2. Никогда не ешьте зефир (1/1)

В окно не дул ветер, хотя занавески отчего-то шевелились и, совсем немного, блестели от дневных лучей. Он вытер платком вспотевший лоб и отбросил к узкому сгнившему подоконнику свою шляпу. Сколько лет прошло, а дряхлая мебель совершенно не изменилась в его старом кабинете. Казалось, время застыло. Зеленые почерневшие обои плотно облепили влажные стены. На потолке качалась люстра без одного плафона. Перед окнами росли огромные ели, и темнота стояла и в утренний час. Две тусклые лампочки иногда мерцали, а Марсель с досадой обнаружил, что запас из тридцати ламп, который он оставлял в шкафу, кто-то уже забрал. Жаль, лампочки были хорошие. Два дубовых шкафа, будто высохшие жуки?— скрипели и щелкали дверцами. Внутри не было ничего интересного, хотя Марсель приметил свой портсигар и подарочный набор авторучек, который ему однажды дарили на Рождество. Под столом оказался ворох отсыревших бумаг: все отчеты да истории болезней… Кабинет, который при нем всегда сиял идеальной чистотой, пришел в такой упадок, что Марсель ощутил раздражение ко всем этим санитаркам и уборщикам. Уволить бы весь персонал, поскольку без прямого надзора доктора Освальда?— старик давно не выходил из своих комнат,?— некому было следить за порядком. Марсель нашел в углу комнаты какие-то старые тряпки, тяжко вздохнул и вышел из кабинета за ведром воды и чистящим средством. Да, персонал попытался перед его приездом что-то отмыть, где-то почистить, но сделано это было отвратительно. На полу?— грязные разводы, дверь?— жирная от частых прикосновений. Кладовка, которая раньше находилась ровно за его кабинетом, сменила свое значение. Теперь в маленькой комнатке лежали две девочки лет восемнадцати или девятнадцати. Близнецы. Худенькие и бледные, с мешками под глазами, в серых платьях. Они спали, но одна сразу проснулась, как только Марсель приоткрыл дверь.—?Н-нам уже д-давали таблетки. Н-не надо больше,?— пролепетала девушка и обняла спящую сестру. Доктор Дирн кивнул и захлопнул дверь. Еще одна язва в этой больнице. Он мог открыть любую дверь?— и там бы нашелся забитый и исколотый ребенок, который больше всего на свете боится (ненавидит?) медперсонал. Кажется, в подвале была большая кладовка. Марсель спустился со второго этажа на минус первый, попутно здороваясь с коллегами по ремеслу. Подвал делился на несколько зон. В самой большой санитарки стирали белье, и шум от громоздких машин был слышен даже из-за железных дверей. Вторая зона была отведена под палаты для пациентов уже после отъезда доктора Дирна. В подвал помещались буйные, коматозники и те, кому оставалось жить недолго. А третья часть, пожалуй, была самой тихой. В кладовке хранилось выстиранное белье, инструменты для уборки и ящики с лекарствами. Он нашел ведро под картонными коробками, которые, как и все вокруг покрылись обильной плесенью. Ведро, тронутое ржавчиной, все еще годилось для хорошей уборки. Марсель набрал воду в туалете и там же прихватил наполовину пустую бутылку мыльного раствора. Он снял сюртук и кинул его на спинку кресла, поднял рукава рубашки до локтей. Спустя час поверхность рабочего стола засияла и стала приятной наощупь. С кресла и дивана исчезли пыльные чехлы. Настенные часы, сбившиеся и почему-то идущие в другую сторону, Марсель отрегулировал, сверив время со своими, наручными. Полки потеряли свой мрачный антураж?— немногие оставшиеся книги годились только для растопки, паутина и тараканы в спешке ретировались с насиженного места. Пол лишился грязных разводов и стал чистым. Доктор Дирн устало сел на кресло, потирая колено?— суставы из-за артрита невыносимо ныли. Он оглядел свой кабинет. Неидеальная чистота, но приемлемая. На кухню он спустился к обеду. В столовую уже подтягивались немногие находящиеся на ногах пациенты: дети, в застиранные сероватых пижамах устраивались за длинными столами и ковыряли ложками в жестяных тарелках. Отель, в котором Марсель остановился, не кормил постояльцев, и доктор был жутко голоден.—?Энни, вы? —?запоздало бросил он, когда взял со стойки блюдо дня и уже сел за стол к медсестре. Женщина отвлеклась от журнала и удивленно посмотрела на Дирна.—?Здравствуйте, доктор Дирн. Извините, не узнала вас…—?Нет, не извиняйтесь,?— перебил он медсестру. —?Мой приезд был ожидаемым только для доктора Освальда. Да и, пожалуй, я успел хорошенько поседеть за эти несколько лет.—?Да-а,?— Энни внимательно посмотрела на доктора. —?Стойте, не ешьте, пожалуйста! Я совершенно забыла, что нужно сменить вчерашнее на свежее. Этот проклятый журнал,?— проворчала она. —?Я постоянно отвлекаюсь на него.—?Что ж,?— вздохнул Марсель. —?Даже это застывшее пюре показалось мне амброзией. Не меняйте ничего, я все же доем ваше вчерашнее. Но от чашки кофе не отказался бы. Энни, бормоча извинения, кинулась на кухню, и вскоре вернулась с огромным подносом, на котором дымились тарелки с овсяной кашей и клубничным джемом. Она шустро водрузила на поднос тарелки с пюре и котлетой, а затем расставила по стойке свежую еду.—?Кофе нет, к сожалению. Закончился пару месяцев назад, а с этими нерегулярными поставками и взлетевшими ценами после войны доктор Освальд приказал больше не выписывать его. Есть черный и зеленый. Вам какой?—?Черный, пожалуйста. И с тремя ложками сахара. Женщина приготовила напиток и вернулась к своему журналу. Она села на стул и, иногда поднимая глаза на обедавших детей, перелистывала мягкие серые страницы. Пальцы Энни покрылись сетью мелких морщин, а лицо лишилось свежести и привлекательности. Постарела.—?Вы же хотели перевестись в Хаммерсмит*? —?поинтересовался доктор Дирн. —?И просили написать миссис Глэдис рекомендации. Я пару лет назад ездил в Хаммерсмит, чудное место. Они накопили много знаний во Вторую Мировую. Каюсь, но даже меня?— психолога, увлекли лекции в области сердечных и почечных заболеваний.—?Вы помните? —?Энни отложила журнал и рассеяно посмотрела на Дирна. —?Кажется, я тогда наговорила кучу глупостей и клятвенно пообещала сама себе на первом же утреннем поезде уехать из этой глуши… —?она чуть улыбнулась. —?Но я благодарна богу за то, что он уберег меня от опрометчивого поступка.—?Почему же благодарны?—?Коллега писала о страшных бомбежках. Хаммерсмит тоже пострадал. Утром в столовую попала бомба и погибло много раненых солдат. Конечно, я узнала об том происшествии гораздо позже?— когда уже была значительно напугана войной и этими новостями по радио. Оставалось только молиться, чтобы и наша клиника не пострадала. Но, когда получила письмо от Хелены, то окончательно уверилась в своем решении остаться в нашей клинике. А сейчас… Доктор Освальд не набирает новый медицинский персонал, и чтобы сохранить старый состав, повысил всем ставку полтора раза. Я не могла отказаться от работы?— в нашей глуши стали платить больше, чем получают в Хаммерсмите.—?Однако. Я рад, что вы не пострадали, Энни,?— искренне сказал Дирн. —?Лондон был ужасным местом, и этот сводящий с ума страх, как вы верно подметили. Но все кончилось, к счастью. Как ваша работа?—?Отлично, доктор Дирн,?— женщина снова улыбнулась и стала мять передник платья. —?Работать с ними всегда тяжело, но я привыкла. Конечно, бывали разные случаи: и плохие, и хорошие. В прошлом году двойняшки Уайт наконец заговорили, а этого чертового мальчишку Майка забрали из клиники и определили в тюрьму. Помните его? Ужасный дьяволенок. Ночью он стащил с кухни нож и зарезал своего соседа по комнате. Ах, а его голос? Вся клиника стояла на ушах, когда он визжал той ночью. И говорил такую чепуху! —?Энни всплеснула руками. —?Говорил, что Джона следовало упокоить, потому что его почти дожрала какая-то… кумала? …камула? Не помню. Марсель допил чай и поболтал в чашке оставшуюся заварку. Энни с проблем психиатрической клиники переключилась на внешний мир. Спрашивала доктора о Лондоне и его работе. Интересовалась ценами и в ответ сетовала на то, что у местных фермеров почти вся скотина передохла?— теперь мясо везут из соседнего графства, что выходит для клиники раза в три дороже. Доктор слушал болтовню женщины с вежливым интересом, пока наконец не вспомнил, зачем заводил диалог с медсестрой. Мысль о жалком существе пронзила его мозг, и он не преминул задать вопрос, который в тот момент волновал его больше всего.—?Энни, дорогая, вы знаете в каком состоянии находится один из ваших пациентов? Девочка… Фрэн Боу-Дагенхарт?—?Почему вы спрашиваете? —?спросила Энни, и в ее серых глазах Дирн увидел неприкрытое любопытство.—?Я должен сегодня провести консультацию с несколькими детьми. Побеседую с ними. Одной из пациенток в моем списке числится мисс Боу. После смерти ее родителей я был лечащим врачом девочки и, скажем, меня очень интересует, ухудшилось ли ее самочувствие после стольких лет. Гм, чисто профессиональный интерес.—?А, эта бедняжка,?— медсестра нахмурилась. —?Она проснулась месяца полтора назад, вышла из длительной комы. Доктор Освальд после этого известия сразу же распорядился перевести девочку из подвала в личную палату. Она практически на смертном одре,?— женщина чуть наклонилась и понизила голос до шепота. —?Совсем не встает с инвалидного кресла и очень слаба. Доктор Освальд поручил персоналу заботиться о Боу, а еще строго следить, чтобы эта грубиянка принимала экспериментальные лекарства.—?Энни, это печальные новости. Думаю, ей было очень плохо, когда она очнулась в стенах нашей… клиники,?— он практически оговорился, но вовремя поправил себя, подавив желание выплюнуть уничижительное ?психушка?. —?К сожалению, мисс Боу здесь. Но вроде бы она была довольно милым и активным ребенком? И ее тетя, Грейс. Она не забрала девочку? Марсель ненавидел задавать вопросы. Он чувствовал себя уборщиком грязного белья. Но эта девочка почему-то волновала его. Аделаида Фьюджентс, Анна Шульц, Дэмиан Гольсман, Филмор Браунстоун… Сколько их осталось в стенах этой клиники?—?Фрэн, несомненно, была хорошей девочкой,?— медленно проговорила Энни. —?И я отлично помню ее первые дни в клинике. Она была активным ребенком, а эти ее странности… Да что я говорю, вы тоже знаете, что ее проблемы были вызваны вполне естественной причиной?— смертью родителей. Стресс, нервные срывы и бесконтрольные фантазии?— ожидалось, что это пройдет и девочка выпишется, а позже попадет под опеку тети. Но после вашего отъезда Грейс Дагенхарт попросту исчезла. Ходят нелепые слухи, якобы она уехала на родину. Глупые домыслы, я считаю. Ну что делать немке в разрушенном Берлине? А Фрэн впала в кому.—?Поразительные новости,?— пробормотал доктор Дирн. Он попрощался с Энни, ставшей по его мнению, еще дотошнее чем раньше и пошел в свой кабинет. Достал из портфеля бумаги и чистый блокнот, который затем подписал: ?Собственность м-ра Дирна?. Он не любил писать чернилами, а потому выложил на стол карандаши и перочинный нож, использующийся им в качестве инструмента для заточки грифеля. Затем сел в кресло и, закинув ногу на ногу, открыл свое рабочее расписание. Первым пациентом значилась некая Ева Беккер, следом шло другое имя?— Фрэн Боу-Дагенхарт. Всего этих имен Марсель насчитал около пяти, отметив про себя, что закончит беседу с пациентами не раньше шести вечера. Он открыл карточку Евы Беккер и углубился в чтение оной, мысленно представляя, как будет вести диалог с подростком, у которого в графе заболевания гордо красовалось ?диссоциативное расстройство личности?. К половине второго в дверь его кабинета громко постучали. Вместе с щуплой на вид девочкой лет тринадцати вошла Ханна Глэдис. Главная медсестра изрядно прибавила в весе и тяжело опиралась на тележку с медицинскими препаратами. Пожилая женщина кивнула Дирну и толкнула застывшую Еву к диванчику.—?Я зайду за девчонкой в два часа и тридцать минут,?— сообщила миссис Глэдис своим скрипучим голосом. —?Пожалуйста, проследите, чтобы она строго следовала курсу лечения. Эти таблетки были выписаны из Германии…—?Конечно, Ханна,?— Марсель кивнул и открыл блокнот на первой странице. —?Итак, Ева. Меня зовут доктор Дирн, я твой лечащий врач…*** Часы тикали. Тик-так. Энни уже забрала Еву и вернулась, громко крикнув: ?Откройте дверь пошире! Я должна вкатить коляску?. Он попросил медсестру принести им чай?— в горле пересохло и вскоре Дирна ожидал надсадный кашель. Пациентка сидела на коляске возле дивана, скучающе уставившись в полосатые облезшие обои. Тишина стала тяжелой, а Марсель все не мог выбросить из головы мысль о разительных переменах в человеке, которые случаются, когда тело заражено болезнью. Следовало начать беседу. Следовало привести голосовые связки в действие, использовать речевой аппарат и начать говорить хоть что-нибудь.—?Послушай меня,?— он начал терпеливо и прибавил в голос мягкости. —?Послушай меня. Тебе нравится здесь? Хочешь, я закрою окно? Наверняка дует?—?В подвале совсем не дует легким ветерком?— там смердючий сквозняк! —?зло выплюнула она и переплела тонкие пальцы между собой, глядя куда-то в грязный пол.—?Фрэн, не груби,?— слова прозвучали чересчур назидательно и не оказали никакого эффекта: она сидела с равнодушным и хмурым лицом, и смотрелась в коляске довольно высокомерно. Однако, в словах девочки был резон. И он снова почувствовал жалость к этому существу, вынужденному спать под пористым грязным потолком столько лет. Какой же нормальный человек это вынесет? На минус первом этаже сырость отвоевала все стены и голодно облизывалась, иногда заглядывая наверх. Санитарки не давали плесени вырасти, но настолько отвратительно выполняли свои обязанности, что высокий темный потолок подвала давно стал белым от разросшегося грибка. И холод в психиатрической клинике. О, этот холод! Он сводил доктору Дирну кости в плотном сюртуке и шерстяных брюках, а что можно сказать о людях, одетых в обыкновенную пижамную форму? Зачастую мокрую и покрытую живой плесенью. Отвратительно. Отвратительно-отвратительно-отвратительно-отвратительно-отвратительно-отвратительно.—?Я налью чай,?— сказал Марсель и наклонился над маленьким столиком, куда медперсонал поставил фарфоровый набор посуды. —?Люблю пить чай, особенно, когда день жаркий. Но, сегодня, стало быть, осень. Значит, я не должен пить чай? —?он хохотнул, но через секунду замолчал, осознав, что шутка была неудачной и откровенно нелепой. Доктор возился с сервизом, чувствуя напряженный взгляд круглых, едва голубых глаз.… —?Неудачной? Да она была тупой! —?рявкнул вымышленный мужчина и достал вымышленный р е м е н ь. —?Я заткну тебе рот, потому что если не сделаю этого, ты снова неудачно пошутишь про своего папашу!—?Нет. Нет! —?истошный визг. —?Я обещаю, что больше не буду!—?Нет? —?удивленный нетрезвый голос. —?Ха-ха! Как смешно?— верить ублюдку!—?Пожалуйста, не надо,?— ребенок подполз к спящей матери и обнял ее ноги. —?Мама! Мамочка!—?Вздумал звать эту шлюху? Эта сука лежит под опием, ей плевать на тебя, Марси! Даже имя не могла нормальное подобрать своему щенку! Удар. Крик. Удар. Визг. Удар. Удар. Визг. Визг.—?Кто такой Марси? —?проявила интерес она.—?Марси… Ты, наверное, про кошку? Я видел в окрестностях немало домашних животных.—?Нет, это был ребенок. Маленький и ужасно заплаканный. Его бил отец.—?Наверное, тебе это приснилось, Фрэн.—?Нет! Не приснилось! Я видела это сейчас. Ужасному человеку не нравилось имя мальчика.—?Перестань, Фрэн. Давай не будем говорить о плохих вещах. Здесь нет Марси. Есть только Марсель. Марси… Его кличка в детстве. В кабинете стало прохладнее. Конечно, ведь отопление было не центральное. Он потрогал трубы?— так и есть, в котельной не топят.—?Вы разговариваете со мной, как с глупым ребенком,?— прошептала она. Он продолжал готовить напиток, но наконец сообразил, что три ложки на крохотную чашечку?— слишком сладко. Чай доктор Дирн не любил, но ничего другого, кроме пачек плохих чайных листьев в клинике не было. А кофе выписывал себе только охранник, жадный и неприятный человек.—?Я, к моему сожалению, не догадался взять какао или кофе. Кажется, эти напитки привлекают детей намного больше, чем чопорный английский чай. Правда, есть один секрет, который, как я думаю, очень улучшает вкус. Это мятные листья?— бодрят не хуже кофе! —?Марсель на минуту замолк и добавил чуть тише:?— Я знаю, что ты давно не ребенок, Фрэн, и прямо сейчас я говорю с тобой на равных. К своему стыду, за получасовой разговор он впервые смог посмотреть этой девочке в глаза?— больные и подернутые поволокой долгого сна. Слезящиеся гноем. Доктор Дирн осторожно поставил на столик поднос с чашками и потянулся к портфелю, откуда взял упаковку сахарного печенья, которое купил поезде. Она сидела на инвалидном кресле и наблюдала, как он неловко разрывает обертку печенья, как осторожно садится на старый-престарый диван. Фрэн прижала голову к своему плечу и закрыла глаза, глубоко и размеренно дыша. Ее желудок жалобно урчал. Девочка, похожая на бледный дух, производила на него неловкое впечатление. Ее маленькая тонкая фигура тяжело привалилась на спинку инвалидного кресла, а руки, все в голубых венах, гладили подлокотники. Фрэн говорила мало?— больше раздражалась и психовала. Он знал от болтливой Энни, что мисс Боу никто не считал жильцом, пусть и жалели этого гадкого утенка. А местные сплетни, которые заскучавшие медсестры шептали друг другу не из жалости, а из любопытства? Якобы, девчонка, проснувшись, так хрипела и дергалась на своей койке, что заставила понервничать весь персонал, который уж было решил, что она так и останется до своей смерти лежать тощеньким зачахшим цветочком. Дирну стало любопытно, что думал об этом Освальд, поскольку в случае с Фрэн никакие раздражители не остановили бы умирание мозга. Регрессия, неизбежная и неумолимая, приближала ее к закономерному финалу. Но уважаемый профессор был так плох, что никого к себе не принимал, и Марсель мог довольствоваться только собственными догадками.—?Почему же не ешь? —?не выдержав, спросил доктор. Вряд ли пациентов хорошо кормили. Девочка оторвала руку от подлокотника и стала бездумно накручивать на палец прядь волос. Никто не подстригал их, и они стали ужасно длинные.—?Не хочу? —?она попыталась пожать плечами. Однако через минуту потянулась рукой к печенью, которое, как выяснилось, было с кусочками шоколада и смешно хрустело на зубах. Ей казалось?— так могли трещать поджаренные лапки тараканов, если есть их где-нибудь в Китае. Папа так много говорил об Азии! Он мечтал путешествовать, но работа никогда не отпускала его… Фрэн помрачнела от непрошенных воспоминаний и яростно вонзилась челюстью в печенье. Хруст. Хруст. Хруст.—?Как ты? Недавно тебе выделили отдельную палату, кажется. Из окна хороший вид?—?Мне больше нравилось в подвале,?— Фрэн, ощутив тупую боль в локтях, перестала дергать свои волосы и сложила руки на колени. Он осторожно поинтересовался:—?Скажешь, почему?—?Если вам так интересно, сэр. В подвале было пусть и ужасно, но все по-настоящему, я всегда знала, что мои друзья поддержат меня, если я буду помнить о… о… —?Фрэн прерывисто вздохнула. —?О Реморе. О клинике. А в той палате я всегда думаю, как это мерзко?— оказаться под вниманием этих санитарок и сестер, которые только и делают, что готовят меня, словно барашка, к жертвенному алтарю.—?Они заботятся о тебе. И, Фрэн,?— он запнулся, пытаясь подобрать слова. —?Я хотел бы, чтобы сегодня мы просто побеседовали на темы, не связанные с клиникой или твоими галлюцинациями. Давай проведем хорошую беседу. Я мог бы рассказать о Лондоне. Ты никогда не была в этом городе, верно? Вводная беседа была хорошим подспорьем для контакта с пациентом. Сегодня?— никаких вопросов о психушке и состоянии больного. Только тщательный анализ поведения ребенка и установление доверия.—?Нет! —?неожиданный крик. —?Нет-нет-нет! Не врите хотя бы себе и признайте, что вам тоже плевать! Всегда было плевать. Теперь я это понимаю. Вы помните, как мы ездили на кладбище? Марсель с трудом удержал лицо.—?Такого не было, Фрэн.—?Сэр, мы вскрывали могилы моих родителей, однако ничего не нашли. Я помогала вам, потому что вы хотели докопаться до правды, но ничегошеньки не нашли! Она повторялась, захваченная эмоциями. Доктор Дирн заходил по кабинету и снял очки. В кармане нашелся платок, и Марсель завозил по круглым стеклам тонкой тканью. Она замолкла, однако доктор подметил, что это от слабости голоса, а не от отсутствия желания снова высказать ему в лицо накопившуюся боль. Их беседа заканчивалась на нерадостной ноте, но видят боги, он был готов к этому. Такой нестабильный пациент?— это ожидаемо. Доктор подошел к окну и постучал пальцем по немытому стеклу. Следовало бы протереть окна и наконец покончить с уборкой.—?Ты все еще плохо держишь голову, Фрэн? Я прочел это в твоей карточке?— про частичную парализацию тела. Но лечебная гимнастика должна помочь. Молчание. Он не стал оборачиваться, уши прекрасно передавали ему скрип инвалидного кресла?— ее трясло.—?Я бы не хотел, чтобы наше приятельство омрачалось чем-то. Тебя пытаются… вылечить. А я здесь, чтобы ты не чувствовала себя одинокой. И другие дети тоже. Вам всем нужна дружественная поддержка, не стоит плакать или ругаться.—?Психологи убивают воображаемых друзей,?— заключила Фрэн, прокашливаясь. —?Убивают! Меня преследует здесь безнадега, я очень хочу вернуться домой.—?Ты знаешь, что это невозможно. Твоего дома больше нет, Фрэн. И ты в глубине души помнишь, как потеряла его. Не следует называть домом воображаемое место. Мы вернулись к тому, с чего начали?— твоему раздражению,?— посетовал Дирн и снова сел в кресло, помечая лист блокнота тонкими закорючками, похожими на дату и имя: ?18.10.49?— пац. Фрэн Боу-Дагенхарт?. Девочка, обхватив подбородок пальцами, провела ладонью по щеке?— по тому месту, где алела длинная царапина, оставленная руками медсестры, когда Фрэн дергалась в припадке и отказывалась от пищи. Она оторвала корку свернувшейся крови и растерла ее. Рана не заживала и ныла, словно надоедливый младенец. Ее прострация была нарушена громким ?кхе? доктора Дирна, Фрэн приподняла голову и посмотрела на худое лицо психолога.—?Иверста была обычной?— праздничной и красивой… —?Фрэн замолкла и задумалась, прежде чем начала говорить свободнее и громче. —?Так много существ! Кха-кха. Потому что шла церемония принятия в валоки. Будущий валока принимал маску… А потом я ушла домой. Кха. Мне было весело! Да, так и есть. Мне было радостно в Иверсте, ведь я счастлива?— со мной мои друзья. И вечером я сидела в своем домике вместе с котиком. Ах, как же я хочу домой! Он слушал молча, ожидая, когда Фрэн закончит говорить. Какой день подряд она повторялась в своих словах, эмоциях, будто бы хотела, чтобы весь медперсонал уж точно поверил в бредни маленькой сумасшедшей девчонки? Доктор Дирн мог поклясться, что призрачная Иверста вскоре станет сниться ему во снах: розовые лепестки вишен будут падать в чистую воду рек, а узкие деревянные лодки?— рассекать воздушное пространство. И пойдет грустный дождь, когда по воле одного ребенка весна сменится осенью?— тогда деревья потеряют свой цвет…—?Ты кашляешь,?— вздохнул доктор Дирн. —?Ты принимаешь таблетки? —?дождавшись от нее кивка, он продолжил говорить:?— Я попрошу, чтобы тебе давали другие лекарства. Тебе есть что сказать, Фрэн? Она помотала головой и испустила из горла хриплый кашель. Ее руки затряслись, а глаза закатились, однако веки остались не сомкнуты. Кто же чихает с открытыми глазами? Это ненормально. Через пару минут зашла медсестра, катя перед собой тележку с набором пузырьков и склянок. Фрэн посмотрела на пилюли и мерцающие жидкости в банках как на неизбежное зло. Медсестра?— тощая бледная женщина лет сорока, смазала руку Фрэн дезинфицирующим раствором и взяла из вены кровь. Алое молоко не желало проступать из раны, а в уколе едва ли набралась четверть.—?Возьмите анализы вечером,?— вздохнув, предложил Дирн. —?Вы же видите, сестра, у девочки на руках нет живого места. И она только что ела сладкое.—?И вы, конечно, запамятовали о регламенте, доктор,?— с укором произнесла медсестра. —?Пациентов нельзя кормить ничем до сдачи анализов. После сдачи?— пожалуйста. Кроме того, пожалейте свои деньги и не тратьте их на этих. Кроме того, мы уже сыты по горло несчастными случаями.—?Признаюсь, запамятовал,?— сказал Дирн.—?А сколько было случаев! —?продолжала медсестра. —?Однажды я на свой день рождения принесла зефир в шоколаде и по глупости оставила его на самом видном месте. Утром в буфет залез Томми Робертс. И что потом? Он сожрал все сладости, представляете?! —?возмущению женщины не было предела. —?Зефир импортный… в красивой подарочной коробке?— мне подарила родственница.—?А мальчик? Вы наказали Томми? —?спросила Фрэн.—?О, я бы с удовольствием,?— отмахнулась медсестра. —?Только вот он умер после этого. Так много съел, что его желудок не выдержал. Маленький гаденыш, жаль, что я не успела как следует выдрать его. Но это, наверное, к лучшему. Ох, но зефир очень жаль. Так бессовестно пропал! Вот поэтому я не рекомендую вам их подкармливать?— теперь мне придется ждать вечера, чтобы взять анализ крови.—?Да, пытайте меня ночью,?— проворчала Фрэн облизывая место укола языком. —?И можно ли считать печенье и сладкий чай едой, сэр? Я ненавижу есть?— у меня, кажется нет желудка. Ничего не хочется.—?Но таблетки принять придется! —?сказала медсестра. —?Приказ доктора Освальда. Вот, на подносе.—?Разумеется,?— кивнул Марсель. —?Как называются? Я не вижу этикетки.—?Подождите,?— медсестра высыпала из баночки пять таблеток себе на ладонь и, обхватив руками голову Фрэн, запихнула ей в глотку ярко-розовые пилюли. Фрэн закашлялась, и на мгновение доктору Дирну показалось, что она отдаст богу душу. Приступ не прекращался, и он равнодушно и холодно произнес:—?Перестарались.—?Диметорил** может вызвать сильнейшую тошноту, если попадет на рецепторы языка,?— пояснила женщина. —?Лучше предотвратить этот этап. С девятью из десяти пациентов так и случилось. Средство экспериментальное, поэтому обладает рядом побочных эффектов.—?Да? Интересно. А что случилось с десятым пациентом? —?доктор Дирн налил из графина в стакан теплую воду и подал ее Фрэн.—?Умер. Передозировка и тяжелое состояние после лоботомии. С деталями операции, если желаете, вы можете ознакомиться у доктора Освальда. Он один проводил работу. Женщина налила из другой банки маслянистую желтую жидкость и высыпала в нее кристаллический порошок. Фрэн с ворчанием приняла чашку с микстурой и, поморщившись, проглотила предложенное.—?Доктор не может ходить,?— ответил Марсель. —?Я сомневаюсь, что он делал все один.—?Может быть и так,?— согласилась медсестра. —?Мне все равно. Я просто делаю свою работу, а в остальное не лезу. Фрэн, ты допила? Тогда отдай стакан мне, я ухожу. За ней придет Анна через двадцать минут. Марсель сел в кресло, а его правая рука тем временем жила своей жизнью?— нервно стучала карандашом по подлокотнику.—?Вижу, что твое состояние не улучшается. Я подозреваю, что исследования в твоем случае пока недопустимы, но с решением доктора Освальда я не смогу не согласиться. Что ж, посмотрим как препарат будет действовать через неделю,?— пробормотал он. —?В любом случае, тяжелые психотропные тебе не будут давать, пока хотя бы не станешь ходить.—?Не нужно быть мне другом,?— меланхолично сказала Фрэн, касаясь ладонью острой коленки. —?Если хотите сделать лучше?— сделайте так, чтобы я покинула это ужасное место. Здесь все умирают, а психушка попросту живое кладбище?— умирают даже от зефира! Больше не прикоснусь к сладкому?— еще умру от зефира, как тот бедный Томми. Лучше помогите мне сбежать.—?Побег? —?усмехнулся он. —?Я дорожу своей жизнью, Фрэн. Все существа наделены инстинктом самосохранения. И ты иногда тоже.—?Тогда заткнитесь, сэр,?— проговорила она раздраженно. —?Как же я ненавижу это место. Хоть бы оно сгорело! Или утонуло. А лучше всего?— пусть сюда попадет бомба! Тогда я стану счастлива!