Часть 2 (1/1)

— В смысле?.. — Ковальски наконец подцепил скользкую картонную коробку в недрах машины, вытащил и направился к дому.— Мне кажется, это вполне очевидно, — Марлин захлопнула за его спиной багажник, включила сигнализацию и зашагала следом. — Бабочек на жо… на этом месте накалывают девушки, причем обычно определенного пове… Весьма игривые, я хочу сказать.— Меня никто не спрашивал, — Ковальски ногой толкнул дверь, и занес покупку на кухню. — На стол или на подоконник? — донесся оттуда его голос.— На подоконник! — живо отозвалась Марлин, включая свет. — Вон в тот угол. В смысле — не спрашивал?— В прямом, — коробка с глухим стуком заняла свое место. — У пленных вообще редко спрашивают их мнение.— Знаешь, когда мне говорили насчет татуировок, полученных в заключении, я не то себе представляла.— Все зависит от вкусов тюремщика.— Положим, но я все равно не понимаю, какой в этом смысл…— Кое-кому это показалось очень забавным.Ковальски теперь смотрел на нее, сохраняя то нейтрально-незаинтересованное выражение лица, которое обычно сообщает, что его обладатель предпочел бы закончить этот неинтересный разговор и заняться чем-то важным. Марлин смекнула, что следующим ходом собеседник спросит, нужна ли еще в чем-то его помощь и уйдет, а вопрос останется неразрешенным.— Хочешь кофе? — заискивающе предложила она, но лейтенант отрицательно покачал головой:— Хочу сегодня уснуть до полуночи. Завтра много работы.— А хочешь поговорить об этом?.. — зашла Марлин с другого бока. — А то я знаю, что Шкипер для задушевных бесед не создан…— Тебе просто интересно все разнюхать, — безжалостно хмыкнул Ковальски. — Хочу я обсудить это или нет — вопрос вторичный. Но, во избежание недопонимания — нет, я не хочу. Мне неприятно об этом вспоминать.— А почему не сведешь?— Несколько месяцев с лазерными ожогами намного сильнее повредят моей работе, чем рисунок, который не мозолит мне глаза.— Но он тебя раздражает?Ковальски поглядел на нее в упор, пытаясь дать понять без слов, что пока что его раздражает Марлин.— Джулиан мне сказал, что у одного из вас розовая татушка, — поспешила перевести стрелки она. — Но я бы никогда не подумала, что это он о тебе…— Трепло, — беззлобно уронил Ковальски в пространство. — Лучше бы пароль от своего вайфая так помнил, чем всякие глупости.— Можно и не лазером же свести…— Можно. И получить электрический или химический ожог, не говоря уже о шраме, который будет трудно заживить. Ева как-то умудряется так башкой вертеть, чтобы посмотреть, что у нее там на фюзеляже, но я так не умею.Марлин вспомнила Еву — маленькую и чрезвычайно энергичную барышню, которая строила всех вокруг. Если бы можно было подключить Еву к электростанции, они бы забыли об энергетическом кризисе на долгие годы. Вот уж воистину кладезь всяческих талантов…— Но получается ни туда, ни сюда, — вернулась Марлин к интересующей её теме. — А тебе оба варианта не нравятся…— Ты пытаешься вывести меня на откровенность?.. — пожал плечами собеседник. — Или хочешь попросить показать?Марлин в задумчивости покрутила носом.— Первое, — решила покривить душой она, подумав, что просить соседа продемонстрировать то, что он недавно назвал фюзеляжем, на данный момент будет как-то чересчур. — Ты прав, мне действительно интересно, но чем больше я на тебя смотрю, тем больше мне кажется, что это причиняет тебе неудобство, а ты сам себя пытаешься убедить, что это не так. Никто вокруг не обращает внимания на эту татуху, даже если знает о ней, потому что она же не болит, не мешает, жизнь не отравляет… Но она мешает, правда? И она отравляет жизнь. Просто вам, героическим засранцам, западло признавать такие вещи. Согласно вашему кодексу чести позволяется жаловаться, только если обломок копья в спине спать мешает, а остальное — полная ерунда, не заслуживающая никакого внимания.Ковальски склонил голову к плечу каким-то несколько птичьим жестом, как будто взвешивая в мозгу услышанное.— Гм, — наконец произнес он. — Нет. Дело в том, что это действительно ерунда, которая яйца выеденного не стоит, и рассудком это прекрасно осознаешь, но из эмоциональной сферы оно никак не хочет уйти и забыться. И даже если психануть и свести эту проклятую капустницу к черту, я всегда буду знать, что она там, пусть и невидимая.Марлин молча взяла чайник и пошла наполнять его водой. Говорить этот дылда может что угодно, но еще не было случая, чтобы он отказывался от кофе, так что…— В этой истории нет ничего необыкновенного, — продолжил мысль он, получив, наконец, свою чашку, и устроившись с ней на подоконнике. Марлин не сделала об этом замечания — у человека это едва ли не единственная возможность сидеть так, чтобы не упираться коленями в свои ребра. — Шкипер тебе говорил, что провел несколько лет в Мексике, да и Рико мы там нашли, но никто не упоминает, что мы там делали.— Это же Мексика, — пожала плечами Марлин. — Ставлю десятку, что речь о наркотиках.— И проиграешь, потому что речь о торговле людьми. И местных девчонок покупают, и туристок заманивают-похищают. На блондинок стабильно побольше спрос, они в тех краях редкость. Кого к рукам прибрали — метят, набивают татуировку, по которой, если что, собственность можно опознать.— Соб-ствен-ность?.. — по слогам проговорила, почти прошипела, Марлин, но Ковальски не был настроен миндальничать.— Их покупают, как оборудование, на котором делают деньги. За примерно полгода каждое вложение окупается и начинает приносить прибыль. И, естественно, эти люди не хотят, чтобы их бизнесу мешали.— Звучит отвратительно.— Эти вещи намного ближе, чем тебе кажется. Чем обычно людям кажется. Не где-то на другом конце мира, а буквально в соседнем квартале. Только не говори Шкиперу, что мы это обсуждали, он с ума сойдет от беспокойства. Ему нужно знать, что где-то есть островок благоденствия, где люди живут без всего этого и не бояться выходить из дому.— Хорошо, не скажу. А он-то про эту твою бабочку в курсе?..— Естественно. Когда люди, которых мы выслеживали, меня поймали, он это быстро просек, поднял тамошнюю полицию, всю операцию раскрыл раньше положенного, так что в итоге много мелкой рыбешки из сетей ушло. Но он сам меня туда послал и переживал, что я могу не вернуться, — Ковальски наконец вспомнил о своем кофе и отпил, глядя куда-то мимо Марлин. — Быстро найти сорвавшихся с места воротил не вышло, и Шкипер отправил к ним сообщение с курьером. У него сидело за решеткой несколько их людей, и он знал, что, если выбрать самого зашуганного, он не посмеет сбежать. Так и вышло. Шкипер передал с ним сообщение о том, что, если с его человеком что-то сделают — убьют, покалечат — всех просто расстреляют на месте без разговоров, как только нагонят. Так что меня не убили и не покалечили.— А вместо этого… пометили?— Точно. Поставили свой торговый знак, как они клеймили свой товар. По их понятиям это довольно унизительно, и я не могу сказать, что расхожусь с ними в этом мнении.— Да что ты им сделать-то мог…— Не попадаться.— На ошибках учатся. Не боги горшки лепили. А если ты до сих пор об этом переживаешь, значит, они своей цели добились…— А ты думаешь, я этого не понимаю? — собеседник внезапно усмехнулся. — Это все у нас в голове. Бабочку на заднице накололи или экскаватор на лопатке — по сути никакого различия, это рисунок на коже, но первое — вульгарная метка, а второе – забавная шутка.— Ты как всегда: рассуждаешь очень разумно, но на выходе непонятно, что делать.— Так оно и есть. В этом особенность всех подобных событий. Когда ты теряешь человека, ты знаешь, что нужно отпустить и жить дальше, но на деле ты еще долго тоскуешь о нем. И даже если понимаешь, что тоска связана не с его личностью, а с твоими о человеке представлениями — все равно понадобится много времени, чтобы перестроится.— Но прошло-то уже лет и лет…— Знаешь, что на каждом медосмотре происходит? — Ковальски дернул подбородком, будто указывая им на каких-то далеких личностей. — Людей много проходит, всех по именам не запомнить, но, если сказать коллеге, что приходил Одноухий и у него рецидив — все понимают, о ком идет речь. Так что каждый год одно и то же: кто-то высовывается из ординаторской и на весь этаж через коридор орет что у Розовой Бабочки новые противопоказания. Наверное, это действительно забавно, и самое лучшее, что можно сделать — это посмеяться с остальными. Но я не могу.— Ну да, у вас не та работа, где очень высоко ценится такт…— Специфика работы в данном случае абсолютно не важна. Как только такие вещи становятся известны, людям кажется, что это очень забавно. Даже если они не говорят тебе этого в лицо.Марлин нахмурилась и поболтала свой кофе в чашке, будто рассчитывая намыть из него немного золота.— Ты вот понимаешь, что ты сейчас мне как бы говоришь, что я буду поступать так же? Стану с кем-то обсуждать твою бабочку, если она к слову придется?— Конечно.— Запомни этот момент. И вспоминай его каждый раз, как задумаешься о том, почему у тебя нет девушки.Допивали они в молчании. Марлин пока не знала, что можно было бы сказать полезного в этой ситуации, а Ковальски как обычно чувствовал, что и так наговорил лишнего.Шкипер его явление домой встретил недовольным взглядом поверх газеты. В век смартфонов он предпочитал производить впечатление упрямца и ретрограда, но не признаваться людям, как много опасностей он ожидает от слишком умной техники. Если его об этом спрашивали, он отделывался обещаниями снимать в инстаграм танки и делать обзоры на гранаты.— Что? — уловил этот его недовольный настрой лейтенант, вешая куртку. — Окно на месте.— Я вижу. А ты зато не на месте. Где тебя носило?— Марлин надо было занести в дом тяжелую для нее вещь.— Что-то ты долго носил.— Она заметила бабочку и захотела узнать подробности.Шкипер закатил глаза.— Компадре, ты слишком паришься из-за этой козявки с крыльями. Прапор носит кигуруми с лунорогом, но кому какое дело, пока вместе с кигуруми он носит кобуру.— Тебе.Шкипер отбросил газету в сторону.— Знаешь, что? Давай-ка я позову сейчас Рико, и он набьет тебе там птеродактиля, а?— С розовыми крыльями бабочки?— Вот такое у тебя дурацкое чувство юмора, а что ж… Те, кто знают тебя близко, даже не удивятся.— Так себе это и вижу, — Ковальски, не любивший, когда вокруг валялись вещи, которые не он побросал, сложил отброшенную командиром газету и убрал с глаз. — Находятся внезапно Манфреди и Джонсон… Или нет, даже лучше: попадаю я в заложники Гансу…— У Ганса свой тупой партак есть, — заверил его Шкипер. — Мне на роду написано работать с людьми, у которых на шкуре какая-то хохлома. Ну, что ты так смотришь? Прикинь, не все делают татуху, хорошенько подумав!— Вообще-то я удивлен тем, что ты знаешь смысл слова ?хохлома?.— Твоя русская девица тусовалась с нами почти неделю, я много чего от нее услышал, но не переводи тему. Если кому-то не понравится твой птеродактиль, просто дай этому уроду в челюсть!— Фирменный совет как справится со стрессом от Шкипера, — усмехнулся Ковальски. — Если люди делают не то, что вам по душе — бейте их.— Ну, не всех, — милостиво рассудил собеседник. — Но принцип ты уловил…Ковальски тяжело устроился на табуретке за столом напротив, вытягивая гудящие ноги. Сегодня было много беготни, а завтра будет еще больше.— Мне все время кажется, что как только об этой картинке становится известно, люди ждут от меня соответствующего ей поведения.— Это какого же?— Не знаю. Надеть джинсы с низкой посадкой и отправиться танцевать в клубе Джулиана всю ночь, например.— А ты хочешь?— Ты издеваешься? Я терпеть не могу клубы. Шумно, свет мигает так, что эпилепсия подбирается все ближе, общая неразбериха, не говоря уже о том, что это отличное место для торговли запрещенными веществами или для другого криминального поведения…— Ну так почему ты должен туда пойти, если это не то, чего тебе охота? Люди ждут, так это же их проблема, не твоя, не так ли?Лейтенант только покачал головой в ответ на эти здравые увещевания.— Я работаю над этим. Но сам понимаешь: люди — социальные животные, нас всех воспитывали с идеей о необходимости прислушиваться к мнению социума. А в таких делах это играет против нас. И дело совсем не в том, что я не соответствую ожиданиям, а в том, что это был даже не мой выбор.— Ты предпочел бы в той ситуации выбрать дизайн? Не бабочку, а цветочки, или колючую проволоку с черепом? Поверь, даже если бы тебе накололи дракона, и не на таком месте – ты бы точно так же бесился и костерил эту несчастную рептилию. Посмотри на Рико. На твоем месте он еще бы и людям эту бабочку показывал – красивая же, ну.— Если бы на моем месте был ты, сейчас я бы тебе советовал брать пример с Рико. И это точно так же ни черта бы не помогало.— И ты бы тоже не сдался только потому, что у тебя не получилось донести идею.— Шкипер, я ученый. Ты хоть раз видел, чтобы я сдавался всего-то после семи лет неудач?— Нет, — вынужден был признать тот.— Ну так сделай выводы. Мне вполне достаточно того, что ты на моей стороне, что Прапор меня не стыдится и что Рико считает это чешуекрылое эстетически приемлемым. Но если он захочет себе такое же, я сделаю все, что в моих силах, чтобы его отговорить.— Ты же сам столько раз повторял, что у цветов, вещей, понятий и символов нет гендера, и что только люди делят вещи на мужские и женские. Мне этим все мозги вынес. Когда я хотел поменять обивку на сидениях в машине, например. Помнишь? Ходил и нудил про образование восприятия, про то как меняется мнение об одной и той же вещи в зависимости от того, кто ее носит, и что это глупо…— Пока что из всех нас только один Рико освоил эту великую идею, — перебил его лейтенант. — Все прочие дзена не достигли. Так что я пойду, приготовлю на завтра все, что нужно, и собираюсь лечь спать. Чего и тебе желаю.— Только не залипни в лаборатории, — напутствовал его командир. — Не то знаю я тебя: задержишься проверить одну мелочь — и оп, всю ночь просиживаешь за кульманом штаны. И бабочку.— Когда я на выпускном стенал, что не хочу носить бабочку, я не представлял, что меня ждет в будущем, — закатил глаза Ковальски и был таков. Шкипер дождался, когда за ним закроется дверь, и только после этого тяжело вздохнул.Но как бы там ни было, а теперь в их секте свидетелей розовой бабочки стало на одного члена больше. Так что завтра он перемолвится с Марлин парой слов – насчет того, как лучше бы почаще невзначай упоминать: нет никакой разницы, что какого цвета или формы и кому оно принадлежит. Ковальски ничуть не ошибался, когда считал, что знакомые обсуждают его метку у него за спиной. Но он сильно ошибался насчет цели их обсуждения.