7. (1/1)

Брюс вваливается в кухню только часа через два – выглядит он уставшим и помятым. Еще бы, вместо крепкого и здорового сна полночи возился с каким-то верзилой. Я молча подвигаю ему чашку кофе и блюдо с оладьями – с некоторых пор я стал большим мастером в приготовлении оладий.- Когда ты улетаешь? – он явно удивлен, услышав этот вопрос, не ожидал, что я попытаюсь выпроводить его так скоро.- Не брал еще билет, но подумывал завтра.- Полетели сегодня, я с тобой. Мне Роб звонил, предложил сотрудничество.- Вот как? – кажется, он искренне рад, но в чертах его сквозит недоумение.Мы выезжаем в аэропорт и берем билеты на первый же рейс в Лондон и за все это время едва ли перекидываемся парой слов. Я стараюсь не смотреть в его сторону, отвожу взгляд от его рук, ведь еще несколько часов назад они… Вот сейчас мы приземлимся и навсегда разбежимся в разные стороны: у нас обоих начинается новая жизнь, стремительно обрушившаяся на нас. И я рад этому, рад больше никогда не видеть его лица, в которое я все равно не смогу больше смотреть без смущения и откровенного стыда. А его, кажется, гложет вина за возвращение в Мейден. Какое нелепое Рождество… самое нелепое за последние годы.В Хитроу мы неуклюже прощаемся, просто пожимая друг другу руки. ?А поцеловать?? - крутится у меня в голове, но я не решаюсь даже обнять его. Он отчего-то тоже смущен идовольно быстро исчезает в первом же подошедшем такси. Ну вот, наконец-то, свобода!Возле дома Роба меня вдруг накрывает осознание произошедшего: ты ждал этого двадцать лет, ты мечтал об этом, тебе это снилось, вся твоя студия завалена его фотографиями и записями – что если он отвергнет тебя прямо здесь и сейчас? Ну мало ли как хорошо я звучал на альбомах Брюса – Роб ведь совсем другой человек, и от музыки ждет иного. Ты не покончишь с собой Рой, если он вышвырнет тебя за дверь? А перед глазами только сжимающие тебя волосатые ладони Брюса… Рой, ты точно безумен.Жму на кнопку звонка, покрываясь холодным потом, и дверь открывает мой хрупкий бледный ангел, муза всей моей жизни – лысый и татуированный Роб Хэлфорд. Он тепло улыбается и вежливо приглашает меня войти. Брюс бы не стал так миндальничать, а просто втащил бы меня внутрь. Черт побери, да какая разница, что сделал бы Брюс?- Поедем на студию? – осторожно интересуюсь я.Он качает головой и провожает меня в гостиную.- У меня тут есть комната с неплохой акустикой, попробуемся там. Ты побренчишь, я подпою. Надо проверить, сработаемся ли. Ты же теперь настроен под Брюса – надо изменить твои настройки, слегка их подкрутить, - и Роб весело смеется.Он тащит в меня в подвал, где у него располагается импровизированная студия, подходящая, пожалуй, только для распевок и записи небольших акустических фрагментов. Но нам двоим достаточно и этого.- Давай лирику какую-нибудь, - машет он рукой. – Angel можешь?Глупо задавать мне такие вопросы. Я знаю все альбомы Джудасов наизусть. Перебираю струны и закрываю глаза: вот сейчас этот голос запоет для меня и только для меня. И он поет: сперва тихо, едва слышно, почти шепотом, но с каждым вздохом голос его взлетает выше и выше яркой и свободной жар-птицей, выжигает искры из моих струн, пронзает меня насквозь. Его связки натянуты на мой гриф, и я управляю ими, словно они продолжение моих пальцев. Когда он заканчивает петь, из глаз моих струятся слезы. Я ждал этого всю жизнь и, наконец, дождался.Он тепло улыбается, подходит ко мне и гладит по плечу:- А теперь что-нибудь пожестче, да? Painkiller?Эти риффы я сыграю даже во сне, и Роб вопит во всю мощь своей луженой глотки. Никогда бы не подумал, что один и тот же человек способен издавать столь разные по настроению и тембру звуки. Ты бог, и я счастлив ступать по одной земле с тобой. Волна благоговейного трепета накрывает меня с головой, и я едва сдерживаюсь, чтобы снова не разрыдаться – зачем Робу гитарист-размазня?- Парень, ты еще круче, чем я думал, - одобрительно кивает он. – Значит, пишемся. Я, правда, не все песни еще дописал для альбома, но, не думаю, что это займет слишком много времени. Поживешь пока у меня? – я просто не верю своим ушам.- Если хочешь, я могу помочь тебе, - начинаю было я.- Да-да, я знаю, у тебя богатый опыт работы с моим любимым волосатым монстром, - и Роб коварно хихикает. – Обязательно попробуем. Как думаешь, сможем начать запись уже завтра? Я арендовал студию на месяц – управимся?Целый месяц в роскошной студии, а по вечерам – в доме Роба. Я точно не умер после отъезда Дикинсона? Я ведь в раю…Я все жду, что с минуты на минуту появится таинственный сожитель Роба, о котором в музыкальной тусовке ходят настоящие легенды, но Роб так и проводит остаток дня в одиночестве – смотрит телек со скучающим лицом, жует гамбургеры, даже не вступая со мной в диалог. И тем лучше, мне нужно время, чтобы свыкнуться со своей новой жизнью и своим новым статусом. Он поселил меня на втором этаже в просторной гостевой – и уж я точно не стану покушаться на кровать в его спальне. Подобная мысль почему-то заставляет меня зло расхохотаться: я свободен. И хоть весь вечер мы проводим врозь, я ощущаю присутствие Роба в своей жизни, и мне становится удивительно тепло и уютно, будто я, наконец-то, спустя много лет скитаний вернулся домой.Наутро я вскочил ни свет ни заря, ожидая, что мы сразу же отправимся на запись, однако, Роб смог продрать глаза только к полудню, когда я в полном воодушевлении настрочил целую гору риффов. Надо непременно их ему показать, он должен использовать их для своего альбома. Роб долго завтракал, лениво ковыряясь вилкой в торте, а я костерил себя почем зря, что за четыре часа, что я ждал его пробуждения, так и не решился пожарить своих фирменных оладий. Ну ничего, у меня будет целый месяц, чтобы удивить его.Мне отчего-то все грезилось, что в студию мы помчим на Харлее, как в моем памятном сне, но Роб вызвал такси и всю дорогу тыкал в кнопки телефона, играя в какую-то детскую игрушку. Волнение мое достигло пика, когда мы вошли, наконец, в святая святых. Это была совсем крошечная и весьма посредственная студия – даже похуже моей. Но она вся была в нашем распоряжении, ее выбрал и оплатил Роб, а с ним я готов был играть хоть в подземелье. С барабанщиком и басистом у него был затык, и я с энтузиазом предложил свои услуги по поиску таковых, памятуя о том, что Брюс всегда слепо отдавал этот вопрос на откуп мне. Но Роб хитро улыбнулся:- Посмотрим. Давай хоть ритм-гитару для начала запишем. Вот все, что у меня готово пока.Он протянул мне ноты четырех песен и включил демо. Из динамиков послышался невнятный шум, сопровождаемый характерными воплями Хэлфорда. Все четыре песни слились для меня в единое хаотичное полотно, и я нажал на паузу.- Я ведь теперь твой продюсер? – уточнил я. – И ты даешь мне карт-бланш?Роб молчал. В глазах его читалось вполне допустимое в подобных ситуациях недоверие.- Хорошо, давай так. Возьмем одну песню и сделаем ее сперва так, как это вижу я, а потом запишем твой вариант. Сравним и решим, какой нас устраивает больше. Договорились?- У нас не так много времени, приятель, - нахмурился Роб. – Но, пожалуй, ты прав, нам нужно прийти к общему знаменателю. Так что, валяй пиши свой вариант любой из этих песен, зови кого хочешь на барабаны и бас. Сколько тебе потребуется времени?Я взялся все сделать за два дня, тут же вызвонил двух приятелей, готовых за пару бутылок хорошего вискаря записать для меня трек самого Хэлфорда. Роб обещал никак не вмешиваться в процесс, но остался для наблюдения, и все время моей работы его взгляд сверлил меня из-под темных очков. Мне просто необходимо было завоевать его доверие. Ритм-секцию мы записали за один день, и на следующий я оставил себя с Робом – самое сложное. По дороге домой мы заехали в небольшую забегаловку, набрали самой вредной еды, какую только смогли найти, и весь вечер снова гоняли телек – на этот раз вдвоем. Кажется, Роб почти не пил, по крайней мере, он резко отклонял все мои предложения о выпивке до окончания записи, что не могло не дисциплинировать и меня.На следующий день я принял решение писать гитару и голос одновременно, что делается нынче весьма редко, и Роб сперва тоже сомневался в успехе предприятия, но я настоял, напомнив ему о нашей договоренности. Я вставил туда несколько сочиненных мною ранее риффов, добавил пару интересных соло, а когда просто играл ритм, связки Роба рвались на части, и он издавал поистине космические звуки. Бог шестнадцати разных голосов… Он и в свои сорок семь продолжал потрясать основы мироздания…Следом к записи той же песни приступил уже сам Роб. Точнее сводил все опять же я, но под его чутким руководством и не вмешиваясь в процесс сочинительства. Мне все казалось, что ему нужно чуть меньше визжать и чуть больше утробно рычать, но в вокале Роба все же не хватало некоей плотности звука – какого утробного рычания, в конце концов, можно ожидать от ангела?Оба готовых варианта песни Роб передал своему менеджеру, не предупредив его где чей – для чистоты эксперимента. И менеджер, не задумавшись ни на секунду, выбрал мой. Роб улыбнулся, снисходительно пожал мне ладонь и тепло произнес:- Добро пожаловать в клуб. Я даю тебе карт-бланш.Пока я таскал в студию музыкантов, сводил все партии воедино, Роб не вылезал из своего угла и все время там что-то мычал – вдохновение могло посетить его только среди грохота тяжелого металла. Иногда он все же вмешивался в процесс, нещадно рубил мои риффы, требовал что-то изменить, и я покорно шел у него на поводу: как можно спорить с ангелом? Как можно ему не покориться? Вечерами мы по-прежнему неизменно смотрели телек, ели гамбургеры и играли в тетрис.Под всей своей кожано-заклепочной мишурой он казался мне таким беззащитным, таким хрупким и неприспособленным к этому миру, заточенному под гетеросексуалов, что мне постоянно хотелось как-то поддержать его, укрыть от беспощадного мира и остаться с ним рядом навсегда. Но когда он вставал к микрофону, эта видимая слабость куда-то улетучивалась: передо мной был Тор – грозный, разящий и всесильный, и я замирал с гитарой в руках не в силах поверить в происходящее. Я старался больше не вмешиваться в его творческий процесс и пользовался своим карт-бланшем только в крайнем случае, когда видел, что Роб явно собирается загубить песню.На одной из них – кажется, ее мы сели писать последней – The one you love to hate – я все никак не мог добиться от него плотного мясного вокала. Вокала грубого мужлана, пирата, викинга, пришедшего с поля боя. Мой ангел только визжал, но тяжелого звериного рыка я добиться от него никак не мог и готов был уже опустить руки – в конце концов, Роб соткан из других материй, он не создан для того, чтобы петь так низко и так сурово, несмотря на все свои шестнадцать голосов. В ту минуту мне отчего-то вспомнился рык Брюса, который тот выдавал на-гора с такой легкостью, будто рожден был рычать.- Вот если бы эту песню хотя бы дуэтом с Брюсом… она бы зазвучала по-иному, - задумчиво произнес я, пытаясь навести Роба на мысль, как именно ему надо сыграть голосом.Но Роб сразу ухватился за мою сумасшедшую мысль.- Брюс, говоришь? Это мысль. Надо непременно записать с ним дуэт! Песня ломовая, мы порвем залы. Он ведь придет гостем на мой концерт, как думаешь?Что я могу думать? У него сейчас поди полным ходом идут переговоры о возвращении в Мейден, вряд ли он даже вспомнит, что должен отыграть еще несколько концертов в рамках тура Chemical Wedding, чего уж говорить про твою песню, Роб…Но Хэлфорд не сдавался и тут же набрал номер Брюса.- Привет, мой монстрик! – закричал он в трубку. – Ты подогнал мне совершенно потрясающего чувака! Рой крышесносен, спасибо тебе, друг!В трубке послышался знакомый утробный голос, и я отошел подальше, чтобы только не слышать его.- У нас тут сним, кстати, родилась гениальная идея. Как насчет дуэта? У меня и песня имеется подходящая. Давай подгоню к тебе Роя с пленкой?Нет, только не это. Поезжай к нему сам.- А, ну и отлично. Видишь, как все удачно сложилось. Значит, Рой приедет к тебе прямо сегодня, ты послушаешь, заодно и прощальный тур обсудите. Ну бывай, дружище!И по его довольной физиономии я уже прочел решение Брюса.- Давай, Рой, только недолго, - напутствовал меня Роб. – Я уже не могу играть в тетрис, не ощущая твое злобное сопение за спиной. Он там еще что-то про концерты мне вещал, но с этим вы уж как-нибудь сами разбирайтесь. Я тебя жду!И он буквально затолкал меня в такси, сунул кассету с одним из наших многочисленных вариантов песни и махал рукой, провожая меня, будто в последний путь.Наверное, боги музыки, личные покровители Хэлфорда решили смилостивиться надо мной: Брюс был дома не один, у него в гостях сидел Эдриан, и разговор наш оказался на удивление коротким. Он послушал пленку, одобрил песню и сказал, что в ближайшие недели обязательно появится в студии для записи вокала, а после снова завел речь про концерты. Я вяло пожал плечами:- Когда тебе их играть? Мейден тебя еще не взяли в оборот?- У них до сентября договор с Блейзом, поэтому я спокойно доделываю все дела. Ты ведь со мной?О, мой бог, как будто я когда-то был не с тобой. Конечно же, я с тобой, Брюс. Надеюсь, в последний раз в моей жизни.Десять концертов. До полной и окончательной свободы осталось всего лишь десять концертов.

С Робом мы договорились, что я закончу сведение уже у себя на студии в Лос-Анджелесе, а затем привезу готовый вариант – как раз к тому моменту, как Брюс соберется записывать дуэт. Ну и до той поры мы должны дать еще десять проклятых концертов. Всего десять. Чертово бессчетное количество.В последний вечер перед моим отлетом Роб решил закатить пирушку – купил ящик пива, кучу замороженной пиццы, и мы до глубокой ночи страдали какой-то фигней – смотрели старые американские комедии, распевали дурными голосами. Даже в женщин переодевались – у Роба оказалось несколько соответствующих костюмов. Я никогда еще так сильно не пьянел с пива, и отправился к себе в гостевую в совершенно невменяемом состоянии. Кажется, я отключился еще до того, как моя голова коснулась подушки.Говорят, кошмары имеют свойство повторяться, хотя один снаряд и не падает дважды в ту же воронку. Я проснулся от горячего прикосновения чьей-то ладони к моей груди. Сильные пальцы смыкаются вокруг моего соска, а пьяные губы что-то шепчут мне на ухо.- Брюс! – вскрикиваю я от неожиданности. Мне все это снится?- Брюс? – раздается у меня за спиной тихий голос.Я поворачиваюсь и сталкиваюсь нос к носу с Робом: он лежит рядом со мной в одних плавках, а ладонь его застыла на моей груди. Сказать, что он ошеломлен – не сказать ничего.- Брюс? – снова переспрашивает он, видимо, ожидая объяснений.- Сон приснился, - пролепетал я, - как мы записываем дуэт, а Брюс фальшивит.Мой хрупкий ангел не так уж и хрупок. А еще он невероятно смел и развязен – ладонь его все так же покоится на моей груди, он приближает ко мне свое лицо и тепло улыбается. У меня есть шанс избежать всего этого? Он тянется к моим губам и быстро накрывает их своими во влажном и полном страсти поцелуе. Мне страшно и как-то даже мерзко, и я слегка отстраняюсь.- Прости, Роб, я…Он тут же отодвигается от меня и понимающе кивает.- Да, ты гетеро, я это знаю, извини. Просто не сдержался. Нечасто мне попадались на пути такие потрясающие парни, как ты. Спокойной ночи.И он без малейшего упрека выходит и тихо прикрывает за собой дверь. И я вздыхаю с облегчением.Да что ты девственника-натурала из себя корчишь, Рой? Кого ты обманываешь? Ты же до сих пор лечишь у себя последствия той грязной ночи, чего же испугался на этот раз? Роб не Брюс, он не сделает тебе больно. И уж по крайней мере он хочет тебя, а не свою бывшую жену.Сон мой прерывист и беспокоен, я постоянно просыпаюсь в страхе, что рядом вдруг окажется Роб, и отключаюсь, наконец, уже с рассветом.Наутро я вызываю такси, но тут на плечо мне ложится аккуратная тонкая ладонь Роба:- Не хочешь прокатиться до аэропорта на Харлее? У тебя ведь кроме сумки и гитары с собой больше ничего.Внутри меня взрывается фейерверк, и я киваю в страхе, что он мог обидеться на меня за отказ быть с ним ночью. Какие глупости, Рой, он же все понимает – ты натурал. Да-да, кому ты это рассказываешь…Тонкий, как тростинка, Рой оседлывает свой громадный мотоцикл, я сажусь сзади и прижимаюсь к нему всем телом – пальцы мои смыкаются на его животе, ноги – сжимают его узкие бедра. Он удовлетворенно хмыкает и заводит байк.Если у меня когда-нибудь будут внуки и спросят меня о самом ярком впечатлении моей невнятной жизни, первое, что мне придет в голову – это поездка с Хэлфордом на Харлее. Ветер бьет в лицо, и мои кудри шлейфом летят назад. Мы с Робом настолько слились в своеобразных объятиях, что я чувствую себя с ним единым организмом. На одно мгновение он снимает левую ладонь с руля, подносит ее к моим онемевшим на его талии рукам, берет мою руку и подносит к своим ледяным от ветра губам. Затем оборачивается и улыбается мне одними глазами. В этой улыбке нет ни грамма похоти или наигранности: он действительно рад, что я рядом. Ветер выдувает из меня остатки боли, я раскидываю руки в стороны и призывно кричу, а Роб хохочет. Когда я буду умирать, я непременно вспомню этот момент и осознаю, что жизнь моя прожита была не зря.За поворотом вырастает аэропорт, и Роб тормозит.- Не буду провожать тебя внутрь, - шепчет он, оборачиваясь, - не люблю таких прощаний. Расстанемся здесь.Я киваю и чувствую странную сухость во рту. Он сидит вполоборота и смотрит на меня с такой невероятной нежностью, что я непроизвольно подаюсь слегка вперед в прощальном порыве прижаться к нему напоследок. Он улыбается и целует меня, словно зная заранее, что я не стану сопротивляться. Я не отвечаю на его поцелуй, но и не отворачиваюсь. Он касается меня одними губами, и в последнюю секунду я слегка приоткрываю рот. Он воспринимает это как сигнал к действию, тут же стискивает меня в объятиях и проникает языком внутрь. Я ошеломлен, но не смею сопротивляться: разве не об этом ты когда-то мечтал,Рой Зи Рамирес? Стараюсь не двигаться, не шевелить губами, но мне это плохо удается, и я, наконец, сдаюсь, кладу ладони ему на плечи и отвечаю на его наглый поцелуй, словно проваливаюсь в бездну. Он медленно отстраняется и снова улыбается:- Заканчивай с концертами и сведением и возвращайся. Твоя комната будет тебя ждать.И когда я сажусь в самолет, то понимаю, что исцелен.