Часть 25 (1/1)

Глава IVФима лежала и рыдала от безысходности. Почтовая карета сломалась, полозья новые ставить долго, граница уже далеко позади, температура лезет вверх, а на счету каждая минута и чем быстрее она доберётся до Цербста, тем лучше. А до Цербста ещё далеко, ещё через лес дорога идёт, а до леса бескрайнее поле до самого горизонта.-"Барин…барин? Вам очень спешно за границу-то???— Фима села и увидела пожилого солдата-сторожа. Тот тактично не замечал слёз и списал всё на молодость и впечатлительность юной души.-"Да, очень спешно. Помогите мне, ради Бога, помогите.??— сторож вздохнул, почесал затылок, пару раз кашлянул и выдал:-"Тогда сейчас ешь, бери мои лыжи и дуй по свету до перелеска. За ним будет постоялый двор. Там возьмёшь себе лошадь. А сейчас ешь. Похлёбка скоро остынет.??— и сторож проковылял?— хромой был ещё с Полтавы- к столу, где дымились щи и лежал хлеб. Девочка села за стол и стала есть. Кучер с почтовой кареты уже поел и теперь дремал, громко сопя. Серафима быстро поела, помогла сторожу убрать посуду и проверила содержимое своего дорожного мешка, попутно положив туда большой кусок хлеба, данный ей хозяином сторожки. Затем сторож дал ей свои лыжи с палками и перекрестил на дорогу. Девочка была необъяснимо благодарна старому человеку, за такую бескорыстную помощь и за доброту. Слёзы снова было выступили у неё на глазах, но Фима пересилила их и, мягко оттолкнувшись палками, помчалась по дороге. Она словно птица летела по колее и ничего вокруг не видела кроме невозможно медленно приближающегося перелеска и темнеющего неба. И сердце Серафимы поминутно сжималось, чувствуя что поломанная карета?— далеко не последнее приключение в этой дороге. Будет ещё хуже. *****Мороз пробирал до костей, настолько было холодно январской ночью, а ветер дул с такой силой, что костёр едва удалось разжечь. Фима со страхом жалась к пламени костра желая согреться. Хлеб, пролежавший в мешке почти два дня, замёрз и был как камень и девочка пыталась его разогреть. До рассвета ещё далеко, в лесу возможно водятся волки и засыпать в любом случае нельзя: смерть либо от холода, либо от чьих-нибудь зубов. Вот и приходилось Серафиме сидеть не смыкая глаз, мучаться от голода и боли в застывших пальцах и утешать себя тем что до Цербста уже недалеко, всего 50 вёрст, а это ничто по сравнению с тем долгим путём по полю и лесу целиком на лыжах, ведь на постоялом дворе сменных лошадей не оказалось и пришлось после короткой ночёвки продолжать путь на лыжах. А затем, после полудня задул ветер и поднялась метель. Единственное что хоть капельку радовало тогда, так то, что ветер дул в спину и помогал двигаться вперёд. На этом только и держалась девочка. А сейчас…в голове упорно стояла берёза в бескрайнем снежном поле вокруг которой кружит вихрь. Берёзка гнётся, но всё ещё выдерживает натиск, хотя высохла и промёрзла до состояния хрупкого и тонкого стекла?— тронь, и разобьётся. А потом вокруг берёзы заплясали огни. Нет, уже пожар охватил деревце, испепеляя его. Оно горело и почему-то отдалялось. Вот его уже почти не видно. Девочка летела над лесом не чувствуя холода и боли, почти ничего не понимая. А потом тело обдало жаром и она полетела со страшной высоты в провал между кронами деревьев, в глубине которого мерцал огонь возле которого кто-то в длинном чёрном плаще стоял и пристально смотрел на неё. Серафима, лежавшая на сухой подстилке и бредившая, нашла в себе силы открыть глаза и осмотреться. На неё угольными глазами, в которых однако не было ни капли ненависти или вражды, смотрел шевалье де Брильи.