XXX (1/1)

Кажется, вновь был церковный праздник, равномерным и безучастным гулом колоколов заполнявший пустоты грязных проулков. Ван Хельсинг пребывал в вольном незнании, что за героическую, проникновенную святость поминали в этот день, хотя на протяжение столетий он чтил все отмеченные в календарях христианские даты. Ни одна молитва не могла принести ему умиротворения. Как и ничто теперь…Наконец, он остался один на один с тем, чем по сути являлся. С собой настоящим. С неограненным камнем внутри грудной клетки вместо сердца.Оставив на прикроватной тумбочке оплату за прожитые несколько дней и записку с благодарностью, Гэбриэль спустился по раскаленной железной лестнице на задний двор. Нагретый утренний воздух источал аромат корицы, терпкой сладостью напомнившей о яблочных булочках, которые пекла для него Радка. Каждый раз, вкушая их под вопросительно-пристальным взглядом старушки, Ван Хельсинг на мгновение замирал… Приторная кислинка на языке, едва улавливаемая нежность, постепенно оседающая в горле оскоминой необъяснимой печали… Он не мог никогда зацепиться за суть, но печаль эта, казалось, тянулась от начала времен и не имела конца… И не понимая, что происходит, он улыбался Радке.Сквозь беспамятство и неиссякаемый поток времени, сквозь беспечность и безразличие, до него долетала, пыталась пробиться всепоглощающая любовь, имеющая тот же вкус, что и заброшенный, бесчеловечный рай. Почему дьявол выбрал яблоко?Коснувшись на мгновение тонкими, дрожащими пальцами губ, Ван Хельсинг задержался на этом омерзительно чувстве вины за свое прошлое с его безвозвратно утерянным счастьем.Охотник шёл к княжескому подворью, зная наверняка, что его будут ждать. Карл со своими новыми друзьями или шпионы кардинала… Да кто угодно. И тем забавнее. Ведь что бы ни случилось, исход один. Он умрёт, но будет так же вечен как и сейчас. И сам себе Гэбриэль не мог ответить, есть ли муки ада страшнее чем те, что он чувствовал сейчас? И есть ли место страшнее рая, в котором нет места его воспоминаниям?В левом кармане плаща рука зацепилась за измятый клочок газеты, которую так елейно и воодушевленно зачитывал Карл. Как щепетильно ему приходилось подкидывать все эти обрывчатые фразы, словно бумагу в тлеющий костёр, чтобы воспаленный мозг Ван Хельсинг как можно быстрее излил на поверхность правду. Сколько гнусных уловок.Взгляд охотника не отрывался от гипнотически чередующихся камней мощеной улицы, возвращавших его… оставлявших его далеко позади самого себя, хоть и шёл он без оглядки вперёд.—?Я не хочу жить… —?произнёс он громко, не догадываясь к кому обращался.

Но кто-то же должен был услышать…?Смешно. Я мог бы покончить с собой???— Гэбриэль попытался уловить за спиной отчаяние, которым он теперь был поражён насквозь. Но его печаль была стерта вместе с радостью церковным хлебом. ?Будь они прокляты! "?— клокочущая злость опережала каждый шаг Ван Хельсинг, вела его за собой по чистилищу, в котором он пребывал.Под ногами камни озернились сизым цветом, отразив в себе потускневшее августовское небо. Едва коснувшись щеки, что-то холодное взбудоражило охотника и вернуло его туда, куда он шёл. Развалины княжеского подворья. Небо, заволоченное серо-синими облаками и земная твердь, пропадающая под вихрем чистого и непорочного снега.