Глава 12. Весенний ветер (2/2)

- Где они? – спросил Чёрный.- Я не могу тебье сказат больше, - покачал головой Фальке, обводя взглядом помещение. Андрей понял.- Не бойся. Ты можешь говорить здесь. Не думаю, что нас слушают.- Зачьем тебье? – тихо спросил фон Химмельштайн.Повисла пауза. Лётчик медлил с ответом, потому что, честно говоря, он и сам не особенно понимал, зачем. Возможно, затем же, зачем искал в Берлине Клайаллее, а потом ходил удостовериться, что дом Фальке опустел прежде, чем был захвачен или разрушен. А еще затем же, зачем была забыта рыжая Машка, красавица из авиационного лазарета. Обещание, данное последней, Андрей выполнил – вернулся живым. Вот только не к ней. Ожидая сегодняшней встречи, Чёрный думал о том, нет ли возможности вытащить Фальке, и кое-что даже пришло ему в голову, однако смерть фон Химмельштайна всё еще оставалась наиболее вероятным исходом. От этого становилось больно, но еще было страшно за Сенту – стоило лишь представить, что приходится переживать ей.

- Я хотел бы помочь им, - наконец подобрал слова Андрей. – Приглядеть. Если вдруг что-то понадобится. Я должен сделать хоть что-нибудь для тебя, ведь я в долгу.- Вот как, - задумчиво кивнул Фальке. – Хорошо, я скажу тебье. Наклоньис ближе, я скажу тихо.- Спасибо, что веришь, - поблагодарил Андрей, выслушав и запомнив адрес и новые имена. – Если понадобится, я буду там, рядом. И помогу. Но есть еще ты – здесь и сейчас. Неужели с тобой всё так и кончится?

- Для менья всё уже кончьилос, - глухо отозвался Фальке.- Послушай, ну а если я скажу, как ты обошелся со мной? Если Хаймлих, который свидетельствовал против тебя, изменит свои показания? Я понимаю, времени совсем мало, но попробовать хоть что-то… ты, главное, подтверди, если это всплывет, хорошо? Слышишь меня?Во взгляде Фальке отсутствовало какое-либо выражение.

- Германия мертва, - проговорил он. – Всье, чем я жил, умьерло. Зачьем мне спасать себья? И ты не рискуй. Мне это ужье не нужно.- Зря ты так. Война позади, - Андрею хотелось взять немца за шиворот и хорошенько встряхнуть, чтобы тот прекратил хоронить себя заживо. – Жизнь продолжается. Я понимаю, что Рейх, в который ты верил, больше не существует. Это больно, так бывает, но что же теперь делать? Знаешь, я много раз терял тех, кто был мне близок и дорог. Я думаю, это сопоставимо, потому что эти раны не отменит никакая победа. Мне больно, я чувствую свое бессилие что-то изменить, но это же не повод гибнуть самому! Рейха нет, но Германия жива, ты еще можешь ей послужить…Фальке в ответ только покачал головой.– Я видьел, что стало с нашьими городами. Я видьел, как обходились с нашьими людьми. Нашу землю подельят побьедители, а выживших уничтожат. Хватьит, Андрей. Я начьинаю думать, что лучше бы тебье было не знать о том, что я здьес. Ты только мучайешь и меня, и себья. Забудь всё это скорьее и живьи дальше. Можьет быт, то, во что верьишь ты, не разобьется вот так, как у менья.Андрей вытер лоб ладонью.

- Фальке…- Уходьи, - тихо сказал гестаповец. – Вы побьедили, чтобы жит. Уходьи и живи.- Зачем ты так, - с горечью произнес Чёрный. – Забудь… кажется, кое-что забыл ты. Той ночью я был пьян и вспоминал то, во что сам не поверил уже с утра. Но сейчас мне кажется, что дело было вовсе не в твоей «водке». В любом случае вспомнил ли я тебя через столетия после предыдущей встречи или познакомился только здесь – ты мне дорог. А ты говоришь так, словно…- Через стольетия, говорьишь, - повторил Фальке. – В таком случае тебья не должно огрочьат, что я буду повьешен. Мы встретьимся снова и узнаем друг друга, не так ли?- Так, - у Андрея внезапно защипало глаза, и он поспешно улыбнулся, чтобы это прекратилось. – Непременно так, Фальке.- Только не падай больше в ёлку, - лукаво добавил немец.- А ты бей полегче, - Андрей всё еще улыбался. Он уже слышал стук в дверь у себя за спиной – это означало, что время встречи подошло к концу. Это означало, что, скорее всего, Фальке он больше не увидит никогда.- Я постараюсь, но у менья тяжелая рука, - извиняющимся тоном сказал гестаповец. А затем уже совсем другим, обреченным, спросил короткое. - Тебье пора?- Да, - кивнул Андрей, ощущая себя в каком-то дурном и мучительном сне. Бесполезно. За Фальке бесполезно даже заступаться – с него станется отрицать всё, что может его оправдать, и отправиться на эту никому не нужную смерть. А он-то думал, что закончится война, и люди больше не будут гибнуть просто так. Но всё вышло гораздо сложнее. Кто-то еще не напился крови. – Значит, это действительно всё?Фальке открыл было рот, чтобы попрощаться, но в этот момент вспомнил что-то. Он расстегнул рукав и достал оттуда небольшой сверток алой ткани, который и протянул Андрею через прутья.- Возьмьи это на памьят обо мне, - попросил фон Химмельштайн. – У менья больше ничьего нет.

Андрей развернул сверток. Это оказалась нарукавная повязка Фальке с черным крестом на белом круге.- До встречи, - тихо произнес летчик.- Прощай, - отозвался немец.…Казнь была назначена на утро. Фальке, кажется, так и не заснул в ту ночь, но воспоминания настолько завладели им, что большой разницы между ними и снами уже не было. Все то, с чем довелось ему столкнуться в своей жизни, проносилось перед глазами, столь реальное и столь недостижимое, что только и резало по сердцу, будто острейшим ножом.…Пир во время чумы. Последний светский прием в Берлине, на котором присутствовала чета фон Химмельштайнов. Грохот артобстрелов разносился над городом все чаще и чаще, однако эта ночь выдалась тихой. Здесь, в изящной комнате, где играла музыка и лилось вино, казалось, что всё остается как прежде, но Фальке ни на мгновение не оставляли гнетущие мысли. Он вышел на балкон с бокалом, достал сигарету, закурил. Вместо того, чтобы ненадолго расслабиться, он вновь и вновь думал только о проигранной войне, о почти опустевшем обреченном городе, о своих, которые всё чаще бежали, не желая принимать безнадежное сражение с наступающим врагом.

Казалось, еще совсем недавно он не мог и представить себе, что всё обернется именно так. Он был из тех молодых людей, которых приучили верить в то, что вновь победить Германию не удастся больше никому. Что великая страна наконец выбрала самый правильный путь, который неизбежно должен был привести ее к процветанию. У Фальке не было ни единого шанса усомниться во всем этом, поэтому всё происходящее с ним, что хоть как-то касалось этого самого «пути процветания страны», он встречал благосклонно, если не с восторгом.Вся его жизнь была подчинена одной идее – служить на благо своего государства. Фальке болел этой мыслью, как это часто случается с юными идеалистами. Он пропадал в своей службе и преданности с головой настолько, что даже личную жизнь не сумел бы себе устроить, если бы его отец однажды не вытащил сына чуть ли не насильно на празднование годовщины создания НСДАП. На том приеме Фальке впервые увидел Сенту, там же они и познакомились. Его будущая жена была ему совершенно под стать – ничуть не менее убежденная и восторженная, полностью разделяющая его взгляды……В одиночной камере было темно и душно. Это буквально сводило с ума, выматывая последние силы. Фальке не слишком хорошо понимал, на каком свете он находится, жив ли он еще или уже пребывает в Аду, назначенном ему после смерти.

Ад… Адом была война, хоть это он понял далеко не сразу. Первое время и Фальке, и Сента, и многие другие верили, что все закончится быстро и легко, непременно победой Германии. Осознать впервые, что поражения не являются исключительно уделом врагов, Фальке пришлось зимой сорок третьего, во время службы в поселке Подледный Ленинградской области.Подледный… Там тоже было мучительно. Только не от жары и духоты, а от мороза, ледяного воздуха, который застывал где-то на полпути к легким, не позволяя толком вздохнуть. Там Фальке потерпел досадное поражение в столкновении с Хаймлихом и Лангом – двумя шпионами, изрядно подгадившими немецкому гарнизону. Там были русские с их невероятной выдержкой, с готовностью выдержать все, что угодно, не сдаваясь, свойственной и взрослым, и детям – разве не безумием было воевать с таким народом? Фальке не помнил, с какого момента он стал считать, что Германии было бы лучше дружить с Россией. Но в любом случае сам он это отчасти осуществил, подружившись с Андреем Чёрным, прикрыв Настю – мать очаровательных детей - и даже подгадав загадочному «Иван Иванычу» заключение в лагере взамен смертной казни, впрочем, в последнем случае оказав человеку довольно спорную услугу.…Настя встала перед глазами, точно живая. Это было в день отъезда Фальке в Берлин. Гестаповец в последний раз пришел в дом, где прожил последние пару месяцев, чтобы попрощаться. Настя выглядела очень взволнованной. В ее глазах металось что-то странное, Фальке не мог понять, что. Вокруг крутились девочки, «Катенка» обнимала «дядю флица» за ногу, так как по-другому она просто не дотягивалась, а Настя молчала и смотрела на фон Химмельштайна, не отводя глаз. А затем сделала всего один шаг и коснулась губами щеки Фальке прежде, чем тот успел осознать происходящее.«Прощай. Пусть у тебя всё будет хорошо».Она прошептала это едва слышно, но сейчас эти слова звучали в голове Фальке громко и отчетливо.

…Хорошо не стало. Всё покатилось по наклонной. Вести с фронта становились все тревожнее и тревожнее, пока не превратились в сплошной поток безысходности.

Подледный меньше чем через год перешел в руки русских. Мария Гофман пропала без вести во время отступления немецких войск. Эриха Раделя Фальке выписал к себе в Берлин в качестве адъютанта. Долгое время они работали вместе, почти до самого конца войны. Последний раз Фальке видел Эриха в зареве пожара в здании гестапо. Рухнуло перекрытие – фон Химмельштайн оказался с той стороны, откуда еще можно было выбраться.

… Жарко. Как же безумно было жарко. На лбу Фальке выступила испарина. Он пребывал не то в бреду, не то в лихорадке. Враг в Берлине. Всё будет кончено со дня на день. Где вся сила? Где надежды? Где?..

…А затем снова был тот балкон и едва различимый грохот канонады где-то очень далеко. Сента приблизилась почти бесшумно, слегка шелестя тканью платья. Положила руки на плечи мужа, приникла к нему.- Я не хочу уезжать. Я не хочу бросать тебя здесь одного. Я хочу остаться с тобой, что бы ни случилось дальше, слышишь?Он резко обернулся.- Нет. Слишком большой риск для тебя и Катрин. Я не готов жертвовать нашей дочерью. Довольно об этом, ты уговариваешь меня уже который день подряд. Я не изменю решения. Вы уедете, как и было оговорено.- Хорошо, - ее голос задрожал. Фальке подумал, что она плачет, но глаза Сенты остались сухи. – Почему ты не поедешь с нами? Многие уже спаслись, зачем тебе оставаться до конца?

- Предатели, - припечатал Фальке. – Бежать от данной присяги… Немыслимо. Пусть бегут. Я не намерен уподобляться им.

- Хорошо, - снова повторила Сента. Она вскинула голову, отбросив на спину светлые локоны волос. – Я… Фальке, я, наверное, плохая жена для офицера. Я знаю, что не имею права просить тебя о предательстве. Но я готова просить тебя на коленях... – она осеклась и вскинула на него испуганный взгляд. - Нет, нет! Я не буду. Я знаю, что не имею права. Я уеду, как ты хочешь. А потом… Я буду рассказывать Катрин, что ее отец был героем. Был тем, кто ни единого раза в жизни не отступил от своего долга. Я всё сделаю, как нужно…Глаза Фальке странно блеснули, а сам он внезапно побледнел.- Не надо. Это будет неправдой. Я не заслуживаю таких громких слов.

- Что? – Сента не могла поверить собственным ушам. – Почему, Фальке? Ты ведь никогда…- Однажды я помог бежать русскому пленному, - отозвался фон Химмельштайн.Внезапный порыв ветра приятно охладил разгоряченное лицо. Видение стало бледнеть, отступая куда-то на задворки сознания.

Не ветер. Всего лишь сквозняк, невесть откуда взявшийся в камере. Но каким желанным показался он в тот момент! Фальке сделал глубокий вдох и понял, что этот воздух пахнет весной. И ветром.Скрип открывающейся двери окончательно вырвал гестаповца из полузабытья. Фальке поднялся с неуютной постели. На мгновение вскинул голову, прикрывая глаза. За спиной, безумно далеко и близко, осталась жизнь, а впереди – лишь короткое мгновение до смерти. Столько долгих дней Фальке был преисполнен решимости и готовности к смерти. И вдруг последний короткий безрадостный миг захотелось задержать так сильно, точно в нем заключалось всё. Но час пробил. За Фальке пришли.ЭПИЛОГ…несколько месяцев спустя…Тишину швейцарского городка едва нарушали шелест деревьев и крики непоседливых птиц. По улице по направлению к аккуратному светлому домику, видневшемуся за живой изгородью, шел человек в военной форме. У закрытой калитки он остановился, протянул руку к колокольчику, но так и не позвонил, внезапно задумавшись о чем-то.…После последнего разговора с Фальке Андрей вернулся к себе глубокой ночью. Он был подавлен и растерян. Он не знал, что делать и с кем говорить, не знал, как смириться с происходящим и собственным бессилием. Его обуревали мысли. Они обращались то к войне, не знавшей разницы между правыми и виноватыми и продолжавшей калечить их судьбы даже после своего окончания. К Нюрнбергскому процессу, который перестал казаться торжеством справедливости. Он стал вовсе непонятен с того момента, как на скамье подсудимых оказались не зачинщики, а Фальке и ему подобные.Люди. И там и там. Со своими правдой и заблуждениями, виновники и жертвы обстоятельств, плохие, хорошие, но в любом случае всего лишь люди. Не некое абсолютное зло, каким их теперь пытались выставить.Поймав себя на этих мыслях, Андрей в полной мере осознал, какую крамолу он себе позволил. А вслед за этим пришло и другое понимание: он никогда не сможет сказать об этом вслух. Никому. Разве что Юрию Анатольевичу, да и то…

Вот только притвориться не сможет тоже. Останется жить белой вороной среди своих. Среди ценностей и взглядов, которые уже никогда не удастся принять сполна – потому что был Фальке.

Победа в войне – прекрасно, но с кем поделиться болью, которая перекрывает даже такую радость?А еще была Сента. И беспокойство за ее судьбу. И обещание, данное Фальке.Там, во время свидания, Андрей не в полной мере осознал всю сложность осуществления того, что он задумал. Добром в Швейцарию его бы не отпустили.Ночь была тяжелой. Раздумья, метания, бесконечное изобретение способов, попытки просчитать исход тех или иных действий…А затем Андрей написал письмо для Юрия Анатольевича. И исчез навсегда.…Это было почти безумием. Бежать из части, из города, пробираться к границе, а затем, выбравшись, пытаться устроиться в чужой стране, не оказаться выданным бывшим «своим»… Андрей выдержал всё это. И выиграл.

В тот день, когда он стоял у калитки, не решаясь позвонить, он уже был швейцарским летчиком. С новыми именем и фамилией. С полностью отрезанным прошлым.После всех сложностей, которые пришлось пережить, вдруг ледяным страхом обдала мысль о том, что в доме может не оказаться тех, ради кого всё это было предпринято. Андрей снова потянулся к звонку. Сейчас или никогда.…Дверь дома открылась и на крыльцо вышла девочка лет четырех-пяти. Лётчик замер, с изумлением глядя на этого ребенка. В ней настолько четко узнавались черты ее отца, что ошибки быть не могло – перед Андреем была Катрин фон Химмельштайн, дочь Фальке.- Кто вы? Что вам нужно? – раздался испуганный голос, и следом за девочкой буквально выпорхнула молодая изящная женщина, которую Андрей узнал бы из тысяч других, несмотря на то, что видел ее только на единственной фотографии.- Не бойтесь, - поспешил успокоить ее Чёрный. – Не бойтесь, фрау фон Химмельштайн. Я друг. Друг Фальке, вашего мужа. Меня зовут Андрей Чёрный.

- Андрей Чёрный?.. – повторила Сента, а затем вспомнила. – Он говорил мне о вас. Подождите мгновение, я сейчас вам открою.КОНЕЦМосква, декабрь 2011 – апрель 2012 г.г.Авторы: Джарет Минк, Мунлайт