I (1/1)
?Дьявол!? — резко вскочив, Гэбриэль оперся на запястье, мгновенно утонувшее в сенной подстилке, и с тревогой осмотрелся. Он проснулсяв старом деревянном сарае, стены которого украшали вилы с поломанными зубцами, проржавевшие ведра, дырявые масленки и прочая, давно отслужившая свой век утварь. Покосившуюся дверь надежно охранял тяжелый железный замок, который, похоже, был единственной ее опорой.Охотник облегченно вздохнул и тут же рухнул обратно в колючую, но до боли приятную солому — слава Богу, он был в единственном месте, где зло никогда не найдет его. Он был дома.Закинув руку под голову, Ван Хельсинг стал задумчиво рассматривать солнечные блики, проникавшие сквозь зазоры между досок и оседавшие приятным теплом на его коже. Казавшийся вечным сон теперь рассыпался на мелкие обрывки: замок, лунный свет, глухой голос — он изо всех сил цеплялся за воспоминания, но внезапное пробуждение безжалостно выжигало их дотла утренними лучами.Гэбриэль раздосадовано потер ноющую ключицу - несуществующая рана все чаще терзала его, напоминая о чем-то из прошлого. О чем-то нестерпимо больном, но не оставившем и следа.Радостным переливом с улицы долетел детский смех - соседские мальчишки потревожили деревню, застывшую в тягучей лени выходного дня. Где-то неподалёку огрызнулась дворовая собака и прогремел недовольный голос ее хозяина - плотника Мирчи. Неохотно встав с постели, Ван Хельсинг открыл замок ключом, сохранно висевшем на шее, и пустил знойное зарево через порог скромного жилища. Прохладный ветерок, прибежавший с севера, заиграл с прядями его распущенных волос, заставив невольно улыбнуться.Он прошел сквозь облако цветущего яблоневого сада по узкой песчаной тропинке, которая вывела его к колодцу. Подле стояла старушка - опершись на деревянный сруб, она замерла в надежде разглядеть дно.—?Доброе утро, Радка!
Старушка, не разгибаясь, обернулась и строго, но в то же время смешно подняла одну бровь:—?Ааа, проснулся. Не поможешь немощной женщине воды набрать?—?С великим удовольствием! — Гэбриэль подскочил к старушонке и, приподняв над землей, отнес на пару-тройку шагов подальше от колодца, чем вызвал вполне ожидаемый поток отборного ворчания.Равнодушный к брани охотник, закинув ведро, дождался пока вода перельется через медный край и медленно потянул за веревку.—?Как чувствуешь себя, Габор?Ван Хельсинг цокнул и покачал головой?— ее привычка называть его на венгерский лад выводила из себя. Но всегда, достаточно было только взглянуть на свою милую подружку, он тут же вспоминал, что не может злиться на нее и секунды.—?Спасибо, Радка, очень хорошо,?— он поставил ведро на землю и не преминул задрать край своей рубахи, указывая на заживающую рану немногим выше бедра. —?Твои зелья чудеса творят.Женщина возмущенно сложила руки на груди:—?Иди в дом, бесстыдник! И не вздумай еще кому показывать свои бока!В ответ Гэбриэль рассмеялся так громко и заливисто, что даже Радка не смогла удержаться, и на ее лице проступила мягкая, добродушная улыбка.Однажды, одна старушка покорила сердце заблудившегося охотника, раз и навсегда привязав его к домашнему очагу. Так могла бы начинаться история их дружбы. Гэбриэльнеосознанно, по-детски тянулся к ее материнской заботе, которую прежде никто и никогда не проявлял к нему. С ней он мог быть настоящим, быть счастливым, быть частью маленькой, но семьи. Он обожал Радку, как обожал бы свою мать, если бы знал ее... если бы вспомнил. Хозяйка не села за стол - ее трапеза всегда проходила рано поутру, с восходом солнца, и теперь она возилась возле печи со свежеиспеченными пирогами.
—?Чем мы сегодня займемся? - Ван Хельсинг не смог устоять и, пронырливо схватив один, перекинул из одной руки в другую, чтобы охладить.—?Сходим в лес, пока не испортилась погода. Соберём заживляющих трав.—?Я здоров,?— бодро и громко заявил Гэбриэль, стараясь быть убедительным. Впрочем, его ответ не произвел должного впечатления, и из угла послышалось монотонное бормотание.Радка была ведьмой, но Ван Хельсинг, не сомневаясь, пожертвовал бы собственной жизнью, чтобы никто не посмел причинить ей хоть малейший вред. А ее вечное недовольство положением дел, всегда вызывало в сердце сладкое умиление.—?Как скажешь, Радка. В лес, так в лес.Гэбриэль подошел к окну. Лучи, пробивающиеся сквозь ветви цветущих яблонь, вызвали давно забытый призрак прошлого. Он увидел фигуру, утопающую в ярком, но в то же время нежном свете. И свет этот вызывал единовременно и радость, и злость, потому как затмевал что-то более важное, что-то драгоценное…—?Скажи,?— Ван Хельсинг продолжал глядеть в окно,?— если бы у тебя была возможность воскресить кого-то, кто бы это был? Радка не ответила.—?Я хотел сказать... — охотник стыдливо запнулся и опустил в задумчивости ресницы.
Она потеряла на войне четырёх сыновей. Он не имел права задавать подобных вопросов. И все же продолжил, скорее для себя:— Есть ли такой человек… единственный… который заслужил этого больше остальныхСтарушка возникла за его спиной, стряхивая пылинки с вышитого цветами полотенца.—?Не расслышала, Габор. Что ты сказал?Гэбриэль улыбнулся - хорошо, что не услышала.—?Ничего, моя дорогая… ничего важного.Вечером они ушли в лес и долго бродили в поисках трав, которые знала во всем мире, пожалуй, одна только Радка. Гэбриэль, хоть и находил это занятие весьма и весьма скучным, старался ей угодить и с большим рвением прочесывал каждый клочок лиственного леса, находя то нужные, то вовсе бесполезные растения. Старушка же, покачивая седой головой, принимала и отвергала его находки, но в целом, полностью увлеклась любимым делом и не особо желала поддерживать разговор. Поэтому Ван Хельсинг, преодолевая поросшие папоротникомсклоны в одиночестве, невольно погрузился в собственные мысли.
В 1930 году он покинул Ватикан и отправился в Анкару по поручению кардинала. Задание разительно отличалось от прежних?— ему не требовалось сражаться с монстрами, искать священные артефакты и спасать невинных жертв. Нет, только дипломатические интриги, и, что самое важное, своевременные письма в Священную Коллегию, коих было отправлено немыслимое множество. Пребывание в Турции подразумевало под собой небольшую передышку?— там никто не знал о его прошлом, следовательно, не преследовал за совершенные преступления. Как бы то ни было, проявив способности в дипломатии, Гэбриэль провел в Республике два неимоверно унылых года, и, в конце концов, все же получил разрешение вернуться.Путь в Италию лежал через Стамбул, где он должен был сесть на корабль до Афин, и уже оттуда отплыть в Рим. Но, проделав долгий путь с юга страны на север, он отправился в Эдирне, а затем на Балканы.Едва ли он мог как-либо правдоподобно объяснить свое решение Кардиналу, поэтому ему пришлось прибегнуть к самому мерзкому из возможных способов?— он соврал. Придумал вполне убедительную историю о чудовище, убивающем ни в чем не повинных людей, и которое надо изничтожить, пока еще не поздно. Очевидно, что наглое и безобразное вранье служителю Господа было, во-первых, грешно, а, во-вторых, рискованно, поскольку могло повлечь за собой море неприятных последствий. Но охотник был убежден, что "благая" ложь окольными путями рано или поздно приведёт его к истине.Ван Хельсинг не знал, где он родился, как и не знал, в каком году это произошло. Единственное, что можно было сказать наверняка?— это, пожалуй, то, что он не стареет. Левая Рука Господа?.. Нет. Просто красивая легенда. Охотник вообще не вполне был уверен, до каких пределов простирается его бессмертие. И когда исключительное везение, выданное ему Господом, закончится?
Подобное существование воспринималосьскорее как наказание, нежели дар. Большая часть воспоминаний растворялась в небытии, лишь некоторые из них редкими вспышками возникали в голове, оставляя за собой смятение и разочарование. Люди, к которым он привыкал, всегда уходили. Это и был его личный ад, который в отличие от других был пуст.
Прошло столько лет… Он почти не помнил Анну. Он не думал о роде Валериев. Он не знал, что с Карлом, и какова судьба монстра Франкенштейна...Когда не станет Радки, он забудет и её...
Перстень, блестевший тусклым золотом на безымянном пальце, только напоминал Гэбриэлю о манящем омуте прошлого. Прошлого, которым он никогда не обладал. Оно могло быть настолько ужасным, что разрушило бы настоящее. И все же, любое, плохое или хорошее, воспоминание подарило бы его жизни оправдание. Жаль, единственный, кто мог снять с него проклятие забвения, ныне и во веки вечные остался в царстве дьявола.Сорвав и осмотрев безучастным взглядом малоприметный цветок, охотник бросил его под ноги.—?Радка, а есть ли такое растение, которое возвращает человеку память?—?Да, есть,?— ведьма кивнула. —?И ты только что его выкинул.Она протянула ладонь с желтыми ягодами, угостив ими Гэбриэля.—?Не слишком ли ты молод для такой болезни? Даже я, хоть я очень и очень старая, не жалуюсь на память,?— старушка покачала головой и улыбнулась. —?Пойдемдомой.Ван Хельсинг поспешил за ней, но прежде подобрал сорванный им цветок и положил его в корзину с прочими растениями.Весь вечер он сновал перед хозяйкой дома, не решаясь просить о скромной ведьминской услуге. Но ближе к ночи все же не выдержал и уговорил её заварить в чугунном котелке цветочный отвар, который мог помочь с ?некоторыми незначительными пробелами в памяти?, не уточняя, что речь идёт о провале размером в несколько столетий.
- Думаешь, это сработает? —?Гэбриэль уткнулся носом в глиняный кувшин со свежеприготовленным зельем.Радка покачала головой:—?Ты еще сомневаешься. Только…Старушка не успела договорить, как охотник осушил добрую половину крынки.
—?Как так можно? Тебе хватило бы этого на месяц! - Спохватившись, она отняла у него кувшин.
Ван Хельсинг растеряно улыбнулся. Он не особо рассчитывал на то, что простая трава, найденная в лесу, способна сотворить чудо. После стольких лет поисков и трудов, разговоров с монахами всех конфессий, молитв и заклинаний, зелье в глиняном горшке казалось слишком простым решением его проблемы. Главное, чтобы оно не сделало хуже.Раздался короткий стук.—?Птица, наверное,?— пожала плечами Радка.Но Гэбриэль, будучи всегда осмотрительным, все же решил проверить.Выйдя на крыльцо, он заметил белый конверт, лежавший на деревянной ступеньке. По красной печати стало понятно, от кого это послание. Бумагу украшал аккуратный каллиграфический почерк, принадлежавший, очевидно, одному из писарей Кардинала.?Дорогой Ван Хельсинг, мы крайне обеспокоены твоим отсутствием. Все мы, в том числе и Папа, молимся о твоем здоровье. Но решительно не понимаем, почему ты выбрал для лечения Румынию, когда здесь в Ватикане общими молитвами мы могли бы поставить тебя на ноги. Как можно скорее, отправляйся в Алба-Юлию. Там тебя ждет епископ. Ты сможешь исповедаться и причаститься?.Письмо отличалось от прежних. Похоже, он не на шутку разозлил Кардинала, раз тот не забыл упомянуть взволнованного Папу.Свернув конверт и положив его в карман, Гэбриэль вернулся в дом.—?Чем ты так обеспокоен? —?спросила Радка, нахмурившись.—?Кажется, твое зелье расстроило мне желудок,?— охотник ехидно засмеялся, увернувшись от тряпки, которой до этого протирали стол. —?И да, милая, найди, пожалуйста, мою любимую шляпу.—?Так и знала… Ты уезжаешь, - расстроено пробурчала старушка. Неразборчиво запричитав на венгерском, она плюхнулась на табурет. Ван Хельсинг поспешил её успокоить и ласково обнял за плечи:—?Не волнуйся, дорогая. Это ненадолго. Я никогда тебя не брошу.По телу вдруг пробежал холодок. ?Надо бы хорошенько выспаться, путь до Алба-Юлии не близкий?, -поцеловав Радку в морщинистую щёчку и пожелав добрых снов, он ушёл спать.