Откуда у тебя этот шрам? (1/1)
Ковальски часто, даже чаще чем положено, задавался вопросом, откуда у Рико шрам в пол лица и при каких обстоятельствах он появился. Конечно, одно он знал наверняка: всё это - шрамы, ночные кошмары, проблемы с голосом и вспышки агрессии - заслуга афганской войны, потрепавшей кучу молодых парней, ещё курсансов и выпускников военных академий, в том числе и его самого, Ковальски, и Шкипера.
Они познакомились там, в Афганистане, и Рико уже тогда был немного... контуженным. Тогда они были юнцами, мечтающими лишь о возвращении на Родину, и Ковальски, военному врачу, день и ночь находящемся по локоть, если не по плечо в крови, было абсолютно плевать, что с Рико произошло. Таких и даже хуже там было дохрена и больше, и интересоваться, что с каждым стряслось и лезь в душу, когда над головой свистят пули, а в паре метрах взрывается бомба совсем не хотелось. Ковальски неоднократно спрашивал у Шкипера, человека, которому Рико доверяет свою жизнь и безоговорочно подчиняется. Они были знакомы задолго до знакомства с Ковальски, и Шкипер, учёный уверен, знает все подробности контузии подрывника.
Как-то раз, с бодуна, Шкипер заикнулся об экспериментах на пленниках в Афганистане и Рико, взятого в плен в середине восьмидесятых, но больше он не поднимался эту тему, а когда Ковальски настаивал, уходил от разговора всемивозможными способами или приказывал свалить надоедливому учёному в свою дьявольскую пещеру - лабораторию. Пожалуй, это был один из плюсов звания командира. Ковальски даже прибегал к помощи Рядового. А вдруг знает?
Но мальчик не знал, и учёному оставалось лишь досадно разбить пару колб. У самого Рико он тоже спрашивал. Опасался навлечь агрессию и быть избитым, но задать интерисующий вопрос всё же решился.
Подрывник некоторое время молчал, хмуро глядя снизу вверх - Ковальски был выше его на пол головы, и, со стороны казалось, хотел прожечь в нём дыру размером с Нью-Йорк.
- Не важно, - ответил он тогда и ушёл в свою комнату, откуда чуть позже доносились звуки удара о дерево - подрывник любил дартс. Ковальски не привык сдаваться, это знают все. Потому что как объяснить тот факт, что все его изобретения взрываются, ломаются, выходят из строя в первые десять секунд эксплуатации, приносят вред самому учёному, команде, базе, Нью-Йорку, но он продолжает пытаться создать качественную и полезную вещь снова и снова? Вечер. Квартира Рико и Ковальски. Отгул, а это значит, отсутствие миссий и угроз для жизни(если не считать психопата мирового класса, принимающего душ), тренировок и Шкипера. Ковальски подготовился: специально открыл все окна и входную дверь, спрятал все колющие, режущие и прочие предметы, способные нанести физический вред или убить, в один карман положил шприц с сильнейшим снотворным, в другой успокоительное, а в задних карманах спрятал антипсихопатский спрей(обычная вырубалка, назвал это изобретение Шкипер). Ковальски осторожно заходит в гостинную, где Рико расслабленно смотрит какой-то боевик по телевизору. Заходит не спеша, оглядывается, вспоминает возможные варианты для начало разговора - от волнения мозг отключился. Задумавшись, Ковальски спотыкается об угол дивана и падает лицом вниз. Но его нос не встречается с полом, потому что сильные руки подрывника удерживают в воздухе. Ковальски медленно поднимает голову и смущенно улыбается. Лицо Рико трогает ухмылка. Он, не заботясь о своей паре, рывком поднимает ученого в вертикальное положение, продолжая смотреть фильм. Ковальски не обижен. Он привык к такому Рико. Грубому, властному, сильному. Ему нравилась такая сила. Нравилось следовать за Рико, нравилось, когда всё по его правилам. В далеком воображении Ковальски Рико их командир. Но для учёного Рико всегда командир. Особенно ночью... Отогнав пошлые мысли, Ковальски присел на диван, на самый краешек, и прочистив горло, тихо спросил: - Рико, я знаю, что этот вопрос тебя задолбал, но ты знаешь, что я не отстану. Поэтому, не мог бы ответить, откуда у тебя этот шрам? - Ковальски нервно сглотнул и засунул руку в карман, нащупывая шприц. Глупо, чертовски глупо. Рико неохотно отрывается от просмотра телевизора - сцена со взрывом доставляет, медленно поворачивает голову и тяжело вздыхает, так, словно Ковальски... задолбал, да. Рико молча смотрел на сжавшегося учёного, положил ладонь на щёку и поцеловал, не разрешая отстраниться. Отвлекающий манёвр, ага. Ковальски несколько секунд отчаянно сопротивлялся и пытался всячески оттолкнуть сослуживца от себя, но куда ему, лабораторному червяку, до горы мускулов. Он расслабился и начал отвечать на поцелуй. Он уже знал, что этот хитрый, но приятный манёвр плавно перетечёт в секс, поэтому не стал отказывать себе в удовольствии и принялся растёгивать свою рубашку, не прекращая целовать любимые губы. Рико никогда не отличался нежностью и лаской, но грубость и боль в постели не использовал, если, конечно, Ковальски сам того не просил.
Но сейчас ему хотелось проучить надоедливого учёного, дать понять, что злить Рико не надо. Подрывник снял с него штаны и испытал сильнейший прилив возбуждения, представив картину, где растрёпанный и раскрасневшийся Ковальски с кляпом во рту и связанными за спиной руками лежит на его коленях с красной от ударов тяжёлой руки Рико задницей.
Когда терпеть кончились силы, Рико нагнул учёного над журнальным столом и, собственнически огладив бледное подтянутое тело, медленно вошёл, шепча что-то неразборчивое на ухо. Ковальски судорожно дёрнулся вперёд, пытаясь уйти от источника боли, но Рико удержал его на месте, до синяков сдавливая бёдра в своих руках.
Когда оба тела достигли пика наслаждения, Рико, вспотевший, уставший, но довольный, плюхнулся на диван, а Ковальски так и остался лежать на столе с оттопыренным задом, он предпринял ещё одну попытку добиться ответа. - Рико, ты так и не сказал, откуда шрам. Подрывник раздражённо уставился на учёного, минуту помолчал, а после равнодушно сказал: - Афганистан, бомба, осколок.
Ковальски поспешил отвести взгляд. Всё так просто, какая-то взрывчатка, какой-то осколок и лицо, некогда чистое и гладкое, теперь изуродовано огромным шрамом.