Глава 9 ?Я смеюсь один? От лица Аластора (1/1)

Я никогда в своих дух жизнях – загробной и земной, ни разу не испытывал ни к кому чувства. Никогда человек не мог переступить полосу ?просто интересная игрушка?. Никто не смог. На своём веку из-за своей немного смазливой внешности, а слышал много слов, которые обвиняли меня в гомосексуализме. Ведь какой нормальный парень откажется от того, что к нему приходят известные личности на интервью, а потом просят его номер или говорят, что-то по типу ?не хотите ли вы индивидуальное интервью?? Ну, наверное, асексуальный парень не станет соглашаться. Но в основном все согласятся.Но беспочвенные обвинения меня никогда не обижали. Мне было сё равно, ведь если какая-то свинья громко кричит, именно она следующая пойдёт на мясо. Так чаще всего и случалось, и потом БУМ! Вдруг человек, который уж слишком меня раздражал внезапно пропадал без вести или находился где-то в лесу мёртвый.

Больше всего меня задевало то, что в этом мире нельзя было показывать эмоции. Никогда. Нужно было всегда быть начеку с улыбкой на лице и холодной, бесчувственной головой. Иначе - неудачи и смерть.Не получится иначе. Поэтому надо терпеть, сглатывать комок в горле и ждать, пока в горло другому не затолкаешь нож, чтобы выпустить пар. Он всегда жил один, предпочитая весёлым компаниям одиночество.

Потому что так было проще. Потому что именно так, сидя в гостиной огромного дома можно было и заплакать, и по-настоящему засмеяться, и по-настоящему позлиться. Никто и никогда не видел его настоящего, а тот, кто видел – умирали очень быстро. Прожив жизнь без эмоций, он утратил способность чувствовать. Ведь без постоянной практики всё равно или поздно забывается. Вот и он забыл, как чувствовать. Теперь он, его эго, это и была та маска, которую он сам носил. Двуличие и убийства были его самыми главными грехами. За ложь самому себе, за неприятие своих эмоций он попал в Ад и теперь просто физически не сможет исправить это. Ведь маска улыбки застыла на лице навсегда. Теперь его лицо – это маска, а сам он скрыт глубоко внутри под ней. Но увы, чтобы понять и познать его настоящего придётся игнорировать абсолютно всё. Его слова, его лицо, его сущность. Больше нет того Ала, который умел показывать на публике только положительные эмоции. Ведь теперь их нет вообще. А раз нет эмоций и его мысли – это маска, то Аластора больше не существует. Ведь если мы мыслим – мы существуем, а я, увы, уже сам не могу мыслить. Существует только маска. Она затмила рассудок и не даёт нормально мыслить.

Так бы я сказал, если бы у меня не было своего дома. Места, где я могу быть самим собой и снимать маску. Но только внутренне. Внешне на мне есть эта самая маска. Поэтому в моём доме все стёкла побиты. Я не хочет смотреть на себя. Не хочу видеть эту улыбку. ЗА ЧТО МНЕ ЭТО?! Но с другой стороны так проще манипулировать людьми, ведь никто и никогда не сможет понять, что на самом деле я думаю. Я всегда этим отлично пользовался.

Никогда и ни за что я не покажу свои настоящие чувства и эмоции. Потому что уже давно сгнил вместе со своей маской.

?-Почему ты не можешь быть как все? – опять его избивал отец. Этот сон всё чаще и чаще стал причиной его недосыпа. Это был тот раз, когда он не сдержался. Когда первый и последний раз показал своё настоящее лицо. – Почему ты постоянно улыбаешься, - мужчина поднял его над землёй и рукой прибил к стене. На голом торсе виднелись множества царапин и синяков. Где-то тело было перевязано бинтами – он пытался проткнуть себе сердце. Каждый день он уходил в ванную и бился лицом об стену, чтобы выбить улыбку с лица – не помогало. – Ты меня бесишь! – руки сжали горло. Воздуха катастрофически не хватало. Он начал бить ногами стену, глаза закатились от боли и удушья. – Все дети смеются, а ты просто машина! – он опять взял маленький ножик в руку и приставил к животу мальчика. – Давай, уёбок! Давай! Улыбнись! Заплачь! Что-нибудь сделай! – мама не знала, что происходит, пока она уходит на ночную смену. Отец грозился её убить и изнасиловать, если она узнает. Но в этот день звёзды сошлись именно так, как нужно было для разрушения детской психики.

Сделав один маленький надрезик на животе, отец приблизился к его лицу и внимательно следил за каждым движением его скул. Но не одна из мышц не дрогнула.

-Аластор, милый, я принесла тебе… - дверь на кухню открылась и в проёме показалась мама с подарочным пакетом. Там лежал новенький радиоприёмник. За одну секунду эмоции на лице кардинально поменялись, и женщина закричала, роняя пакет на пол. – Любимый, что ты делаешь? – обратилась она уже к мужу.

-Воспитываю нашего сына! – он выбросил нож и врезал кулаком ему по лицу, а затем также, как и нож, выбросил на пол. Медленно он стал подходить к маме, которая из-за шока. Когда он уже замахнулся на женщину, вдруг он что-то прокряхтел и упал на пол, прямо ей в ноги. Вцепившись ногтями в спину, собственный сын вогнал ему нож в сонную артерию. И на его лице красовалась искренняя и бешеная улыбка на всё лицо. Он сам истекал кровью, а в глазах двоилась, но сейчас он почувствовал такой прилив сил, что они даже боль затмевали. Его глаза горели, а сердце стучало так быстро, что его стук смогла услышать даже мать. Он встал на труп отца, и откинув голову назад, засмеялся как сумасшедший. Искренние эмоции. Как только он их проявил – это принесло вред людям. Поэтому он решился больше никогда не показывать их. Никогда.?Но, попав в Ад я стал пытаться снять с себя эту маску. Я тренировался и в итоге получилось. Я очень сильно себя калечил, но в итоге я смог смеяться искренне! Мне, конечно, было больно и морально и физически… Да и какая к чёрту разница, если я могу смеяться! За несколько десятилетий я научился смеяться, как нормальный человек. ДА! Я УМЕЮ СМЕЯТЬСЯ ПО-НАСТОЯЩЕМУ! И я буду делать это один. Моя участь всегда смеяться одному. Всегда закрывать двери и окна, ведь никак иначе я не могу. Всегда надевать эту маску, потому что без неё – я никто. Потому что я не могу её снять. И это я повторял себе тысячи тысяч раз. По-другому никак. Либо ты живёшь и играешь роль, либо умираешь и тогда можешь хоть обрыдаться. Всё равно никто не услышит. И мне понравилось. Я люблю смеяться один.