лет подсевшая на наркотики - моя сестра, которая знает, как же недолго ей осталось. Это ли справедливо? Сначала родители, потом на протяжении семи лет сама загоняющая себя в гроб Стелла... И я, порабощенный работой и не знающий, как вообще жить и с какой целью, пустивший все на самотек. Единственное, что я мог сделать для нее – отобрать у этих мерзких, гниющих заживо и подсадивших ее на иглу ублюдков. Пусть даже мне за это гореть в аду, ведь я сам даю ей дозу. Лишь бы она была дома, в целости и сохранности. Хотя бы последние пару лет...

- Домой? – спросил Никольский, на ходу надевая куртку.- Да, нужно немного поспать, - я проверил, на месте ли ключи от машины, и направился вслед за ним к выходу.

- Тяжелые сутки, - мрачно заметил Виктор Александрович, выдыхая холодный утренний воздух. – Хорошо, что ты был сегодня. Я рисковал без второго хирурга, а без тебя Найманов бы вряд ли дожил до утра. Все-таки, не перестаю удивляться, как в этом мире все взаимосвязано.- Да, пугающе длинная цепь, которой все люди крепятся за судьбы друг друга. Не случись в тубдиспансере той пьяной поножовщины, я бы поехал домой. И тогда были бы другие жертвы. Словно смерть отмечает галочкой сразу нескольких, а потом, в зависимости от обстоятельств, выбирает одного «везунчика».

Никольский покачал головой.- Иногда мне кажется, будто ты старше меня.

Я открыл дверцу своей машины и пожал плечами.

- До скорого! – Виктор Александрович протянул мне руку, и я крепко пожал ее. Несколько часов назад этой рукой он делал разрез в области сердца, и она была стальной, сливалась воедино со скальпелем, образуя нерушимый тандем. Сейчас это теплая рука отца, знающего все мои беды и всегда готового помочь. Если бы он и вправду был моим отцом...

Я жил недалеко от больницы. На машине всего пятнадцать минут. Веки смыкались, но до дома я дотерплю. Было десять часов утра, пасмурно. На дорогах уже много машин, стоит неимоверный гул, такой привычный для тех, кто спит ночью. Я же, простоявший в операционной всю ночь, слышу разницу. Всего каких-то пять часов назад мир словно остановился, заснул вместе со всеми. За окном сухими замерзшими ветками играл ветер, в операционной размеренно гудела аппаратура, Никольский своим сухим и спокойным голосом давал распоряжения. Но все равно Земля замедлила ход. Спящие по ночам люди не знают, что такое истинная тишина: они уже не с нами, где-то в другом мире, где все мы о чем-то говорим. Но те, кто коротал ночи, не смыкая глаз, поймут меня. Они тоже чуть ли не кожей ощущали эту сосущую пустоту, которая не приносит ничего, кроме одиночества и страха. Но ночь захватывает в свой плен тех, кто хоть раз осознал суть ее предназначения, и не отпускает во сны. Наверное, поэтому меня мучает бессонница. Я ввязался во что-то, понял какие-то запретные истины, от которых мороз по коже... Никольский тоже такой, но он как-то справился. Может, справлюсь и я. Но сейчас во мне мало надежды. Увидеть бы хоть одну улыбку Стеллы. Я понимаю, что многого прошу.

Лифт остановился, вернув меня в реальность. Я добрался до двери, осторожно повернул ключ, чтобы не разбудить сестру, и зашел внутрь. Крадущимися шагами прошел в ее комнату – главное, убедиться, что она в безопасности.

Стелла бледная, с темными кругами под глазами, спала, укутавшись в одеяло. Черные волосы разметались по подушке, сухие и какие-то поблекшие. В комнате у нее идеальный порядок, лишь какие-то листы разбросаны на столе.

Теперь я спокоен. Она все еще со мной. Я разделся, принял душ и, плотно закрыв дверь в свою спальню, моментально отключился.* * *

Удары. Хлыст или розги. И боль в голосе. Почему я никак не реагирую? Я лежу. Я...

Резко сев на кровати, я попытался сориентироваться. Что-то разбудило меня! Но что? Или это был кошмар? Почему так темно, неужели я проспал весь день?