От искушений к раскаянию (2/2)
— Знаешь, ты... сделал меня счастливее, пусть и ненадолго... И я всегда буду помнить все-все наши встречи, даже в школе... — ответила Мария, отстраняясь. — И я... я желаю счастья тебе... Все наладится...
— Не уверен, что заслуживаю твоего пожелания, милая моя... — медленно произнёс Александр, прикрыв глаза и целуя белокурые волосы.
— Но есть одно, в чем уверен точно: ты не заслужила одиночества, а я — твоей памяти, помни это... — услышала она под гулкое сердцебиение.
Почувствовав свой последний шанс остановиться, он оторвался от Марии и, не оглядываясь назад, поспешил к пристани.Почувствовав под ногами уже привычно покачивающуюся палубу, Белов посмотрел на берег, найдя глазами знакомую крышу.
Дождавшись, когда поднимут якорь и благополучно минут береговую линию, он удалился в свою каюту.
Вокруг была уже привычная ему обстановка, та же койка, стол с оставленной чашкой, оконце, карта на стене... Они словно сообща уговаривали его в правильности решения:"Нет, не остался бы ты с нею, иначе это была бы самая большая глупость, известная на сейчас... И дело не только в долгах. Плыть по течению, спасаясь от трудностей — вот что невыносимо. На следующий же день ты бы это понял, оставшись в тёплой постели с обычными хлопотами, что легко решились бы отточенным промыслом. Без всей этой экспедиции, корабельного бытия, и далёким неизвестным, которые и есть твоя жизнь. И принялся бы злиться на невинную душу, словно бывший муж, за допущенную собой же слабость..."Тем временем, покинув гостеприимный Медный, экспедиция взяла курс далее к востоку. Самой дальней чередой островов, названных Лисьими, завершалась алеуцкая земля, освоенная Россией. Далее была неизведанность, что сулила если не побережье Америки, то хотя бы новый полезный остров.
Впрочем, кроме картографии, экспедиции было предписано оказывать помощь заготовщикам, каковые могли их опередить в открытиях. Но таковых пока не наблюдалось, и тем сильнее был интерес к первопроходным землям.
Судя по датам, где-то на родине отмечали яблочный Спас... Но здесь, в бескрайнем Северном море, короткое лето уже спешило уступить свои права. За последние десять дней погода стала ещё менее спокойной, порывистые, угрожающие штормом, ветра все чаще преобладали над безоблачным штилем.
Все это время Белов изредка выходил из своей каюты, оживляясь лишь ради состязаний на палубе.Кто-то предположил, что из-за частой качки гвардеец стал подверженморской болезни, но сам он понимал, что его болезнь звалась Марией... Как ни уговаривал он себя в неизбежности их расставания, её образ был подобен свежей ране.Дабы отвлечься и быть хоть чем-то полезным на морской службе, Белов вызвался испытать молодёжь по навигации. Это полагалось проделать давно, да всем было не до теории... Накануне был просмотрен школьный учебник Корсака, где даже нашлись их общие пометки.
— Определите безопасную скорость, если... 5-бальный ветер и течение в полтора узла... Дрейф... 4 градуса... — "Кажется, я сейчас сам в дрейфе..." — подумал Белов, усиленно отвлекая мысль от женского лица на поиск узлов раньше, нежели это сделает один из молодых подопечных.
В такие минуты он вправду представлял себя юным курсантом, который во время освоения "ненужных", как тогда казалось, мореходных премудростей, вместо галса и дальности горизонта нередко видел образ очередной хорошенькой девушки.
Сведения о давних увлечениях обрывались где-то весной 43го года, на капризах некой изящной брюнетки, зеленоглазой и с ямочками... как же её звали-то?"Разве может такое повториться со мною когда-то ещё?" — и тогда, и сейчас от этих вопросов томило в теле и душе... Но, как и в юности, время понемногу приносило успокоение...
Впрочем, тот влюбчивый, жизнерадостный юноша не слишком беспокоился о разбитых сердцах, хоть и старался не оставлять обид... А сейчас понимание того, что память о пережитых чувствах взаимна, терзала совесть взрослого мужчины, познавшего отчаяние и боль потери.
И все сильнее давлело раскаяние за брошенную им одинокую женщину, уже пережившую разочарование... "Придёт день твоего возвращения в семью, а она останется здесь, со своим печальным прошлым, которое ты осчастливил всего на миг... Но как же мне было исправить ее одиночество? — корил себя Александр, когда вместо книги, неба и бескрайнего моря перед ним маячил милый образ его "первой русской".— Она думала обо мне 4 года, а я о ней — лишь 10 дней. А вдруг, умоляя себя забыть, я заковал ещё сильнее? И где тот шаман теперь, чтобы в этом помог?