Часть 1 (2/2)
Сержант молча повиновался, здоровой рукой расстегнул пуговицы и ремень. Ковальски прерывисто выдохнул, надевая перчатки, и помог Рико снять с себя пропитанную химикатами одежду. Ткань была безнадёжно испорчена, краску выели щёлочи, а соли оставили цветные пятна. Спина его, испещрённая старыми шрамами, сейчас краснела от ожогов и крови, что сочилась из-под застрявших мелких осколков стекла. Скорее всего, это чертовски болело и чесалось.
Рико зашёл в душевую кабинку и поднял руки, чтобы лангет и бинты не намокли. Ковальски направил струю воды ему на спину. За пару мгновений пол кабинки сделался розоватым.
Минут через двадцать они сидели на кухне. Сложив руки на спинке стула, Рико смотрел в стену. И всем телом он вздрогнул, услышав до жути знакомый хруст ломающегося носика ампулы. – Это просто обезболивающее. Тебе будет легче.Рико покорно поднялся на ноги и только тяжело вздохнул, когда игла пронзила кожу. И на всякий случай Ковальски сначала всё-таки обработал особенно красные участки кожи безопасным раствором уксусной кислоты, а потом уже взялся за долгое и утомительное извлечение осколков.
После того как последняя крупная резаная рана была обеззаражена и заклеена пластырем, а все места ожогов – прикрыты бинтами, Ковальски замер в нерешительности. Он не слишком понимал, что надо теперь делать. Просто уйти? В конце концов, время уже давно перевалило за полночь. Если командующий офицер по какой-то причине отсутствовал, блюсти внутренний распорядок дня вменялось ему. Как назло и Рико не поднимался со своего места и никак не помогал разрешить эту неловкую ситуацию.Не успел Ковальски додумать мысль, как его заставило вздрогнуть хриплое: – Пиво буд’шь?Он уставился в спину сослуживца с иррациональным ужасом. Ещё сильнее, чем секунду назад, ему захотелось уйти отсюда. Но он не пошевелился, словно всё его тело просто парализовало. А Рико, видимо, решил истолковать молчание по-своему, неловко поднялся на затёкшие ноги и направился к холодильнику.
На стол перед Ковальски грузно опустилась батарея из полудюжины банок. Он прикрыл на пару мгновений глаза, перевёл дух и всё-таки взял одну из них.Его откровенно напрягала эта ситуация. Начиная с того, что алкоголь – это не лучшее сопровождение что транквилизаторов, что анальгетиков, заканчивая тем, что он просто видел нечто сюрреалистичное и иррациональное в том, чтобы дружески пить пиво с человеком, которого он не раз обкалывал нейролептиками и вязал ремнями к койке в периоды обострения. Ковальски в принципе не смог бы назвать Рико другом. Он вообще не был уверен, что за эти годы хоть кого-то из своей команды смог. А с учётом того, что произошло меньше часа назад, ситуация вообще попахивала абсурдом.Делая очередной глоток, лейтенант совершенно случайно бросил взгляд на сослуживца: на его правой щеке растёкся синяк. Тут же он вспомнил про собственные сбитые костяшки. Кожаих немного слезла, а сейчас, скорее всего, сильно отсырела под перчатками, которые так и остались на руках. Он тут же отвёл глаза, но всё равно почувствовал на себе внимательный взгляд.
Тишина зловеще тянулась, а Ковальски с систематичностью заводной игрушки делал глоток за глотком.– Зн… Знаешь, ты в праве ударить меня. Я повёл себя как самый настоящий моральный урод. Я должен попросить прощения. Но я пойму, если ты не простишь. И… и будешь презирать до конца жизни, – выпалил он вдруг на одном дыхании и при этом так и не набрался сил посмотреть в глаза сослуживцу. – Не К’вальски,– ответил Рико и, будто специально выдержав паузу, закончил: – Её. – Ты… – Лейтенанту потребовалась пара секунд, чтобы понять, о чём идёт речь. – Нет! Что ты такое говоришь?!
К горлу подкатил ком, который Ковальски не удалось проглотить. Затравленно и зло сверкнули его глаза, когда он поднял взгляд на Рико. Тот лишь вздёрнул брови. – Ты не понимаешь! – не то взмолился, не то возмутился Ковальски, стискивая в пальцах жестяную банку. – Не лезь в это, Рико, это тебя не касается. – Кас’ется, – сохраняя внешнее спокойствие, тот сделал несколько больших глотков и указал на свой синяк. – Больно. – Да, я не должен был… Но и тебе не следовало… – Ковальски порывисто отставил банку и прижал к вискам пальцы, мучительно морщась. – Мгх, Рико, прошу тебя по-человечески…
Рико помрачнел и искривил губы в гримасе брезгливости: – А она с К’вальски – по-ч’ловеч’ски?– Что ты можешь понимать в этом?! – К’вальски. Тоже. Больно, – с нажимом отчеканил сержант. – Нен’видит себя… – Это не твоё дело! – раздосадовано воскликнул тот и соскочил со своего места.
Секунда – и его мотнуло обратно: Рико ухватил за запястье и дёрнул к себе. Банка с пивом гулко ударилась об пол. Вихрем в голове Ковальски пронеслась мысль, что теперь пол придётся мыть ещё и здесь, но она не успела получить развития. Сержант поднялся на ноги и дёрнул запястье ещё раз, заставляя Ковальски посмотреть себе в глаза. Лицо Рико оказалось так близко, что можно было ощутить его в тёплом дыхании запах хмеля.– Она. Презир’ет. К’вальски, – произнёс он, глядя в лихорадочные серо-голубые глаза. – К’вальски дел'ет больно – из-за неё. – Нет-нет-нет!
Сдавленный крик был просто пропитан горечью. Ковальски пытался вырваться, но одной рукой Рико крепко его удерживал и тут же одёргивал обратно. – Пусти! Нет! Неправда!– Ст’лько раз не понял: не нуж’н ей! Не будет ник’гда! – теряя самообладание, сквозь зубы выплюнул Рико, и его голос тут же осип от напряжения.– Заткнись! Закрой рот!– Ей пл’вать! – рыкнул сержант и закашлялся, когда травмированные давным-давно связки продрало болью.На глазах Ковальски выступили слёзы, он закрыл лицо свободной рукой. Ноги подогнулись, и он тяжело опустился обратно на стул. Рико пришлось отпустить его; кривясь, он стал растирать саднящее горло. Ковальски уронил голову на сложенные руки. Его плечи вздрогнули раз, другой.
Это правда. Он ведь видел, как со сцены Дорис встречал с огромным роскошным букетом молодой человек. Очередной. Пресса сбилась со счёту, сколько их там было у поп-дивы, но не Ковальски. Он помнил каждого, знал о них всё: место работы, какая машина и где живут, средний заработок, где получали и получали ли вообще высшее образование, в каком городе родились, сколько членов семьи… Семнадцать за почти что десять лет после их расставания. Но они ненадолго задерживались. С ним, именно с Ковальски, она была дольше всех.
И вот сейчас у неё настал долгий перерыв, а о новом любовнике никто ничего не слышал. Никогда раньше Ковальски не тратил столько денег на цветы и билеты. Он кричал, он звал её, пытаясь пройти через секьюрити. Но когда один из них спросил, не знает ли его леди Дорис… та лишь скользнула по нему беглым взглядом и усмехнулась: ?Хм-м, нет, не припомню, но ему явно не стоило пропускать автограф-сессию?. И ушла в обнимку с этим парнишкой, что моложе её раза в два.
Потрёпанный остов букета цвета морской волны возвышался над той кучей, где лежали сотни остальных.
Ковальски редко жаловался на здоровье, но в этот раз он чеканил шаг, туннельным зрением едва различая шашечки такси. За грудиной щемило с такой силой, что было тяжело вздохнуть полными лёгкими, и он заходился очередью мелких вдохов, от которых голова кружилась только сильнее. На самом деле, он в глубине душе надеялся, что если не даст себе передохнуть, то ещё через пару шагов просто свалится замертво. – Плевать, – сипло прошептал он, стиснув зубы, – всем плевать.
Его крупно потряхивало от вновь пережитых эмоций. И сжимающая боль в груди, и дыхание, с которым невозможно совладать, – это всё накатило с прежней силой, точно он и не пил транквилизаторы. И меньше всего на свете ему хотелось теперь разрыдаться на глазах у Рико. Неужели и без того мало дерьма случилось за этот день?На мгновение у него перехватило дух, когда он почувствовал, как его тянут за плечо. Он был так удивлён, что не стал сопротивляться. Рико аккуратно и медленно выпростал его руку и, держа её на лангете, осторожно снял синюю латексную перчатку. Широкая кисть была влажной, подушечки пальцев – сморщенными. Ковальски боялся пошевелить ею и искоса наблюдал, как Рико распрямляет его пальцы, внимательно рассматривая их.
– Не всем.Только тогда Ковальски обратил внимание, что сержант стоит на одном колене перед ним. Тогда, когда этими несвойственными Рико, выверено медленными движениями тот приложил ладонь Ковальски к своей груди. Тогда, когда под кожей Ковальски почувствовал частые, гулкие удары сердца. Тогда, когда мир вокруг замер, поглощённый дикими болотами чужих глаз.
Бух-бух-бух – пульсировал этот смазанный мир на периферии зрения в такт с сокращениями сердечной мышцы. Шершавый и мягкий на ощупь, как шрамированная срезанием татуировок кожа на груди. А по запаху – въедливый, как антисептик и уксусная кислота, и хмельной, как тёмное нефильтрованное пиво. Иррациональный, пугающий, обволакивающий. Утягивающий в бездонное болото, глубоко в широкие зрачки, объятые ярко-голубой радужкой, где его ждало нечто.
Это нечто оставалось незримым до сих пор, но, наверное, таким очевидным. Нечто, за чем Ковальски гнался, что пытался увидеть, руководствуясь неуёмным желанием познать всё, что скрыто от его взора. Что-то, что провиденье мешало ему застать за воображаемой дверью и тогда, у бассейна, и тогда, в простудном бреду – ответ на загадку по имени Рико. И именно сегодня – ну почему именно сегодня? – это провиденье, признав своё поражение перед любопытным сверх всякой меры учёным, отступило.– Нет… – одними губами произнёс Ковальски. – Нет, – повторил он уже громче и твёрже.
И весь Рико, всё его существо, и напряжённое поверхностное дыхание, и почти не мигающие глаза, и колотящееся сердце, – всё это просто отвечало ?да?.Ковальски выдернул руку. Поднялся так резко, что в голове на секунду потемнело, отступил назад, споткнулся о стул, едва не перевернув его. Попятился, вытянув перед собой руку, словно заслоняясь ею, а второй – шаря в воздухе позади. И стоило ей провалиться в дверной проём, как тут же он бросился прочь из кухни.