О незаконченных миссиях. (1/1)

- Тихо, - шепчет Ковальски, придерживая Рико за здоровое плечо, - Если ты успокоишься, я смогу тебя подлатать. Рико хмурится, сопит словно разъярённый бык, но покорно замолкает и старается не двигаться. Не смертельно. Так, царапина. Но крови он потерял много. Пуля прошла через плечо на вылет, теперь саднит и ноет. Под глазом наливается тёмный синяк, старый шрам вскрыт, из губы сочится кровь. Рико облизывает, не может остановиться. Будь проклят этот псих, что решил похитить девчонку богатенького папашки и устроить нехилый мордобой с начинкой из перестрелки. Странно, что такую на вид легкую работу дали "Пингвинам", лучшим агентам. Очень странно. - Ладно, - соглашается он коротко. Плохая идея, Ковальски хмурится, но ничего не говорит и идет в ванну за аптечкой. Пальцы нервно подергиваются, но это ничего. Дурацкая привычка бояться за того, кто может взорвать целый квартал и бровью не повести. Ну что такого в этой ране? Заживёт как на собаке, Рико не раз так говорил. И не в таких передрягах бывали.Ковальски достает ножницы, нитки, набор иголок и виски. Он, конечно, может устроить сейчас настоящую операцию для Рико - и обезболивающее, и прочее дерьмо. Но Рико сам сказал, без заморочек. Миссия не окончена. Преступник на свободе. - Рико, приподнимись немного, - говорит Ковальски, слегка подрагивающим голосом. Подрывник делает над собой усилие, приподнимается. Морщится, снова слизывает выступающую кровь с губы. Ковальски подкладывает ему под спину подушки, чтобы он оказался на полу в лежачем положении. - Пей, - говорит. Ученый, увы, лучшего обезболивающего не нашел. Во-первых, здесь не его лабораторная и не штаб - они забрели на другой конец Нью-Йорка, и возвращаться по приказу Шкипера не имеют права. Во-вторых, все аптеки закрыты - на дворе глубокая ночь. Ну а в-третьих - Рико, похоже, не против такого обезболивающего. Улыбается во все тридцать два.- Ты ведь не настоящий врач, верно? - вдруг спрашивает Рико, отпивая виски. Ковальски удивленно приподнимает бровь, а сам вдевает нитку в игольное ушко, отмеряет нужную длину, режет. - Тебе-то что? - огрызается ученый, сморщив нос. Ему до чёртиков не нравилось, когда кто-то не верил в его умственные способности. И сейчас Рико своим вопросом-утверждением понизил его самооценку, - Не веди себя как ребенок, - едко замечает Ковальски. - Само бы затянулось, - упорствует Рико. А зачем? Боли он не боялся, и говорил это не раз. "Шрамы украшают мужчину" и каждый шрам что-то значил. - У тебя в плече дыра с палец. Это стоит внимания. И кстати, виски я дал тебе не чтобы ты его пил, алкоголик хренов, а чтобы продезинфицировать рану! - Ладно, к черту, - говорит Рико и выливает жидкость себе в рану. Яростно шипит, материться, морщится и воет от неожиданной и столь сильной боли. Приходит в себя, смотрит слегка отрешенным взглядом, - Начинай, - сетует он. Ковальски садиться ещё ближе, почти на колени. "Так удобнее" - уверяет он себя. На самом деле ему хорошо, когда Рико рядом. Особенно в такие минуты, когда дым от пуль рассеивается. Рико ухмыляется, опускает здоровую руку на задницу учёного. Ковальски недовольно сводит брови к переносице, награждает подрывника тяжелым взглядом исподлобья и надавливает на рану. Тот хмурит брови, шипит, но руку убирает и виновато улыбается. Глупо получилось. Ковальски сшивает его кожу стежок за стежком, соединяя края вместе. Ему, наверное, больно, но признаков недовольства он не выражает. Лежит на подушке, глаза закрыты, зрачки под веками бешено движутся. Учёный хорошо делает свою работу. Ведь это для него, для Рико. Не нужно ему больше шрамов, не нужно белых отметин. И так много. Хватит не на одну жизнь. Поэтому Ковальски точен и аккуратен. Его длинные, аристократические пальцы ловко орудуют иголкой. Ну конечно, эти колбочки и все его механизмы требуют тщательного ухода. С ними возни больше чем с детьми. Но Ковальски привык к ним. Его лаборатория - его жена, а колбы и банки - дети. Как же глупо... Ковальски заканчивает с раной и уже хочет слезть с кровати, но Рико не позволяет. Его руки резко оказываются у стратега на талии. Он задерживает дыхание, смотрит на него. Рико открывает затуманенные глаза. - Ты забыл про щёку, - Ковальски смотрит на лицо Рико, и понимает, что сказать это он смог с большим трудом. Итак не многословен, а теперь ещё и это... Учёный кивает, достает спиртные салфетки и дотрагивается до слабого пореза. Кровоточит. Рико шипит от боли. Ковальски наклоняется и дует, а потом слегка прикасается губами к его ране. - До свадьбы заживет, - ухмыляется он. Шутка дурацкая и топорная, но ему надо, чтобы Рико отпустило. Нужно разрядить обстановку. Рико улыбается здоровой половиной рта. Ковальски шьёт и думает, кто же первый оставил шрам на теле Рико? При каких обстоятельствах это случилось, когда? Подрывник немногословный и сам по себе скрытный человек. Ковальски готов признать, что это дико раздражает. Иногда так хочется поговорить о чём-нибудь. О проблемах, о новостях, происходящих в мире, да вообще поговорить. Он даже согласен на рассказы о великих "кабумах" и прочих вещах, интересующих Рико, но не интересующих учёного. Ковальски делает последний стежок. Режет нитку, слезает с Рико и идёт в ванную, унося с собой аптечку. Он умывается и смотрит на своё отражение. Волосы торчат в разные стороны, глаза покрасневшие, усталый вид. Надо бы выспаться, но Шкипер приказал подлатать сослуживца и приехать в указанное место к утру. Посмотрев на часы, учёный мысленно подсчитывает, что до у них есть ещё как минимум четыре часа крепкого сна. Здесь их точно никто не достанет и не потревожит. Учёный тщательно моет руки, вычищая кровь из-под ногтей. Распаривает так, что кожа становится розовой и морщинистой. Он ненавидит чужую кровь на руках. Патетично, наверное, но очень страшно. Ковальски ненавидит это чувство. Невыносимо. Учёный возвращается в комнату. Номер одноместный, кровать одна и спать придётся вдвоем. Рико в принципе и не против. Ковальски тоже не возражает. Поворачивается к нему спиной и закрывает глаза.- Знаешь, в Афганистане было много всякого дерьма, - в полной тишине говорит Рико. Ковальски открывает глаза. Пялится в темноту. Это очень страшно. Он знает. Он понимает. Вернее, он может лишь придумывать, как там. В Афганистане. Учёный знает, что Рико не станет излагать всю суть того времени. Подрывник просто так заводит его, зная, что Ковальски интересна эта тема, как бы он не отмахивался. - Мы жестко допрашивали пленников, - вновь хрипловатый голос разрезает тишину. Ковальски и не сомневался, что его просили об этом. Рико годится для такой "жесткой" роли. И он исполнил её на отлично. Ковальски уверен в этом, - Особо не разговорчивым засовывали бутылки в задницы. Учёного прошибает холодный пот. С трудом верится, но факт есть факт. Ковальски знает, что Рико всегда покорно выполнял приказы сверху, и он точно знает, что подобное ему приносило скорее всего не отвращение, а наоборот - удовольствие. Это очередной вариант лейтенанта, который не подкреплён доказательством.Рико сжимает талию учёного. Хоть о и потерял много крови, но хватку не ослабил. Рико знает, о чём сейчас думает его учёный. Он знает, какие варианты крутятся в его голове. Он знает, какие выводы из всего этого он сделает. - Шучу, - вдруг говорит он. Быстро. Резко. Ковальски облегчённо вздыхает, и , улыбаясь, слышит приглушённый смех. Идиот. А ведь Ковальски поверил. Но учёный давно смирился с такой натурой Рико. Он тот ещё шутник. Однако, любые слова неспокойного члена команды учёный мотает на ус. Запоминает. Записывает.Ковальски смеётся в ответ и поворачивается лицом к Рико. Учёному кажется, будто в его глазах пылает какое-то безумие. Кажется, будто это спусковой крючок безумия, которые в один прекрасный момент может спустится и наломать дров. Сейчас он под крепким замком. Рико спокоен. В нем нет ни ярости, ни злобы, ни привычного безумия.Он целует его мягко, нежно, стараясь не задеть ранку. Ему охотно отвечают, только с привкусом грубости и жестокости. Ковальски больше и не надо. Лишь бы он был рядом. Живой.Рико в свою очередь тоже ничего не просит. Он привык к тому, что есть.Они оба привыкли ценить то, что имеют. Они оба привыкли ценить жизнь. Ценить свободу. Ценить самых близких.