4. На подступах к пещере (1/1)

Позже Елисей не раз с гордостью замечал, что в тот момент не заорал. Впрочем, он не успел даже испугаться — Добрыня, как он пояснил позже, специально не сказал, как именно они будут спускаться. А сделать это отсюда можно было лишь одним способом (естественно, если не было своего летательного аппарата — если бы он был, и проблемы этой не возникло): с помощью огромных речных пауковых драконов. Именно они летали в тумане, безошибочно избегая препятствий с помощью особой драконьей эхолокации. Драконы эти жили в растительности возле местной реки и плели огромные паутины с помощью слюны, разжёванной древесины и глиняных отложений, которые они проглатывали и отрыгивали, когда было необходимо. Эти паутины были прочными, как парусина, и практически не имели зазоров между паутинками. В такие сети драконы ловили драконов поменьше, а также рыбу и особых туманных насекомых. Они спокойно относились к людям, не видя в них ни добычу, ни противника, ибо охотники редко бродили по этой местности, да и пауко-драконы почти не ценились — мяса в них практически не было, хитиновый панцирь вовсе нигде не применялся, а на города они не нападали, предпочитая давно знакомые местности. Поэтому Добрыня оставил Елисея со спокойной душой, а сам позаимствовал одну из паутин — дракон, сидевший на камне подле неё, лишь с любопытством проводил охотника взглядом сетчатых глаз и снова занялся поеданием выуженной рыбы. А Добрыня привязал паутину к себе, наподобие парашюта — и она вскоре, поймав ветер, мягко спланировала их на нижний остров, после чего была сложена и спрятана под доспехи (а вдруг ещё пригодится?). Всё это Елисей узнал позже, когда они сидели возле небольшого костерка и поедали пойманных Добрыней тараканов, которых запекли на горячих углях.

— А ты ничего, здорово держишься, — заметил Добрыня, отбрасывая тараканий панцирь куда-то в кусты. Из них тотчас послышался противный писк смаклингов и хруст хитина. — Помню, Алёшка за мной увязался. Ох, как он кричал... — охотник самодовольно прищурился, будто вспоминал что-то необычайно приятное. — Весело у вас, — пробормотал Елисей, ещё не зная, как реагировать на такую откровенность. — У каждого охотника своя специализация, — нравоучительно произнёс Добрыня, подняв палец. — Алёшка — он больше силовик. Ему бы в бой, да с каким-нибудь рамадором или с борбаком, и обязательно на кулаках — очень уж он любит их чесать. Илья Иваныч у нас интуит больше. Ему бы всё по приметам да обычаям, которые охотники прошлого сквозь века пронесли. Потому и охоты у Ильи всегда особенные, практические безоружные — не любит он кровь пускать. Потому редко когда на крупных драконов ходит, больше по мелочи, которую и без оружия уложить можно. Я, — он усмехнулся, — я, скорее, тоже силовик, хоть мне и не импонирует руками сражаться. Со многими драконами договориться можно. — Даже с Горынычем? — недоверчиво уточнил Елисей. — Даже с Горынычем, — кивнул Добрыня. — Ты об этом имел ввиду, когда говорил князю, что никто больше не справится? — осторожно поинтересовался Елисей, пользуясь хорошим настроением собеседника. Добрыня нахмурился немного, но снисходительно ответил: — Не все охотники считают, что драконы — разумные существа, с которыми можно договорится. Чаще всего они предпочитают путь насилия. Но это не единственный путь. Мои братцы пока этого не поняли. — Он замолчал, размышляя о чём-то своём. Хруст прекратился, смаклинги ушли. — А как можно договориться с драконом? Они же говорить не умеют, — неуверенно уточнил Елисей. — Всё они умеют, надо лишь уметь спрашивать, — заметил Добрыня и потянулся, обрывая разговор, который, очевидно, стал его утомлять. — Ладно, гонец. Пора ложиться. Завтра рано вставать.* * * — Скажи, Добрыня, а этот Горыныч... Как мы с ним справимся? — Елисей нервничал. Лес давно остался далеко позади. На его смену пришли поля — такие же серые, хмурые и туманные. Там, в Киевграде, в километрах выше, царило безмятежное лето. Здесь же редкие лиственные деревья давно сбросили свою листву, и лишь один хвойник мрачно подпирал небеса, издалека выглядя очень неприветливо. Под стать хвойникам был и Добрыня. После той ночи у костра он больше ничего не рассказывал и вообще был какой-то смурной. Он решительно шагал вперёд, не замечая на своём пути никаких препятствий, будто их и вовсе не существовало. Такое поведение довольно напрягало, но Елисею и самому было не до разговоров. Он волновался за Любаву, тревожно разглядывал окружающий их остров, опасаясь, как бы змей Горыныч не разузнал об их приходе заранее и не отправился в бой раньше, чем следовало. Вопрос вырвался у него случайно, когда они перешли обрыв с помощью дерева, которое Добрыня, не моргнув и глазом, сломал ударом руки. — Не мы, а я справлюсь. Ты будешь ждать в безопасном месте, — отрезал Добрыня тоном, не предполагавшим компромисса. — Но... — Или свяжу и оставлю тебя здесь. Елисей замолчал, но не потому, что испугался, а призадумался. — Добрыня, а расскажи о Горыныче, — попросил он спустя время. — Зачем тебе это? — Ну, вдруг увижу где. Хоть знать буду, что это Горыныч, а не какой-нибудь... кричалис вульгарис. — Ну ты хватанул! — фыркнул Добрыня и заметно просветлел лицом. — С Кораблекрушителем ты его никак не попутаешь. Горыныч — очень большой змей. Если на задние лапы встанет, то вон с ту ель будет, не меньше. Елисей глянул на указанное дерево, которое было выше Добрыни раза в три, и поёжился. — Слушай, а почему вы его змеем называете? — поинтересовался он, чтобы отвлечься. — Да он на змею-то и похож. Такой длинный, изогнутый, как ящерица. Крылья маленькие, голова... — Сильно маленькие? — заинтересовался Елисей, перебив его. — Ну, где-то вот такие, — Добрыня отмерил расстояние руками. Получалось и правда немного, если с общей длиной тела сравнивать. — И хорошо летает? — Да не, не шибко хорошо, — качнул головой охотник. — Не умеет летать Горыныч. Предки его ещё умели, а вот он... — Как же он тогда с этого острова в Киевград попал? — удивился Елисей. — Где наш остров и где — этот! Сюда же только на крыльях... или на корабле. Добрыня замер. — Вот же срань! — выдохнул он и бросился вперёд с новыми силами, больше не реагируя ни на какие расспросы. Впрочем, не до расспросов сейчас было поля сменились холмами, меж которых выглядывали из-под земли острые пики невысоких гор. Чем дальше, тем крупнее они становились, уходили резко вверх, теряясь в густом тумане. Парадоксально, но вокруг стало теплее — словно бы скалы закрывали путников от колючего ветра. Добрыня резко швырнул щит на землю под природным навесом из каких-то плоских серых камней. Земля дрогнула, вместе с ней дрогнул Елисей, потому что задумался и испугался резкого непредвиденного звука. — Здесь заночуем, — буркнул Добрыня и отвернулся. Даже его спина излучала напряжение. Казалось, охотник чего-то боялся, но ещё больше страшился в этом признаться. Так и не решившись задать интересующие вопросы, Елисей подхватил походный чайничек, который таскал в своей набедренной сумке, и отправился за водой. К счастью, далеко от импровизированного лагеря уходить не пришлось — вода обнаружилась совсем близко: маленькая тонкая струйка змеилась меж камней, падая вниз, в бесконечную межостровную пропасть.

Когда Елисей вернулся, Добрыня уже разложил костёр. Действовал он быстро и слаженно и, если честно, больше смотрел не на тлеющие куски древесины, а вдаль, на темнеющие впереди скалы. Его взгляд вновь был холоден и ясен. — Видишь? — отрывисто поинтересовался он, когда Елисей протянул ему чашку. Елисей глянул туда, куда указывал его палец. Вдалеке, временами выныривая из тумана, высилась удивительная скала. Издалека она напоминала скалящегося трёхголового дракона с очень длинным хвостом. — Там живёт Горыныч? — Не сводя глаз с жутковатого пейзажа, отпил он из чашки. Добрыня кивнул с удовлетворением. — Очень скоро всё решится, — произнёс он.

— Хорошо бы, — Елисей зевнул. — Бедная Забава там, наверное, голодная и холодная!

— Если вообще живая. Шучу я, шучу, — закатил глаза Добрыня, когда Елисей подскочил. — Жива твоя Забава, Горыныч брезгует людей есть, если они диету специальную не держат. Отвыкай уже реагировать так эмоционально, гонец. Эмоции вредны в нашем деле. Спать лучше ложись, а то обзевался весь. — Ну и шутки у тебя, — буркнул Елисей, но всё же прилёг на неожиданно тёплую землю — ветер под скалы не попадал, и костёр тотчас обсушил достаточно места для более-менее комфортного сна. А Елисей действительно чувствовал себя полностью разбитым. Видимо, сказались переживания последних дней: глаза закрывались сами собой, в теле ощущалась приятная предсонная истома.

Добрыня набросил на него свой походный плащ, — и это последнее, что помнил Елисей из того вечера.* * * Проснулся он резко. Как иногда бывает — идёт сон, никуда не торопится, а вдруг раз — и всё, ты проснулся. Зевнув, Елисей приподнялся на локте и забросил в тлеющий костерок лежащую неподалёку ветку. Яркий всполох выхватил из темноты скалы, землю, мрачное тёмное небо без каких-либо признаков тумана... И тут Елисея будто молнией сразило. Добрыня пропал. Его плащ всё ещё лежал поверх Елисея, придавливая его к земле и щедро делясь с ним своим теплом. А вот хозяин плаща исчез, будто его драконы куда-то смели. ?Эх ты ж, Елисей, башка соломенная! — сам себя отругал Елисей. — Конечно же дракон, ты ещё сомневаешься! Он наверняка что-то в чай подсыпал, вот меня и развезло. А сам, поди, воспользовался этим и за Горынычем пошёл!? — В голове заклокотала обида. Елисей, конечно, понимал, что для Добрыни был, скорее обузой — или, как он там выразился, обозом? — но всё-равно было неприятно. Словно гнилых яблок отведал. — Вот как, значит? — прошептал Елисей, собирая вещи в сумку. — Вот, значит, как ты собираешься указания свои раздавать? Ведь я же тупой, я бы словами не понял! — он сердито пнул камешек, будто тот был виноват во всём. — Ну раз ты так, то и я тоже так! Вот как не послушаюсь и отправлюсь к этому твоему змею!.. Конечно, мешать твоим гениальным планам не стану, куда уж мне, тупому гонцу, их разуметь, — пробурчал он, туша костерок. — Бейся-разговаривай с драконом, сколько хочешь, а я уж разыщу Забаву и уведу её куда подальше. А то с тебя станется ещё с денёк продержать её в этих холодных горах! Когда костерок был потушен, Елисей поправил шапку и решительно направился к необычной драконьей скале — благо, вчерась Добрыня сплоховал маленько, правильную дорогу указал. Идти в темноте было удовольствием ниже среднего, но злость и воистину ослиное упрямство толкали и не на такие подвиги безмерное количество люду. Однако чем ближе подходил Елисей к пещере, тем сильнее на него накатывала какая-то тревога. Небо было чистым — туман ушёл со сном, звёзды и далёкие острова мерно проплывали мимо, навевая странную меланхолию: мир жив, пока жив ты. Но с гор тянуло холодом, под ногами хрустела подмороженная земля, а звёздный свет, падая на скалы, пятнал их, превращал в каких-то диковинных монстров из детских книг со сказками, которые когда-то читала ему матушка. Неподалёку раздался скрежет, будто кто-то прошёлся меж каменных уступов, шаркая когтями по их поверхности. Елисей замер в тени одной из скал. Прищурился. Это был явно не Горыныч — такая зверюга, если, конечно, Добрыня не преувеличивал её размеры, не просто когтями бы шаркала, а сбивала камни своей тушей. Впрочем, никто не отменял того, что здесь, в горах безлюдного острова, могли жить другие драконы, не менее кровожадные и свирепые. Елисей достал из сумки маленький, завёрнутый в бумажное полотенце, бутылёк. Добрыня, конечно, был тем ещё наставником, но одно у него Елисей уяснил на отлично — в местах драконьих лучше не светиться. Как хорошо, что он успел в Киевграде закупиться! Две золотые монеты — цена немаленькая, зато на пользу пошла: железы павунодора так просто на дороге не валялись, да и польза от них была несоизмеримая. Дракон-хамелеон был отличным хищником и победить его мог не каждый охотник на драконов. Специальные железы делали его невидимым для врага, скрывали и тело, и запах, оставляя лишь звуки — приглушенные, будто полёт листвы в осенний ветерок. Этими железами и воспользовался Елисей. Теперь, если тут и бродил какой дракон, то он не сможет ни почуять, ни увидеть его, только разве что услышать, но с этим Елисей уже мог справиться. Подобная маскировка придала ему уверенности. Осторожно прокравшись к пещере, чьё зияющее отверстие виднелось впереди, Елисей осторожно заглянул внутрь... и замер, широко открыв рот. Ибо зрелище, представшее перед его глазами, было воистину уникальное.