7. After School Чжона/Кахи ?Глубина? (1/1)

Недавно Кахи заметила на своём лице глубокую морщину, и поняла, что в её жизни пора что-то менять.Собственно, что она такого хорошего сделала в жизни, за что на гробу можно смело писать: ?Доставить чартерным рейсом на рай?? Простой ответ: ничего. Не достигла вершины в соло. Не стала известна за рубежом. Не вышла замуж и не завела четырёх хорошеньких детишек (двух мальчиков и двух девочек). Ещё тысячи подобных ?не?, в которых можно утопить все несбыточные желания, мечты, достижения. Жизнь коротка, и сделать что-нибудь в такой ничтожны отрывок – практически невозможная задача. Глубина морщины была бесконечной и в ней, как в пропасти, отражалась целая жизнь, которую Кахи потратила, кажется, совершенно впустую.

- Мы с тобой такие старые. – Жаловалась она Чжоне, за чашкой кофе с коньяком в одном из баров Сеула (уже с неё Кахи была пьяна в стельку). – Кажется, пора звонить пластическому хирургу, удалять эти дурацкие морщины, всё удалять, чтобы было всё новое, молодое.- Лучше позвони Ким Хичолю, - ворчала Чжона, пересыпая сахар горстями в чашку, - вы же с ним, кажется, хорошие друзья? Может поделится с тобой секретом вечной молодости.- Ха-ха, очень смешно. – Кахи чуть не плакала, медленно растекаясь лужицей по столу. – Ты ещё скажи мне графу Дракуле, он тоже, помнится, был вечно молодой.

- Не продуктивно. Ты же не знаешь румынского, да и в Трансильванию из Сеула звонить, кажется, будет дороговато.- Мы старые, - не обращала на неё внимания Кахи, - иногда мне кажется, что груз времени на моих плечах когда-нибудь раздавит меня. Жизнь прошла мимо, и я так не удосужилась, даже не то что поймать её за хвост, даже взглянуть на неё. Побоялась. Упустила. Мы всегда боимся того, чего желаем больше всего на свете. – Лицо Кахи приближалось к уровню стола, глубина пропасти росла в геометрической прогрессии. – Мне кажется, то моя жизнь похожа на трагикомедию. Люди приходят и уходят, а я старею, катастрофически старею. И не знаешь, смеяться от этого или плакать, трагикомедия же.

- Никакая ты не старая, как бы банально это не звучало. – Решительно ответила Чжона, заказывая два аппетитных пирожных с кремом. – Да и я – тоже. Я, например, ещё чувствую себя молодой, ведь всю жизнь я занималась только тем, чем хотела заниматься.

- Пустое.

- Не думаю. Если бы это было таким пустым, продолжалось бы это так долго, смогли бы мы бросить это сейчас? Не знаю как ты, но я не хочу ещё уходить со сцены. – Кахи тоже бы не смогла: сцена, она напоминала ей наркотик, а выступления – обмен энергии у батарейки. Она питалась этим, а голодная смерть – самая жуткая смерть в мире.- Но как же?..- Ты брось это всё, все твои старческие замашки. Рано тебе ещё в дом престарелых, да и мне тоже. Мы ещё можем сказать своё слово на этой сцене, и люди ещё услышат наши голоса и то, как громко они звучат. То, как сильно мы с тобой сияем.

Перед ними появились сладкие башенки пирожных, и Чжона небрежно сунула официанту стодолларовую купюру на чай. Всегда она была такой сильной. Кахи тоже была бы такой, если бы глубина морщин не грызла её изнутри.- И знаешь что? – Последни1й, финальный аккорд. - Мне нравятся твои морщинки. Они делают тебя такой зрелой, а мне нравятся женщины с жизненным опытом. А знаешь почему?- Нет. – Наивно ответила Кахи, обмакивая палец в кем на пирожном.

- Потому что такие стонут громче. Если ты понимаешь, о чём я.

Наступал вечер, а Кахи сидела в одном из баров Сеула за чашкой кофе с коньяком, и решительно не понимала, а почему она, собственно, забеспокоилась насчёт своего возраста. Да, тридцать, это, конечно, не двадцать. Но и не шестьдесят, что уже неплохо. У пластических хирургов и без того полно работы, штамповать унылые, одинаковые лица. А она ещё – молода и прекрасна, как первый снег прекрасна, прекраснее всех на свете. И пусть только попробуют её переубедить, ведь Чжона сказала, а она никогда не бывает неправа…Поэтому пошли все к чёрту. Больше Кахи ничего не заботит.