Часть 2. Глава 1. Дейдара (1/1)
Я не помню своих настоящих родителей. Честно… Кажется, их и не было у меня. Как будто их просто придумали… Но отец с матерью никогда бы так не пошутили надо мной. Да и фотографии похожего на меня почти как зеркальное отражение блондина с младенцем на руках не лгали. Старший брат моего отца и похожая на маму женщина с тяжёлой копной таких же клубничных волос – вот кто на самом деле произвёл меня на свет. Они погибли так давно, что я, тогда ещё трёхлетний малыш, смог полностью забыть об их существовании, стереть из воспоминаний даже собственные чувства к ним. И лишь призрачная светлая нежность, эхо былой привязанности при взгляде на старые фото – всё, что мне осталось от них. Настоящей семьёй для меня всегда были Минато, Кушина и Наруто…Первое, что я помню в своей жизни – он них: тёплые руки мамы Кушины, улыбающееся лицо папы Минато… Мне было тогда всего четыре. Неуклюжий, плакса, трус – вот каким ребёнком я был. Я всё время цеплялся за мать и за отца, не хотел отпускать их ни на минуту от себя – как будто всё время боялся, что они могут исчезнуть, не вернуться. Да так оно, наверное, и было – я очень боялся потерять самых близкий для себя людей во второй раз.А ещё до безумия зоялся выходить за невысокую ограду нашего дома. Я боялся чужих людей. Я был очень застенчивым… Если говорить мягко. Наверное, именно из-за меня в дом Узу-Нами почти никто не приходил.
Так продолжалось долго. Очень долго. Слишком долго. Я не выносил рядом посторонних настолько, что моментально прятался даже тогда, когда в гости приходили Учихи. Кажется, я всю жизнь собирался провести, прячась от мира в уютной собственной комнате. Но если от детсада я ещё мог откосить, то необходимость учёбвы в школе надвигалась на меня с неотвратимостью трактора в колхозном поле.Когда мама впервые взяла меня за руку и отвела на подготовительные курсы, я чуть с ума не сошёл от ужаса и закатил в конце концов такую истерику, что родным пришлось забрать меня домой и на время оставить мысли о принудительной социолизации моей персоны. Тогда, выйдя в первый раз из оберегающих стен дома, я жался к родным, таким надёжным маминым ногам, прятался и неуклюже пытался убедить весь чужой и, как мне казалось, враждебный мир в том, что меня нет. Мама ввела меня в комнату, заполненную незнакомыми детьми, заставленную аккуратными рядамами разноцветных столиков, за которыми эти дети сидели. Ровно шеть рядов по четыре парты в каждом. Я тогда не умел считать, но так ясно запомнил картинку, что уже потом, вспоминая, осознал, сколько чего там было. Все столы были повёрнуты в одну сторону – большой коричневой доске с узкой полочкой внизу, большому, явно взрослому столу и свободному пространству между этим столом и первыми яркими партами. У доски стояла высокая женщина с тёмно-зелёными волосами и двумя узкими полосками прямоугольных очков вместо глаз. Она была высокой, намного выше мамвы. Её улыбка показалась мне зловещей тогда. Помню, я испугался от её улыбки ещё сильнее.
И эта женщина, и все дети смотрели на меня. Под их взглядами я чувствовал себя маленьким, беззащитным, уязвимым, как мышонок под лапой слона. Мама вытолкнула меня в ту самую свободную от мебели середину комнату. Я споткнулся и, несколько шагов проскочив по инерции, рухнул на пол, сильно ушибив коленку. На глаза навернулись слёзы. Я так злился на себя за свою неуклюжесть. По рядам пробежали смешки… Мне стало ещё неуютнее. Хотелось убежать. Но, пока мама смотрела мне в след, я не мог этого сделать. Всё больше и больше я чувствовал себя в ловушке со зловещими голодными хищниками. Никто не приходил мне на помощь. Лишь один какой-то мальчик протянул мне руку, не вставая со своего места. Но если бы я захотел, я бы смог на неё опереться – мальчик сидел меньше чем в шаге от меня. Я взглянул на улыбающиеся лица - его, его соседей, на протянутую руку и, взвившись на подкашивающиеся ноги, побежал вперёд. Остановился, дрожа.Та женщина склонилась надо мной, улыбаясь… Не знаю, как она выглядела на самом деле, но я видел перед собой нечто напоминающее добрую голодную акулу. Я не выдержал и, отступив на шаг, потерял равновесие, снова шлёпнулся на пол… и разрыдался, вкладывая весь ужас, всё потрясение, всё нежелание оставаться в этом жутком месте, всю тоску по домашней защищённости в громогласном вдохновенном рёве. Теперь мне даже стыдно об этом вспоминать… Тогда, маленький и глупый, я цепляся за мамину юбку и не пускал.
Я так и не успокоился до конца, пока мы не пришли домой.Я ещё не знал, что худшее – впереди.Второй раз меня отвёл папа. Перед ним рыдать мне было стыдно. Папа довёл меня до двери, втолкнул в класс. И я остался один на один с целой толпой неведомых чудовищ в человеческих обличиях. Я так боялся, что ноги не слушались, дрожали, подкашивались и путались… И, прошаркав с большой неохотой пару шагов, я умудрился запнуться о собственные шнурки и растянуться. Слёзы подкатили к глазам… Но я держался. Поднявшись и неуклюже отряхнувшись, я добрался до свобоной парты в самом конце этой жуткой пыточной.Но экзекуция лишь началась. Учительница, на этот раз тётка с лошадиной фигурой и лицом напомаженной жабы, сказала мне поздороваться с классом. От страха у меня во рту перепутались все звуки, все буквы разбежались из-под языка и начали складываться во что-то несусветное… И то, что я сказал тогда, прозвучало примерно так:«Зяльдьвуйте».Я вновь услышал смешки вокруг. Никто и не пытался сдерживаться, хотя мне приходилось терпеть и не выпускать слёзы. Это было обидно… неспроведливо настолько, что я громко шмыгнул носом. Было горько и стыдно. Среди всех этих непонятных и кажущихся враждебными существ я ощущал себя нелепым, лишним, чужим… Я громко чихнул, пытаясь скрыть обиду и страх. Жирная одинокая сопля вырвалась из носа и повисла, слегка качаясь. Смех стал громче…Я высморкался в платок, краснея… и только потом вспомнил, что когда-то тайком от мамы поточил в него нечаянно сломанный мною же карандаш, которым родители вместе решали кроссворды по вечерам. В общем, нос у меня был в грифеле, глаза на мокром месте, изо рта вырывалось тихое квакающее икание – такое со мной в детстве часто случалось, когда я сильно нервничал или боялся. К тому же сильно захотелось в туалет.Но тут училкапопросила меня ещё и представиться… А я не мог произнести ни слова, раскрывая рот снова и снова, но… кроме «кваканья» ничего не вырывалось изо рта. Зловещие существа вокруг меня, безликие, бурые, с рваными дырами вместо ртов уже хватались за свои плоские, будто бы нарисованные животы, хлопали жуткими ладонями с кривыми пальцами. Такие глюки со мной тоже случались время от времени – я переставал видеть людей, представляя вместо них нечто несусветное. Я не выдержал. Размазывая по щекам слёзы, сопли и гряз, я полетел в коридор, в тёплые, сильные, оберегающие объятия папы, который бы не подпустил ко мне никаких страхолюдин.
В подготовительные я больше не ходил. То был худший день моего сознательного детства. После него я всю неделю не выходил из комнаты – лежал, уткнувшись носом в подушку, отгородившись одеялом от всего вокруг, не давая никуда водить-нести-тащить себя… Я ненавидел себя. Я ненавидел всех. Я боялся. Я хотел исчезнуть.Я ненавидел тот день, когда должен был впервые пойти в школу. Кошмар с рядами незнакомых, карикатурных лиц, пристально глядящих круглых чёрных глазниц и и раззявленных в громовом хохоте провалов безгубых ртоав, приглючившихся ему, с неотступно следящими взглядами, со множеством глаз, которые он видел во сне, прежде чем проснуться с криком и в поту, с проникающим в уши, в нервы, в подкорку души смехом не покидал, преследовал, словно навязчивый ужастик, и спустя несколько месяцев.Дрожа и чувствуя себя ещё более жалким, чем в прошлый раз, я сделал первый шаг в сторону того, чего больше всего боялся.Ни одного знакомого лица. Ни одной дружеской улыбки. Всё чужое, странное, пугающее. Чудище со множеством голов ждало меня, маленького и слабого без родителей рядом, так же как и в прошлый раз. Безликие рты открывались, скалились, исторгали какие-то звуки… Но я уже от страха просто не понимал, что они говорят. Для меня все их слова были набором диких быссмысленных звуков, режущих по ушам и вгоняющих в состояние ещё большей паники. Наверное, так и сходят с ума или становятся параноиками. Я хотел сбежать, вновь укрыться под одеялом, как в прошлый раз. Только вот ноги не слушались, механически несли меня вперёд. А звуки вокруг постепенно приобретали знакомые очертания – смех.- Привет! – чей-то звонкий голос пробился через эту какофонию, эту жуть в ушах, всепоглощающий страх и растерянность. – Знал, что ты сюда поступишь!Обернувшись, я увидел перед собой темноволосого вихрастого мальчишку.- Я тебя с подготовительных помню… - влез в разговор кареглазый блондин в бордовой майке с подвёрнутыми руковами, сидящий по соседству. Позже я узнал, что таких людей называют «альбиносами… Хотя, если тот парень и альбинос, то не до конца, потому что загар к нему всегда отлично приставал. Или только мне так казалось?- Тут свободное место есть, можешт приземлиться рядом, - предложил странный бледнокожий мальчик с зелёными, как весенняя трава, длинными спутанными прядями, закрывющими чуть ли не всю верхнюю половину его лица. Из-за этих косм невозможно было разглядеть глаза, но я почему-то подумал, что они долны быть либо как расплавленное золото, либо такими же ярко-зелёными, либо цвета насыщенного индиго. Позже я узнал, что первой из учительниц, которых я узнал, была его мать – та самая зеленоволосая в плоских очках, которая на самом деле совсем не походила на акулу. В отличае от моих новых приятелей-одноклассников, первых в жизни. И я больше не боялся акул.
- Я Кисаме, это Хидан, - первый из заговоривших со мной парней ткнул пальцем своего белобрысого соседа, затем указал на зеленоволосого, - Зецу.- Дей… дара… - сумел выдавить я, умудрившись ни разу не ошибиться в собственном имени. И покраснел. Страх незаметно для меня самого куда-то испарился, сменившись смущением.- Да не стемняйся ты так, - потрепал меня по голове отец. И лишь тогда я понял, что родители не оставили меня одного. И стало вдруг стыдно за все страхи… Честно говоря, до сих пор стыжусь того трусливого себя.- Привет… - неуверенно улыбнулся я. – Ничего… если… я тут… ну, сяду…- Сказано же – садись, - Хидан потянул меня за руку, практически впихнув на свободный стул. Звонок прозвенел в ту же самую минут – мой самый первый звонок. И звучал он совсем не так страшно, как мне представлялось. И я вновь мог различать людей. И множество глаз во тьме, преследовавшие меня во сне, и карикатурные бумажные лица, не оставлявшие в покое наяву – всё превратилось в отголосок воспоминания, тень глупого сна, который пугает лишь пока идёт, а, закончившись, кажется глупым и смешным. Я как будто проснулся… немного. Отец снова потрепал меня по волосам – так знакомо и успокаивающе. И вернулся к остальным родителям, которых я лишь тогда заметил.
Первый в моей жизни классный час начался.Но самое главное, что случилось тогда – мои первые в жизни друзья. И даже теперь, когда школа давно позади, когда мы все уже студенты университета, наша дружба осталась прежней.