Кошмары (1/2)
Каражан никогда не был “просто” башней. Он выглядел мрачно ещё в те времена, когда Хранитель Тирисфаля выполнял свои прямые обязанности, а сейчас - и подавно. Полуразрушенный старинный донжон и иссохшие деревья в месте, прозванном перевал Мертвого Ветра, нагоняли ужас на случайных путников, решивших проложить свой маршрут через Каражан. Среди простых людей ходило великое множество баек. В основном все они рассказывали историю о холодном и нелюдимом маге, могущественном, но сошедшем с ума. Когда-то маг жил один в своей неприступной башне, а когда его время пришло и он умер, ужасное проклятье пало на его суровое жилище, и всякого, кто осмелится войти в Каражан, ждёт либо смерть, либо безумие. Что ж, люди были во многом правы. И про мага, и про проклятья. Но между страшными сказками, которые рассказывают на ночь непослушным детям, и реальностью есть большая разница, как между видением и галлюцинацией.
В длинных коридорах Каражана можно заплутать. А если свернуть не туда, можно пропасть насовсем. Увидеть то, чего никак не ожидаешь. Увидеть то, что не должен. То, что, быть может, случится в будущем, а может, никогда не случится. То, что уже происходило в прошлом или могло произойти, будь всё иначе. В этих пророчествах легко утонуть, как в глубоком илистом озере, дна которого не видно даже ясным днём, каких давно не бывало над Каражаном.
Бесконечно длинный коридор заканчивался большим витражным окном со множеством разноцветных кусочков стекла, складывающихся в изображение ворона. Свет двух азеротских лун отражался в окне, и казалось, будто глаз птицы светится ярким изумрудно-зеленым цветом, а клюв, раскрытый в немом крике, был похож на остро заточенные лезвия клинков.
Под витражом стоял силуэт. Чёрный, неузнаваемый. Но стоит подойти поближе - и уже угадывается знакомое оперение на наплечниках, угадывается высокая худая фигура. Ещё ближе - и под капюшоном мантии видны глаза, такие же изумрудные как у ворона в окне.
Это был Медив. Без сомнения, это был Медив. Хозяин проклятой башни, такой же проклятый и оскверненный сам.
– Юноша Верный…
Голос не изменился, хоть и прошло много лет. Хотя здесь, в Каражане, будь он неладен, эти года практически не чувствуются - здесь время словно застыло в одном моменте, и воздух совершенно не движется, затхлый и прогорклый.
Медив - или его проекция, эхо, воспоминание, обретшее физическую форму - как угодно - сделал шаг вперёд…
– Зачем ты убил меня, юноша?
...и на шее, скрываемой ранее тенью, показался уродливый разрез от края до края, а на грудине, там, где под ребрами прячется сердце, расплывалось бурое некрасивое пятно.
– Разве я был плохим учителем, Кадгар? Разве я не дал тебе то, чего ты хотел больше всего - знания? Разве я не дал тебе шанс стать кем-то большим, чем магом на побегушках Кирин-Тора? Разве я не позволил тебе считать мой дом твоим домом? Хриплый голос словно не касался ушей, а сразу бил в разум.
– Так зачем ты убил меня?*** С некоторых пор Верховный маг начал плохо спать. Внутреннее состояние, стянутое плотной пружиной, перешло за некую границу, которая отсекла возможность полноценного ночного отдыха. Кадгар, конечно, не опускал руки (когда у него было на это время, точнее, его крохи) – искал варианты выхода из такой ситуации, но уже сейчас понимал: дело постепенно заходит в тупик, потому что причина была не в физическом истощении организма или перенапряжении. Его сознание слишком долго было в какой-то степени слито воедино с самой Азерот, и теперь одно являлось продолжением другого.
Из-за такой плотной спайки всё, что происходило, особенно с сильными мира сего, маг чувствовал, как своё. Каждый ночной кошмар. Каждую истерику, скрытую от чужих глаз. Каждый нервный срыв. Каждое мысленное метание. Пусть как через толщу воды или как отголосок горного эха, но всё же. Ноша, опустившаяся на плечи воинов, отягощала их ежеминутно, и он не мог что-то сделать с этим – не было панацеи или щелчка пальцами, чтобы всех разом отпустило. Не существовало волшебной таблетки или курса медитаций. Были лишь долгие разговоры по душам, которые заставали Кадгара то в башнях небесного города Даларан, то в библиотеках Кирин-Тора, то во время прогулки по коридорам палат Штормграда, то даже на полях боя.
Маг не отказывал никому и порой даже настаивал, считая себя ответственным. Впрочем, он и был таковым. Тем, кто собрал всех уже присоединившихся к борьбе. Тем, кто искал, приводил и наставлял новичков. Тем, кто отправлял на задания команды. И тем, кто встречал их после миссий, лишь изредка возвращающихся в начальном, полном составе. А после и тем, кто прикладывал свою руку к погребению павших так, чтобы те обрели покой и более не поднялись. Последнее было тяжелее всего пережить, сохраняя спокойный и доброжелательный нейтралитет всезнающего и всеведущего. Кадгар отказывался от звания Хранителя в полной его мере, но по факту был таковым, ищущим теперь источник новой силы. Помощь. Дополнительную мощь, которая в то же время не принудит вставать на колени. Мысли незамедлительно вернулись к последнему визиту в Каражан. Что на самом деле он там искал? Не уж то только потерянное и пропущенное им ранее знание, замкнутое на пыльных страницах старых книг? Или что-то ещё?
Лгать самому себе Верховный не любил и такой привычки не имел, но ответить прямо тоже не мог – по крайней мере, не сейчас. Увиденные и пережитые картины слишком плотно стояли перед глазами, чтобы отогнать их мановением руки и улечься спать на жёсткую походную постель. Магия пока что исправно питала тело, наполняя мышцы энергией и давая её мозгу, и если бы не залёгшие под глазами тени, Кадгар едва ли отличался бы от прежнего себя, который уже скоро полгода как встретил начало нашествия Легиона, оказавшись с ним лицом к лицу. Теперь же он вновь смотрел в лицо своему личному, персональному кошмару. Сморенный усталостью и завалившийся на матрац, Верховный, едва смежив веки, оказался во всё том же Каражане, но именно в том виде, в котором он приходил к нему уже которую ночь подряд: отдалённо знакомым, с послевкусием чего-то родного, но с неотступно следующим за ним флёром опасности. Будто по углам скрывались натянувшие невидимость враги, хотя тот, кто внушал оторопь и рождал в груди сминающую сердце боль, как раз таки не таился. Он всегда выступал из тени так, что не заметить его появление было невозможно, как нельзя было и отвернуться. Не смотреть. Не слышать и не чувствовать. Учитель и в эту ночь был здесь, словно тёмная башня являлась его продолжением, а он сам – ее неотделимой частью. Кадгар и был бы рад вырезать одно из другого, но эти сны, дублирующие друг друга, были тем, над чем власти он не имел. Мог лишь смотреть то в глаза, прожигающие в нём дыры замершим там негодованием и непониманием, то на кровь, которую в тот далёкий день он с трудом отмыл со своих ладоней.– У меня не было выбора, и ты это знаешь. Сколько раз он уже отвечал так? Десяток? Больше? Верховный не имел никакого понятия, лишь чуть хмурясь от того, что головная боль вновь начинала сочиться через истерзанное снами сознание.– Ты представлял опасность для всего мира, и я не мог позволить тебе уничтожить то, ради чего ты жил.***– А ты знаешь, ради чего я жил?! – резко повысил голос Медив. Тон, не терпящий возражений. Тон, которым учитель всегда отчитывал своего ученика, если тот умудрялся набедокурить во время обучения.
Ради чего он жил? Кадгар застал его уже глубоко нездоровым, выглядящим старше своего истинного возраста. Он все ещё мог навевать ужас и пиетет, но с каждым днём ему становилось хуже - это было заметно. Казалось, что он и не живёт - доживает, съедаемый изнутри чем-то тёмным, неестественным для этого мира - как оказалось позднее, Саргерасом, падшим титаном, извратившим все его помыслы.
Так ради чего он жил?
Раз за разом воплощение Хранителя, приходящее во снах к Кадгару, задавало этот вопрос, словно надеясь услышать истину, но не находя её в ответе. Раз за разом глаза Медива вспыхивали ядовито-зеленым энтропическим пламенем Скверны, и сон превращался в настоящий кошмар, потому что Медив переставал быть собой, как бывало при жизни, когда Саргерас брал верх над разумом Хранителя Тирисфаля.
Но в сегодняшнюю ночь что-то изменилось.
Пламя в глазах вдруг потухло, вновь уступая место изумрудным радужкам, а лицо смягчилось - такого в этом сне ещё не было.
– Кадгар... – произнёс Медив, и теперь он звучал слегка разочарованно. Или обеспокоенно - тут не разберёшь. Он сделал ещё несколько тихих мягких шагов и оказался прямо перед архимагом, выйдя на тусклый тёплый свет настенного факела. – Ты не сможешь справиться в одиночку. Я пытался - и что из этого вышло?
В Каражане будто бы стало теплее, стало легче дышать.
– Ты не обязан нести эту ношу, юноша Верный, ты не брал на себя это обязательство. Но ты всё равно чувствуешь себя обязанным, я прав?
Медив медленно поднял руку, и тонкие длинные пальцы легли на плечо архимага Кирин-Тора.
– И не тебе отвечать за грехи своего ментора. И тем более за грехи этого мира.
Сколько раз Кадгару являлся этот сон? Должно быть, много, но только сейчас привычный сюжет изменился, ушёл дальше болезненных обвинений в обе стороны. Почему повторяющийся кошмар вдруг сменился каким-то видением?