Глава 36. Новая хазнедар (1/1)

Спустя какое-то время я случайно узнала, что безнаказанным такой финт ушами для Михримах не прошел?— любимая дочь была вызвана на ковер к падишаху. Говорили, будто Сулейман так прямо и спросил Михримах: ?Скажи, причастна ли ты к организации бунта, в котором чуть было не пострадала моя супруга Гюльфем? Это ты приложила к этому свои руки? Это ты виновата??, на что дочь Хюррем ответила в стиле своей матери: ?Повелитель, это очередные гнусные сплетни. Кто-то из рабынь, стремясь хоть как-то обелить свое имя из-за участия в этом бунте, пытается рассорить отца и дочь?. Как выяснилось, Сулейману было достаточно этой информации, чтобы успокоиться и, если не полностью поверить в слова Михримах, так хотя бы больше не затрагивать эту тему. Я же прекрасно понимала, что доказать, что этот бунт организовала дочь султана, член династии, крайне трудно: никто не поверит словам простых рабынь, которые сами, толком, ничего не видели и знают все через десятые уши, а виновная явно ни в чем никогда не признается. Кроме того, по слухам, у сыновей Сулеймана дела тоже шли не слишком хорошо. Баязет потратил уйму средств на ремонт в мечети султана Баязета и строительство водонапорных сооружений, из-за чего казна опустела и шехзаде даже решил взять денег в долг у ростовщицы, а Джихангир, отчаявшись найти если не любовь, то, хотя бы, ту, кто будет его верной спутницей, перестал приглашать фавориток в свои покои, из-за чего в гареме начались смуты, с трудом сдерживаемые калфами и евнухами. Михримах помогала первому брату деньгами, второго брата убеждала приглашать к себе наложниц, чтобы хотя бы одна из них смогла родить наследника, однако материальная помощь от Михримах мало помогла Баязету, а советы сестры по поводу своей личной жизни Джихангир отказался воплощать в жизнь. Молодого шехзаде больше интересовали книги, нежели девушки. В гареме все было по-прежнему тихо. Атмосфера засасывающего случайных жертв болота никуда не пропадала. От скуки рабыни устраивали друг другу подлянки и периодически кто-то за них огребал. Иногда это была виновная, иногда?— случайная жертва. И только сейчас я в полной мере осознала всю глубину мудрой фразы из прошлой жизни: чтобы солдату в голову не приходили дурные мысли, он должен быть постоянно занят, не важно?— чем, но занят. И именно сейчас я поняла, что красить траву в зеленый цвет, вычерпывать лужи лопатой или делать ровные кантики на сугробах этим девушкам бы не повредило. До этого, даже будучи простой рабыней, я не задумывалась о том, зачем нужно постоянно чем-то заниматься: при любой удобной возможности я пряталась в музыкальном классе, а кто-то в это же самое время думал о каких-то возможных интригах. Конечно, в условиях гарема калфы старались, чтобы девушки были постоянно чем-то заняты, но всякие занятия, вроде рукоделия, во время которого можно было строить козни или обдумывать будущие подлянки, или какие-то другие нетрудные работы вряд ли выматывали так одалисок, что они бы, едва приходило время отбоя, падали от усталости и мечтали только об одном?— скорее заснуть. Как ни крути, работы по обслуживанию дворца занимали не так много времени и сил. Однако, все же, два изменения произошли. Первым из них было то, что Фатьма-султан, наверное, дойдя до крайней точки душевных терзаний, пошла в покои падишаха и сказала, что он никого не щадит: ни Ибрагима, ни Хатидже, ни Мустафу, на которого она возлагала такие надежды, а вот ту же Михримах за бунт, который та подготовила, так легко простил. Я не понимала, причем здесь Хатидже, которая сама отравилась, однако в чем-то была согласна с Фатьмой, пусть и не понимала, зачем было вслух говорить о Мустафе и надеждах, которые она возлагала на этого сына султана. Сулейман разгневался на свою сестру и выставил ее из дворца. Фатьма-султан уехала, по-видимому, туда, откуда приехала в свое время. Вторым из известий было то, что Афифе-хатун, которая достаточно хорошо справлялась со своими обязанностями, внезапно умерла. Я не знала точный возраст этой женщины, но видела, что она достаточно стара. Именно поэтому никто не сомневался в том, что Афифе-хатун умерла от старости. Сулейман, безусловно, горевал без человека, которого немало уважал, однако спустя некоторое время все же обеспокоился вопросом, кто будет хазнедар или, иначе говоря, казначеем гарема. К моему удивлению, падишах решил спросить совета у меня тоже. Не задумываясь ни на секунду, я ответила, что казначеем должна стать именно Нина. Во-первых, этот человек был вполне достоин повышения, а, во-вторых, мне тоже хотелось иметь возможность, в случае чего, отмыть некоторое количество денег, если они вдруг мне будут нужны. Безусловно, мне более чем хватало своих денег: на мое содержание выделялось гораздо больше, нежели мне было необходимо. Иногда я отправляла некоторое количество денег в качестве пожертвования на храм, который столько лет назад решила посетить, пару раз, когда Гюльфем выходила с инициативой от себя, отправляла что-то Махидевран. Вообще мне было глубоко безразлично, как именно там живет бывшая султанша, однако из-за того, что мне все равно было ни к чему столько золота, решила делиться с нуждающимися. —?Нина,?— сказала я своей служанке. —?Если хасеки решит через тебя проводить свои финансовые потоки, не молчи, сразу же говори мне. Пожалей, в конце концов, мою честь, не допусти, чтобы моего верного человека обвинили в расхищении государственного имущества. —?Разумеется, госпожа,?— ответила Нина. Позже я узнала, что Гюльфем тоже была за Нину в качестве казначея: хасеки намеревалась проводить через бумаги некоторые суммы денег, а без Нины это было делать куда более проблематично. В благодарность за сохранение тайны Гюльфем делилась золотом с Ниной, а она, в свою очередь, жертвовала его на храм. ?Предшественница Юрия Деточкина мне нашлась,?— подумала я. —?Любительница откатов?. Не выдержав, я решила поговорить с новоявленной хазнедар наедине. —?Нина! —?воскликнула я. —?Кто мне клялся в верности столько лет назад? Кто обещал не так давно не предпринимать ничего без моего ведома, даже если просьба или требование этого будет исходить от хасеки? —?Простите, госпожа,?— сказала Нина и упала мне в ноги. —?Простите меня, если можете! Но вы, я надеюсь, сможете меня понять. Вы ведь тоже веру не меняли. Я заботилась о спасении собственной души. Ведь придет время и мне придется держать ответ перед Всевышним! —?А если тебе, Нина, предложат ради спасения собственной души убить сарацинку? —?спросила я, намекая на себя, хоть и понимала, что эпоха крестовых походов уже прошла. —?Убьешь ее? Подумав, что Нина может не знать подобный термин, я уже хотела, было, его расшифровать, однако служанка все и так поняла. —?Госпожа моя, не губите меня своими подозрениями! —?воскликнула Нина. —?Как же я могу причинить вред вам или шехзаде? Я клялась вам в верности и буду верна вам до гроба! Женщина бросилась целовать полу моего платья. Немало изумившись от такой реакции, я спросила: —?В чем еще ты успела меня предать? —?Госпожа моя! —?в слезах воскликнула Нина. —?Я не предавала вас и не предам никогда. Единственный мой грех был в том, что я согласилась на предложение Гюльфем-султан. —?Подумай о себе,?— сказала я. —?Гюльфем обеляет себя и хочет, в случае чего, подставить тебя. Вспомни, какое решение принял повелитель, когда узнал о том, что сотворила Гюльфем? Ее выпороли, можно сказать, практически до смерти. Если бы не лекарь повелителя, Гюльфем сейчас не было бы с нами. А теперь ответь мне на простой вопрос: к тебе будут звать лекаря повелителя? Или оставят на произвол судьбы? А, может быть, сразу велят зашить в мешок и сбросят в Босфор? Гюльфем заботится, в первую очередь, о себе, она даже Махидевран помогает потому, что считает, что Мустафа был казнен несправедливо, ведь он покаялся, и хочет своими глазами увидеть мавзолей этого шехзаде. Ну и потому, что считает, что обмануть повелителя?— святое дело. Поэтому хочет Гюльфем?— пусть творит, что хочет, а ты не должна рисковать собой. Такую верную служанку я себе еще раз вряд ли найду. Да и воровство, как ты прекрасно понимаешь, тоже огромный грех! —?Госпожа, клянусь вам, больше ни одного акче из султанской казны не уйдет в сторону без вашего ведома,?— произнесла мимо. —?Клянусь! —?Вставай,?— ответила я, понадеявшись, что Нина меня не обманывает. Подчеркнуто вежливо, не поворачиваясь ко мне спиной, Нина вышла из моих покоев. Прошло некоторое время. Я хотела прийти к Гюльфем, чтобы просто посидеть и поболтать о чем-то нейтральном, однако услышала разговор за дверью и не могла не прислушаться. —?Госпожа,?— сказала Нина. —?Я не вправе больше помогать вам в документах, вы понимаете, каких. Госпожа запретила мне это делать, я не хочу, чтобы тень подозрения пала на нее. И я не хочу губить грехом свою бессмертную душу. —?Понимаю, верность?— превыше всего,?— не слишком радостно ответила Гюльфем. —?Можешь идти. Я отошла немного в сторону и увидела, что Нина выходит из покоев хасеки с бухгалтерскими книгами. ?Ну что сказать, молодец,?— подумала я. —?Только сдержи свое слово, не подводи и меня под монастырь?.