Глава 2 (1/1)

Сразу после венчания все отправились в поместье Данджермондов Ривервью, названное так за свое расположение на отвесном берегу бурной Миссисипи. Красивый дом был построен остепенившимся английским пиратом за шестьдесят лет до этого, то есть в 1730 году.В то время Ривервью был всего лишь очаровательным коттеджем, а весь Натчез состоял из кучки деревянных домов посреди бескрайней пустыни. Пустошь как была, так и осталась, в основном, пустошью, а Ривервью, подобно всему Натчезу, рос, пока в 1789 году не превратился в элегантный особняк, который София Данджермонд отныне должна была считать своим домом.Так как и она, и все семейство дель Торрезов жили здесь несколько дней до свадьбы, то у нее ощущение ?дома? уже начало появляться. Ее собственные вещи были разбросаны и расставлены во всех комнатах дома, словно она провела в нем многие годы. Елена с Алехандро должны были остаться в Ривервью еще ненадолго, чтобы приглядеть за мальчиками, пока София с Хью уедут в Новый Орлеан на медовый месяц. С сияющим лицом, не скрывая своей любви, София ходила между гостями, пришедшими пожелать ей и Хью счастья.Пир был устроен на славу. Чего только не было! Пунши, вина, лимонад. Слоеные пироги с ветчиной, креветками и цыплятами громоздились на резных серебряных подносах. Однако мысли Чикизанимали пирожные с кремом и сливки с вином и сахаром. Проследив за ее взглядом, Харуторассмеялся столь откровенной жадности до сладкого.Чика была единственным ребенком на торжестве, да и то только потому, что оставалась в Ривервью с родителями. Однако она была привычна к обществу взрослых и только радовалась, сидя рядом с матерью, тому, что может разглядывать великолепные наряды дам и их кавалеров. Харуто, движимый до сих пор ему неизвестным чувством, считал своим долгом развлекать ее. Он улыбался, однако не выпускал ее крошечной ручки и совершенно не обращал внимания на вопросительно изогнутую бровь Моргана и недоброе фырканье Мартина, когда водил ее от стола к столу и следил, чтобы ее тарелка была полна деликатесами, предпочитаемыми семилетними девочками.После отъезда гостей они с Морганом взяли несколько бутылок лучшего вина из погреба Хью и ускользнули на берег. Удобно развалившись под огромным дубом, они приготовились было вкусить наслаждение, но тут ближние кусты предательски зашуршали.Смирившись с неизбежным, Харуто пробурчал:— Выходи, Мартин. Я знаю, это ты. Парень сжал кулаки, а Морган закатил глаза к небу, когда Мартин принялся им угрожать.— Я видел, как вы тащили бутылки из подвала! Если бы папа не уехал, я бы все ему рассказал!Харуто не пошевелился, только взгляд его стал надменным.— Не скажу, не скажу, — заканючил Мартин, — если вы мне тоже дадите. Я почти такой взрослый, как вы, и не понимаю, почему мне нельзя… с вами… почему вы не пускаете меня с собой, а эту дурочку Чику всюду берете!Харуто холодно посмотрел на него и проговорил ледяным тоном:— Оставь в покое чику! А насчет того, чтобы сказать… Папа разрешил мне ходить в подвал, когда мне исполнилось шестнадцать лет.Шантаж не удался, и Мартин, нахмурившись, повернулся, чтобы уйти, но Харутоостановил его, чувствуя себя виноватым за то, что не любит своею брата.— Оставайся, если хочешь, — сказал он. Мартин, конечно, хотел и не заставил просить себя дважды.Все трое молчали.— А ты сегодня был хоть куда кавалером, — сладким голосом проговорил, обращаясь к Харуто, Морган, широко раскрывая глаза и изображая полнейшую невинность. — Не любовью ли тут пахнет? Твой отец случайно не обручил тебя с твоей юной кузиной? Семь, правда, немножко маловато… но ты наверняка знаешь, что делаешь. Ты только подумай, а вдруг она вырастет, и у нее будут сплошные прыщи!Бретт выразительно посмотрел на него.— Хватит! Она же совсем ребенок! — Он словно извинялся перед Морганом. — Мне… мне ее жалко!Морган хмыкнул, и Харуто покраснел. Однако Морган не мог позволить своему другу так легко отделаться, поэтому, изобразив насмешку на полных губах, запричитал:— Ах, тебе ее все время жалко! Я забыл уже, когда видел тебя одного! — Ехидные огоньки плясали в его глазах. — Только не говори мне, что переменил свой взгляд на женщин. Господи, уж не собираешься ли ты заполучить ее несмышленышем и воспитать для себя примерную жену?Харутопокраснел еще больше и стал совсем похож на нашкодившего мальчишку, а Мартин, прислушивавшийся к их перепалке, злобно радовался растерянности старшего брата. В конце концов он решил не оставаться в стороне.— О нет, нет, ты не прав, уверяю тебя! Просто ему нравится, когда за ним хвостиком бегает маленькая рабыня. В ее глазах он чист как ангел, и ему нравится изображать Бога для поклоняющихся ему зрителей.— Не правда! — с горячностью возразил светло волосый , готовый все простить Моргану, но не в силах сносить издевательства Мартина. Растерявшись еще больше, он только теперь осознал, что действительно слишком много времени уделил девочке. — Она же совсем ребенок, — еле слышно пробормотал он. — Должен же я быть вежливым… Любой на моем месте вел бы себя точно так же.Морган улыбнулся.— Конечно… если ты так думаешь. С раздражением глядя на своего товарища, Харуто не сдержался.— Вам что, больше не о чем поговорить? Что ж, продолжайте болтать.Морган рассмеялся.Когда вино было выпито и Мартин ушел спать, Моргана и Харутонеудержимо потянуло на Серебряную улицу. Они были молоды, кровь бурлила у них в жилах, и ничего удивительного, что остаток ночи Харутопознавал наслаждение, которое только женщина может подарить мужчине.Как ни странно, на другое утро, несмотря на боль в голове и отвращение к самому себе за вчерашнее поведение, он только и думал о Чике , поэтому попался на удочку, когда Морган принялся его беззлобно поддразнивать, и дал слово, что больше никаких дел не будет иметь со своей новой родственницей.Два дня он выдержал. Обиженное выражение на лице Чики, когда он сухо сказал ей, что не надо играть с ним в кошки-мышки, ее задрожавшие губки, когда она узнала, что больше он не поедет с ней верхом утром, погрустневшие глазки, когда он грубо попросил ее не вешаться на него во время игры в пикет с Морганом, — всею этого он больше не мог стерпеть.Утром третьего дня он проснулся и пошел искать Чику. Она одиноко сидела под магнолией, оттопырив нижнюю губку. Сердце его заныло.Пусть Морган еще над ним поиздевается, но он должен рассмешить ее, решил про себя Харуто. Того стоит. Подойдя поближе, он ласково улыбнулся Сабрине.— Я вчера видел перепелку. Пойдем покажу тебе ее гнездышко.У Чики сверкнули глаза.— Пойдем! — прошептала она прежде, чем успела подумать. Потом, немного раздосадованная своей торопливостью, холодно произнесла:— Пойдемте, если вы не возражаете.Харутонашел гнездышко довольно далеко от дома. Не произнеся ни слова, они миновали заросли черники и жимолости, дикой сливы вперемежку с соснами, кленами, дубами, потом орешник. Приложив палец к губам и опустившись на корточки, Харутопоказал ей гнездо, но прошло еще несколько секунд, пока Чика разглядела коричнево-черные перышки в траве. От радости у нее перехватило дыхание.— Ой, сеньор Харуто! — прошептала она. — Какая она хорошенькая! Правда, хорошенькая!Харутокивнул, и они осторожно поползли назад. Перепелка восстановила согласие между ними, и с тех пор они каждый день приходили проведать ее. Каждый день Чика выкладывала на землю неподалеку от гнезда хлеб, и перепелка следила за каждым ее движением глазками-бусинками.— Она нас признала! — воскликнула Чика как-то утром. — Правда, сеньор! Она ведь никогда не улетает с гнездышка, когда мы приходим. Как вы думаете, мне можно ее погладить?Она повернула к нему лицо, и Харутонежно улыбнулся ей, теребя ее полыхающие огнем волосы.— Боюсь, нет, дорогая. Она же не домашняя. Вот вылупятся ее птенчики, и она убежит с ними. Чика погрустнела.— О, нет, разве мы не увидим маленьких?— Увидим, не волнуйся, — пообещал парен, с любовью глядя на нее небесными глазами.Обернувшись, они заметили наблюдавшего за ними Мартина. Выйдя из-за дуба, он тоже увидел гнездо перепелки и усмехнулся.— Гнездо перепелки! Так вот куда вы убегаете каждое утро!Чика, не подозревая ничего плохого, сказала:— Ой, сеньор Мартин, это не простая перепелка! Она знает сеньора Харутои меня!Лицо Мартина ничего не выражало, однако блондин , внимательно посмотрев на него, спросил:— Ты ведь не будешь трогать гнездо? Не будешь?Мартин неохотно ответил на взгляд брата.— Не буду, конечно… На что мне гнездо? На этом разговор закончился, но Харутоеще несколько дней не сводил с Мартина глаз. опасаясь, как бы тот чего не натворил. Постепенно он успокоился, потому что Мартин вроде бы решил, что связываться с перепелкой недостойно его талантов.Но однажды птички не оказалось в гнезде. Харутоне подумал ничего плохого. Он был уверен, что перепелка отправилась добывать еду, поэтому спокойно направился обратно к дому, не сомневаясь, что Чика идет следом за ним.Однако Чика, которую все утро мучили всякие предчувствия, решила, что наконец-то вылупились птенцы, и задержалась возле гнезда, даже подошла к нему поближе. Она действительно разглядела скорлупу и захлопала в ладоши от радости, нетерпеливо оглядывая траву вокруг, зная, что ее перепелка не уйдет, не пристроив малышей. Она уже открыла было рог, чтобы позвать Харуто, но тут увидела зловещую тень неподалеку. Мокасиновая змея. По ее раздувшемуся туловищу Чикасразу поняла злую судьбу перепелки и ее детей.У ребёнкапотемнело в глазах. Вспомнив, как перепелка поджидала ее каждое утро, она вскрикнула и, схватив подвернувшуюся под руку дубовую ветку, бросилась на змею.Подростокуслышал ее крик и немедленно вернулся к гнезду. Вся в слезах, Чика яростно хлестала по земле дубовой веткой.Змея была мертвой задолго до того, как Харутеудалось разжать Чикеруку. Она зло всхлипывала и не утирала слез, катившихся у нее по щекам. Глаза гневно сверкали. Наконец она отпустила ветку и уткнулась Харутев грудь.— Она ее съела!— Знаю, дорогая, знаю. Такое случается в лесу.Прижав к себе худенькое тельце, он долго шептал ей ласковые слова, которые только знал.Чика крепко сжимала руками его шею, спрятав лицо у него под подбородком, но неожиданно она гневно откинула голову и страстно выдохнула:— Нет, такого не должно быть! Только не с моей перепелкой!Пареньпосмотрел в ее запрокинутое лицо, намереваясь сказать что-нибудь утешительное, но слова застряли у него на языке при виде блестящих от слез и злости глаз и припухших губ всего в нескольких дюймах от его собственных. Нежность переполнила его.?Неожиданно захваченный чувством, которое никак нельзя было испытывать к семилетней девочке, он отодвинул ее на спасительные несколько футов. Стараясь ничем не выдать себя, он, задыхаясь, проговорил:— Не должно, малышка, но бывает. Ты должна понять, что природа не всегда добрая. Жизнь может быть и жестокой. — С горечью отвергая то чувство, которое чуть было не захлестнуло его, он повторил:— Жизнь — жестокая штука… Не всегда получается, как тебе хочется.Смерть перепелки словно разрушила установившееся было между ними согласие. Пареньстал избегать Чику. Он винил себя в чувстве, которое испытал к ней, и убеждал себя в том, что оно всего лишь лишнее доказательство женского коварства.Чика горевала, вновь отвергнутая своим идолом. Ее и сердило и мучило то, что она якобы нанесла ему непонятную и непростительную обиду. Дель Торрезам пора было подумать о возвращении домой, и Чикарешила возненавидеть обожаемого сеньора Харуто.После несчастья с перепелкой произошло еще одно событие. Через два дня после случая со змеей Харуто, спрыгивая с коня, услыхал, как один из конюхов ругал Мартина. Мартин, правда, видел Харуто, и это было заметно по взглядам, которые он бросал на него исподтишка, но Джем не подозревал о его присутствии.— Вы уже избавились от змеи? Ладно уж, когда вы ставите силки, но, черт меня подери, если я позволю вам держать змей рядом с конюшней! Да еще не какую-нибудь, а мокасиновую! Держите ее при себе! Если вы ее еще не отпустили и не убили, чтоб завтра духу ее здесь не было!В глазах Блондина сверкнул опасный и яростный огонек.— Да ну же. Джем, не стоит его больше ругать, — ласково проговорил он. — Я уверен, что он уже избавился от нее, правда, Мартин? Два дня назад.Мартин судорожно глотнул слюну и, не поворачиваясь, спиной двинулся к выходу. Однако не успел он выйти за дверь, как Харутос яростью накинулся на него, и в ближайшие дни на опухшее и посиневшее лицо Мартина было страшно смотреть.София и Хью вернулись из Нового Орлеана за день до восемнадцатилетия Харуто. О том, что они прекрасно поладили друг с другом, говорила застенчивая улыбка Софии и нежность в глазах Хью.Когда утихли первые восторги, София заметила отчуждение между Харутой и Чикой и на другое утро спросила Елену:— Ради всего святого, что случилось между Твоей дочерью и моим пасынком? Она его обидела?Елена недоуменно пожала плечами.— Не знаю, но я бы с удовольствием надрала ему уши! Надо же так поступить! То не отпускать ее от себя ни на шаг, то обходить за версту, словно она прокаженная! Мужчины! Наверно, я никогда их не пойму!В тот же день привезли для Харуто подарок, и вся семья собралась в конюшне полюбоваться на двухлетнего гнедого жеребца, сильного и умного, которого Харуто должен был сам назвать и сам обучить.Заглядевшись на полудикое животное, которое фыркало и било копытом,Чикана минуту забыла о размолвке с Харуто. Это был чистокровный арабский жеребец с маленькой, надменно вздернутой головой и длинными стройными ногами. Он словно заворожил Чику.Забыв обо всем на свете, она смотрела, как на солнце пылала огнем его шкура и, пораженная в самое сердце великолепным зрелищем, прошептала:— Ох, сеньор! Он такой очаровательный!Харуто был в восторге от подарка и уже готов был отказаться от своего решения, когда, усмехаясь, наклонился к ней и насмешливо пробормотал:— Красивый, Чика, красивый. Настоящие мужчины не могут быть очаровательными.Чикаа улыбнулась ему в ответ и, наморщив свой чуть вздернутый носик, резко ответила:— Он не просто красивый. Он очаровательный. Посмотрите, как солнце отражается от его шкуры. Он просто огонь. Огонь! — Она неожиданно посерьезнела. — Назовите его Огонь, потому что он в самом деле огненный конь.— Как же ты его назовешь? — спросил юношу Алехандро, отец Чики .Глядя на коня, Харутовсе еще слышал в ушах слова Чики .— А почему бы и нет? Огонь ему подходит. — медленно произнес он и с улыбкой посмотрел на Чику. — Чика же говорит, что он oгненный конь.Чика широко раскрыла глаза.— Вы в самом деле назовем его так? Назовете его, как я сказала?Ее собственные чёрные волосы вспыхнулина солнце, и Харуто, уже не в силах сдержать себя, погладил ее по щеке.— В самом деле. Какой джентльмен откажет столь очаровательной леди?Раздался приглушенный смех. Однако Чика, не умея останавливаться на достигнутом, нетерпеливо спросила:— И вы дадите мне на нем покататься?— Нет! — закричали все в один голос, и Харуто громче всех, представив, как почти дикий Огонь сбрасывает худенькую Чику и…Девчушкасразу погрустнела, и Харуто посчитал себя обязанным объяснить:— Он же еще совершенно не обуче. Он почти дикий. На нем еще никто не ездил, и даже конюхи говорят, что его не так-то легко будет приручить. Он очень сильный и опасный, поэтому я запрещаю тебе.Чика непокорно вздернула подбородок и, словно никогда не испытывала к Бретту никаких добрых чувств, упрямо произнесла:— Вы же знаете, я могла бы! Неожиданно вспомнив о своем решении держать ее на расстоянии, Харутохолодно сказал:— Нет, не могла бы. Ты еще слишком маленькая.Даже если бы он захотел, он все равно не смог бы ранить ее больнее. Окинув его презрительным взглядом, Чика взмахнула пылающей головой и пошагала прочь. Она ему покажет… Может быть, тогда он опять ее полюбит?Случай подвернулся гораздо раньше, чем Чика ожидала. На следующее же утро. Проснувшись, она с удивлением обнаружила, что все еще спят. Вечером, после того, как она легла в постель, все захотели еще раз выпить за здоровье Харуто и, слово за слово, улеглись спать намного позднее обычного. Так что, когда Чикаоделась и вышла, то никого еще не было. Несколько слуг ходили по дому, но они были заняты своими делами, и никому не пришло в голову сказать, чтоб она шла обратно в свою комнату.Она спустилась по лестнице и посмотрела в сторону конюшни. Коричневая крыша едва виднелась сквозь деревья. Жеребец неудержимо тянул ее к себе, и вскоре она уже стояла неподалеку, прижавшись к забору и с радостью глядя, как Огонь свысока посматривает на нее.Сначала они недоверчиво приглядывались друг к другу — большой огненный конь и маленькая девочка с ночнымиволосами. Чике во что бы то ни стало захотелось с ним подружиться, и она, торопливо нарвав травы неподалеку, протянула ее жеребцу. Когда Огонь снисходительно зажевал траву, Чика подумала было, что у нее сердце разорвется от радости. Она осторожно протянула руку и дотронулась до его теплого носа, а когда Огонь ласково подышал ей в руку и даже не подумал отвернуться, то тихонько и счастливо вздохнула.Желая дать ему что-нибудь более достойное его, чем клевер, она проскользнула внутрь и быстро отыскала овес и зерно, приготовленное специально для чистопородных лошадей Данджермондов.Она насыпала немножко зерна в подвернувшуюся под руку корзину и протянула ее своему новому другу.Пока еще ей в голову не приходило покататься на жеребце, но по мере того, как время шло и конь, по-видимому, не возражал против ее присутствия, Чика смелела все больше и в конце концов забралась на верхнюю перекладину загородки. Огонь, казалось, не обратил на это внимание, и Чика, обрадовавшись, расхрабрилась настолько, что потрепала его по сильной шее, пока он разыскивал на земле последние упавшие зерна.Искушение было слишком велико. Огонь стоял возле самого забора, меньше чем на расстоянии вытянутой руки, и Чика еще не успела ни о чем подумать, как оказалась на его спине.Харуто, хотя и лег поздно, однако проснулся почти одновременно с Чикой. Его тоже тянуло в конюшню. Он хотел убедиться, что великолепный конь не приснился ему ночью во сне. К загону он подошел как раз в то мгновение, когда Чика забралась коню на спину.Огонь удивился непривычной ноше, недовольно выгнул шею и, громко фыркнув, заплясал на месте. Чика инстинктивно прижала ноги к крупу и покрепче ухватилась за гриву.Харуто похолодел. Прекрасно представляя себе, что произойдет, если конь разозлится, Харуто постарался как можно медленнее двигаться к загону. Сердце глухо стучало у него в груди, а глаза не отрывались от маленькой фигурки Сабрины, такой беззащитной, что у парнямурашки побежали по спине. Господи, молился он. Господи, не дай, чтоб с ней что-нибудь случилось.Конь волновался все сильнее и несколько раз беспокойно ударил копытом о землю, потом, вскинув голову, сделал несколько коротких шажков. Не зная о приближающемся , Чика была в восторге и мечтала только о том, чтоб ее мог видеть сеньор.Парень шел все так же медленно. Наконец он подошел к изгороди. Не желая пугать ни коня, ни девочку, он как можно ласковее проговорил:— Доброе утро. Вижу, тебе удалось справиться с Огнем!Довольная Чика повернулась к нему и радостно закричала:— Ой, сеньор! Мне так хотелось, чтоб вы посмотрели на меня! Я же сказала, что могу кататься на нем!Однако в эту самую секунду Огонь, не сдерживая больше своей ярости, встал на дыбы. Чика чуть не упала, но успела прижаться к шее коня.Пареньвзобрался на верхнюю перекладину и схватил Сабрину в то самое мгновение, кота копыта жеребца коснулись земли. Тяжело дыша и не отпуская от себя Чику, он спустился вниз, а Огонь, освобожденный от нежеланной ноши, поднял голову, гневно рыкнул и поскакал подальше от людей.Однако Чика вовсе не обрадовалась своему спасению. Со злостью глядя на парня , она выпалила:— Я могла бы без вас… Я много ездила на лошадях… На всяких лошадях. Я не ребенок!Харутосразу забыл о том счастье, которое испытал, когда понял, что спас девочку. От ее слов его охватила слепая ярость, и он больше не отвечал за себя.— Ах ты, чертовка! Да я спас тебе жизнь только что. — Глаза у него стали почти черными от злости. — Я запрещаю тебе подходить к коню! — рявкнул он. — Попробуй только ослушаться меня!Чика , припомнив все обиды последних дней, скорчила противную рожу и показала ему язык.Это была последняя капля. Разозленный собственными чувствами, какие она не должна была пробуждать в нем, да еще этой ее девчоночьей выходкой, Харуто перекинул ее через колено и как следует отшлепал. Грудь его вздымалась, губы превратились в тоненькие ниточки, когда он через несколько секунд поставил ее перед собой и резко сказал:— Пусть это послужит тебе уроком, девчонка… Больше никогда не зли меня!Чика не пролила ни слезинки, но губы у нее предательски дрожали, а глаза сверкали золотым огнем, когда она прошипела в ответ:— Я ненавижу вас, сеньор Харуто! Я ненавижу вас! И не желаю больше вас видеть!— Вот и прекрасно! — огрызнулся сеньор. Глядя, как она, высоко подняв голову, шагает к дому, он испытал сильное желание окликнуть ее и помириться с ней, однако безжалостно подавил его в себе. Ну и дурак он был! Еще хорошо, что не очень поздно разглядел ее истинную суть. Маленькая Иезавель, пробующая свои чары на неосторожном глупце! Своевольная, упрямая! Разве ей можно доверять?!