Sneak peek 1, в котором Шастун нетипично ноет, а Попов молодец, наверное? (1/1)

Ублюдская эта затея.Ублюдская затея и ублюдский шеф; Антон ненавидит сейчас Белого примерно так же, как ненавидит сам себя после неудачного смешивания бухла с веществами: типа, нихуя уже не поделаешь, но вспомнить весь свой запас бранных и матерных?— сам боженька велел.Вместо боженьки, впрочем, у Антона всё тот же Белый: сказал?— сделай. Сделай, блядь, Шаст. Типа, более подходящих на медийные роли фигур у них нет,?— это прям смешно, хоть Бурого под камеры ставь, и то приятнее всем будет,?— типа, страдай тут, Шастун, за нас всех. Сначала ты?— потом, может, кто-то ещё другой; и Антон вообще не против, когда дело касается чего-то важного. Ну, в его понимании?— важного, нормального, полезного, блядь.Антон?— это прикрытие, это атака, это снайперка и кастет в чужие зубы, это сто двадцать видов пыток и вкрадчивые угрозы; Антон?— это почти издевательский смех, дружеские подъёбы и безопасность для своих.Антон?— не ебучая фигурка на красной ковровой, за которую девочки должны рвать свои писклявые глотки, но Белый ведь с какого-то хуя считает иначе.Белый?— и, ах да, Поз. И…Антон вспоминает ещё одного виновника своих бед очень вовремя?— когда выходит уже под камеры; ублюдок Попов в последний момент ускользает под аккомпанемент голоса своего менеджера. Нет, они, конечно, так и договорились,?— в смысле, Антон Попову пояснил,?— что парочкой они сходу выходить не будут, Антон не затем сюда актёра притащил, чтобы завтра все статьи были про двух счастливых голубков, ему бы в одиночестве посветиться,?— но на это одиночество Антон лично выделил примерно секунд тридцать.Прошло уже двадцать, и вспышки камер слепят, и возгласы ?Антон! Антон!? сливаются в одно ебучее эхо,?— Антон, если бы не знал, что у прессы всегда заранее есть список гостей ивента, сам бы из-за этой всей хуйни успел поверить, что уже знаменит,?— и, блядь, Попова всё ещё нет рядом, никого нет, и Антону нужно отвлечься.Потому что это хуйня какая-то. Он не напрашивался.Белый говорил: это наше время, это твоё время, Малой.Белый наверняка не эту хрень имел в виду.—?Трубку, сука, возьми,?— цедит Антон едва слышно сквозь зубы; папарацци похуй, они всё щёлкают, нормальный, наверное, кадр выходит с телефоном, Антон не в курсе?— он не ценитель.—?Шаст? —?бодрый голос Пианиста выбешивает Антона так сильно, что впору выть. —?Случилось уже чего? Всё норм?—?Всё, блядь, норм,?— шипит Антон; за гулом толпы и выкриками фотографов его всё равно не слышно больше никому, кроме Абрамова на том конце провода. —?Ты мразота, Ваня. Подлая мразота.—?Это правда,?— Ваня смеётся, потому что он подлая мразота. —?Мне даже мамуля так говорила. Так всё нормально? Отстрелялся?—?Отстреляюсь я в тебя, как вернусь с этой поебени. Меня снимают… Щас прям.—?Шаст.—?Чё?—?Трубку положи, быстрее свалишь.Антон бы и рад, честно; только вот ноги прирастают будто к ебучему этому?— натурально?— красному ковру, постеленному прямо на асфальте. Буквально?— как будто не сдвинуться; вспышки становятся ярче, голоса?— громче, Пианист бормочет какую-то хуйню, которую Антон не слышит почти, и,?— он же говорил,?— он говорил, блядь, не утаивал, не перекрывался и даже гордость свою вчера окончательно проглотил, пытаясь донести до этих ублюдков?— до своих ублюдков?— что сольные выходы ну прям никак не по его части.Антону нужен кто-то. Кто-нибудь?— рядом, чтобы отвлекал, переводил всё на себя, потому что роль Антона?— теневая, всегда была и всегда должна быть; потому что он взял в руки пушку раньше, чем успел дорасти до школьных кружков, фестивалей и блядского КВН из своей детской мечты; потому что глухой воротник чёрной рубашки давит ему шею; потому что, блядь…Арсений кладёт руку ему на плечо, и Антон отмирает; в его жизнь возвращаются другие звуки,?— что-то помимо щелчков злоебучих камер,?— и он сбрасывает вызов, не дослушивая Абрамова, прячет телефон в карман своего длиннющего пиджака.Арсений кладёт руку ему на плечо, и это первый раз, когда он касается Антона вне нужного контекста,?— того, в котором они сосутся, высасывая друг из друга здравый смысл,?— Антон замечает это, потому что его в принципе редко касаются?— даже свои.Он, Белый, ребята Белого?— не то чтобы стайка щенят со всеми телячьими нежностями; да хуй бы с этим, Антон всегда был как минимум слишком высоким, чтобы какой угодно обмудок мог закинуть руку ему через плечи. Как максимум?— слишком опасным.Но Попов,?— Попов не смотрит на Антона, он смотрит строго перед собой,?— машет в объективы камер, пока Антон следит за его мимикой исподтишка; Попов сияет своей этой ненатуральной, бесячей, звёздной улыбкой, сжимает плечо Антона едва ли окольцованными пальцами, играючи расстёгивает обе пуговицы своего пиджака свободной рукой, машет снова, громко отвечает что-то?— кому-то.Репортёру.Совсем тихо шепчет:—?Расслабься,?— уводит ладонь дальше, Антону за шею, и Антон не уёбывает его за этот жест только потому, что они под?— ненастоящим, но?— прицелом.—?Достаточно уже, не?—?Расслабься, бандит,?— Попов его будто не слышит. —?Ты же такой страшный,?— он скребётся короткими ногтями по загривку Антона, улыбается шире, льнёт ближе, он как будто ненастоящий здесь, восковая фигура из музея мадам Тюссо, в котором Антон никогда ещё не бывал. —?Что тебе эти придурки?—?Думаешь,?— цедит Антон, пока Арсений еле заметно разворачивает его в сторону входа в театр ?Россия?,?— я их боюсь?—?Ты никого не боишься,?— он не слышит в голосе Арсения издёвки, это им обоим на пользу; Арсений говорит так, будто что-то о нём знает.Арсений не знает нихуя. Антон лично присутствовал?— полчаса назад?— при том, как ему гримировали ещё не сошедший синяк под глазом,?— Антон поставил этот фонарь ему лично неделю назад, в ту ночь, когда сам Попов делал вид, что он бесстрашный, пьяный дебил, который может лезть в чужие разговоры и нихуя за это не получить; у Антона?— по старой памяти?— чешутся кулаки.Но Попов прав, в конце концов.Попов уводит его,?— Антон позволяет себя уводить, потому что сегодняшний день самый некомфортный из всех, что он переживал за последние лет восемь,?— и Попов прав.Антон не боится всей этой херни; он переживёт её, потому что переживал куда более страшные вещи, чем мнимую звёздность, чем внимание абсолютно нахуй не сдавшихся ему людей; чем великие планы Белого и расчёты Пианиста.Чем физическую поддержку Арсения Попова, которая прямо сейчас кажется Антону снисходительностью; он сбрасывает руку актёра со своего плеча, стоит им только перешагнуть наконец долгожданный порог, и Арсений смотрит на него чуть ли не с обидой:—?Всё ещё злишься, что ли? Нахера тогда брал сюда?—?На тупые вопросы тебе пусть твой этот ответит,?— Антон отмахивается,?— менеджер-глиста. И вся твоя прикентовка. Пошли.Попов медлит секунду, смотрит пристально,?— неуместный и не самый комфортный взгляд, Антон очень жалеет, что Попов не ровня ему, чтобы ответить на этот взгляд силой, чтобы вообще искать хоть какой-то ответ,?— смотрит, а затем просто пожимает плечами, подхватывает с подноса подошедшего официанта высокий бокал с каким-то стопроцентно дерьмовым коктейлем.—?Что мне можно делать, а что нельзя? Обозначай рамки, мне ещё один фингал не сдался, ну, знаешь,?— он широко взмахивает левой рукой,?— съёмки и всё такое.—?Просто будь собой, Арсений,?— Антон усмехается. —?Ко мне не липни.—?Это оксюморон,?— тут же сообщает Попов, и Антон скалится, не задумываясь о том, какая доля шутки была в этой шутке:—?Пошли, говорю,?— сощурившись, он выцепляет смутно знакомые лица в толпе. —?Там вон народ удачно кучкуется?— познакомишь.