Глава шестнадцатая. ?Именем Тарабарского короля!? (1/1)

В этом году Тарабарское королевство стало завершающей точкой гастрольного тура рыцарей Радуги. Ритчи давно хотел в нём побывать: рассказывали, что из этой страны мало кто возвращается, к тому же, по мнению знающих людей, поиски Звезды вполне могли закончиться именно там. Туда и добраться-то было делом нелёгким. На юге море плавно перетекало в бескрайний океан, на западе возвышался неприступный горный хребет, на востоке лежали болота, затянутые грязно-зелёной растительной плёнкой, лишь на севере располагалась большая долина, откуда два раза в год сюда приходило на заработки племя цыган. Они раскидывали шатры и под визг свистулек, гром барабанов, звон тамбуринов знакомили наименее образованных жителей с ?последними? изобретениями просвещённого человечества: то хитроумные магниты притащат, то подзорную трубу и лупу, то вообще – летающую циновку с кучером (?восьмое чудо света, созданное искусными египетскими мастерами?). Зарабатывали, как могли, к тому же, золотые у тарабарцев водились. Ритчи с компанией прибыли, конечно же, с Севера в надежде дописать новый альбом и значительно поправить материальное положение. Подходящий замок для проживания и репетиций был найден почти сразу. Его хозяин – полуразорившийся картёжник граф Винченцо несказанно рад был сдать своё старьё за бесценок приезжим бриттам-рокерам с условием – оставить пока в резиденции повариху Сару Кинг, недавно потерявшую мужа – дворецкого, скончавшегося от несварения желудка. Почему-то в замке пространство не располагало к упорной работе (сказывались многолетние дебоши и попойки графа), зато там хватало столов для пинг-понга, который Ритчи не любил с детства, а Кози с Грэмом просто обожали. Все остальные тоже начали играть в настольный теннис, и когда Гловер вяло предлагал: – Ребята, я думаю, сегодня нам следует что-нибудь записать, – ему неизменно отвечали: – А как же пинг-понг? – Тогда давайте завтра. Наступало завтра, и всё повторялось. Ритчи был занят: он искал Звезду в городе и пока никого не трогал. Через три недели Кози начал проигрывать в соревновании, а поиски короля всё ещё ни к чему не привели, поэтому записываться, всё же, начали. Боннет старался петь то, что ему давали (сочинитель из певца оказался никакой, и это не нравилось Ритчи, привыкшему к тому, что тексты должны оставаться на совести вокалиста). В альбоме ?Down То Earth?, в общем-то, хватало ярких мелодий и неплохих риффов. Конечно же, Блэкмор видел, что ?Love’s No Friend? местами напоминало ?Mistreated?, а органное соло Эйри в ?Lost In Hollywood? заставляло вспомнить ходовку Лорда из ?Burn?, но ведь общую картину эти мелочи не портили. Однако, то, что у них получалось на этот раз, абсолютно не устраивало барабанщика: с приходом Гловера, по его мнению, они зазвучали как весьма средняя рок-группа, их магическая харизма пропала. Да и Грэм периодически ныл, что без гавайских рубашек он не может всё делать, как надо: то сапоги скрипят, то ноги потеют. Кози это забавляло, а Ритчи расстраивало. Вдовушка Сара сначала часто рассказывала о своем покойном муже, потом же внезапно обратила всю ещё нерастраченную любовь на бравого ударника. Стоило кому-нибудь из музыкантов подойти к холодильнику за молоком, как тут же следовало: – Это молоко для Кози. Оно ему нужно к кукурузным хлопьям! – А у вас есть другое молоко? – Нет. Кози еще не проснулся! Пусть Дон пойдет и купит еще немного молока, потому что это для Кози. А вы знаете, что Кози не любит, когда оно несвежее да, к тому же, откупорено... И как только голодный Грэм наконец подходил к холодильнику, чтоб взять хотя бы кусочек сыра, миссис Кинг возмущённо поднимала брови: – Что ты делаешь? – Я думал, что можно взять кусочек… – Не трогай! Это сыр для Кози. – Извините, извините… Повариха демонстративно закрывала дверцу холодильника. Все это продолжалось, пока однажды Ритчи в жёстком похмелье не забрёл на кухню с утра в поисках рассола, и его не перекосило от подобной наглости: – Минуточку, леди, знаете ли вы, что мы можем брать всё, что нам захочется? – Хорошо, но это же для Кози. Кози расстроится! – Да к дьяволу Кози! Что там у вас с ним? Вообще, проваливайте отсюда оба! Кози окончательно решил проваливать, когда Сара узнала, что покойная тётка из соседнего района оставила ей солидное наследство. Это стало для короля неожиданностью: все последние годы он думал, что именно Кози останется в группе до самого конца. Несмотря на разницу во взглядах, они как-то умудрялись всё это время находить точки соприкосновения, а тут такое. На прощанье Кози всё же выступил со всеми в феерическом шоу, которое его участники запомнили на всю оставшуюся жизнь. Накануне во время последней репетиции Кози решил попробовать один из новых пиротехнических эффектов, но взрыв был настолько мощным, что вывел из строя аппаратуру другой группы. Это обошлось рыцарям Радуги в восемнадцать тысяч фунтов стерлингов. Блэкмор рвал и метал. Он хотел расстаться с Кози тут же, однако, на завтра перенесли давно запланированный концерт а все билеты ещё на прошлой неделе были проданы. Пришлось выступить. Всё прошло великолепно: происходящее снимали четыре камеры, шоу демонстрировалось на большом экране. Композиции их нового альбома, а также уже известные публике были сыграны виртуозно, на одном дыхании. Всё было к месту: и гитаро-органные узоры, и дуэли Блэкмор-Эйри, и слайд-гитара Ритчи в ?Somewhere Over The Rainbow?, и великолепное соло на ударных Кози с вкраплением увертюры Чайковского ?1812 год?. Даже Грэм в этот раз был на высоте, хорошо пел и общался со зрителями. Но, всё же, после их выхода на бис с ?Long Live Rock’n’Roll? и последней импровизации, когда Ритчи для пущего эффекта привычно въехал гитарой в колонку, которая тут же загорелась, в этом составе группа покинула сцену навсегда. Не помогли ни полупьяные просьбы Дона, ни многочасовые мольбы и ползанье по полу безутешного Грэма, ни неодобрительное кряканье Гловера. Кози ушёл. Ритчи в глубине души до самого конца не верил, что это произойдёт, и ему придётся в самые ближайшие дни отправляться на поиски ударника. Хорошие барабанщики, как известно, – товар штучный. На следующее утро Блэкмор без сопровождающих отправился в один из восточных кварталов города, где не так давно в очередной раз расположился кочующий цыганский табор. Этот оживлённый район с лавками, питейными заведениями и мастерскими ремесленников, казалось, был оглушён ярмарочным столпотворением. Цыгане наполнили улицы музыкой, танцами, весельем. Они принесли с собой разноцветных попугаев, распевающих романсы, курицу, которая под звуки бубна несла золотые яйца (не меньше полусотни за раз), учёных обезьян, угадывающих мысли, машину для забвения неприятных воспоминаний и ещё множество других диковин. Постоянно наталкиваясь то на шарлатанов-лекарей, то на человека-змею, то на шестипалого фокусника с ассистенткой (?А теперь, дамы и господа, мы вам покажем смертельный номер...?), Ритчи наконец добрался до пёстрого шатра, возле которого великолепно играл на гитаре искалеченными пальцами непонятно как попавший сюда северный Мерлин – Джанго Рейнхардт. Блэкмор обрадовался. Джанго увидел гостя, прекратил играть и лёгким жестом позвал его в шатёр. В шатре было прохладно, царил полумрак. Здесь располагалась алхимическая лаборатория, состоявшая из простого горна, дистиллятора, перегонного куба с тремя отводами, имитации философского яйца – стеклянной колбы с длинной, тонкой шеей, многочисленных сосудов, кастрюль и воронок. Ритчи с любопытством уставился на это богатство. – Всё ещё разыскиваешь Звезду? – начал Джанго с вопроса. Ритчи кивнул и медленно проговорил: – А всё-таки зря тогда мы от вас ушли, не попрощавшись. Просто мне было стыдно за тех олухов. – Тебе было стыдно, прежде всего, за себя. Не отпирайся. Гитарист опустил голову: – Так как насчёт Звезды? Может, сегодня вы мне про неё расскажете? – Друг мой, о какой Звезде может идти речь, если у тебя сейчас даже нет барабанщика? – Ну, нет. Меня и певец не особо устраивает. А вы осведомлены. – Ещё бы. У тебя это на лбу нарисовано. Всё как всегда. Группа снова разваливается. Ничему-то ты не учишься... А ведь играете неплохо. – И что мне теперь делать? В этой глуши, поди, и ударника-то приличного не найдёшь... – Как знать. Чаю хочешь? – Эт можно. Спасибо. Джанго протянул гостю маленькую кружку с какой-то не особо похожей на чай желтоватой жидкостью. Ритчи выпил. Что это не чай, он понял сразу: вкус был странным, слишком терпким, ни на что не похожим, но выпить всё до последней капли почему-то хотелось. – Человеческая мысль давно уже уничтожила расстояния, – вещал, между тем, Джанго. – Скоро мы все сможем, не выходя из дома, видеть и слышать всё, что происходит, происходило или будет происходить в любом уголке света... Ритчи стало клонить в сон, и как-то неожиданно для себя он оказался на низкой, покрытой мягким ковром кушетке. – ... воображаемое пространство, которое даёт тебе возможность увидеть то, что хочешь. Причем увидеть так, как хочешь... Лаборатория закрутилась и куда-то пропала, гитаристу показалось, что он опускается в какие-то неизведанные глубины. – ... и постарайся запомнить лица тех, кого увидишь... – голос Мерлина уже слышался, будто через толщу воды, слова были едва различимы, постепенно превращаясь в монотонный гул, и наконец совсем стихли.

То, что Ритчи увидел через пару минут, будто в кинофильме, напоминало одну знакомую улицу тарабарского города, в котором он сейчас находился. Но вместо жаркого летнего утра на дворе стоял промозглый зимний вечер. А по рекламному щиту шедшего с оглушительным успехом во всех кинотеатрах примерно десятилетие назад фильма и старомодной одежде прохожих гитарист понял, что перед ним, скорее всего, прошлое одного из восточных кварталов этого места. По снегу брёл с шарманкой какой-то человек. Иногда он останавливался и громко кашлял. Ритчи показалось, что он видит мир глазами того прохожего. Сон становился занятным, и Блэкмор не стал этому противиться.-------------------------- Джузеппе Рондинелли со своим семейством чинно ужинали чем бог послал, когда давний приятель Карло завернул на огонёк к другу и соотечественнику, намеренно сделав большой крюк через пару кварталов. Сегодня он решил не отмечать День Шарманщика в своей съёмной эмигрантской квартирке, больше смахивающей на какую-то мастерскую плотника с верстаком и кучей незаконченных деревянных поделок. Так, хобби. Вот Джузеппе – настоящий столяр. От бога, так сказать. А он сам – что? Когда-то амбициозный, страстный любитель классической музыки, талантливый вокалист (в этом он никогда не сомневался), вынужденный в преклонном возрасте, да ещё и на чужбине, добывать свой хлеб пением под звуки старой шарманки. ?До чего же я докатился! Позорище!? – почти вслух ныл неудавшийся тенор оперной сцены Карло Линкуито, зябко кутаясь в чересчур лёгкую, изрядно поношенную куртку. Конечно, она надета не по сезону, но другой у него попросту не было. Скорей бы попасть в жарко натопленную гостиную, к камину или хотя бы к очагу. Не искусно нарисованному кем-то из прежних хозяев на старом куске холста в его единственной комнате, а к настоящему! Погреть бы свои больные, усталые косточки! Ах, вот и заветная дверь, за которой тепло. Тепло, тепло, господа присяжные! – Мир этому дому! – заявил шарманщик прямо с порога и закашлялся. – О. Карло пришёл. Не зря, видать, снег зарядил с полудня. Садись, выпьем! – пробасил уже порядком нетрезвый Джузеппе. Его нос выглядел слегка сизым, но пока не приобрёл привычного синюшного оттенка: вина в пузатом графине ещё оставалось довольно много, что не без удовольствия отметил наблюдательный Линкуито. Нетерпеливо сбросив у двери свои промокшие ботинки фасона ?Прощай, молодость?, он слабо улыбнулся и опустился на свободный стул у камина. – Чиэра, тащи ещё карпаччо! И прихвати бургеров! – хозяин изобразил на горбоносом лице радушие. Худая, уже начинающая седеть супруга столяра, сухо поприветствовав почти ночного гостя, картинно закатила глаза и поплыла на кухню, мысленно чертыхаясь. Приятели осушили по бокалу тосканского в честь Великого Праздника Всех Шарманщиков и принялись вспоминать минувшие дни. Потом ещё по бокалу... Затем стало ясно, что возлияние затянется надолго. Два черноглазых сына супругов Рондинелли вылезли из-за стола почти сразу после того, как поздоровались с Карло. Впрочем, на этом прилюдная демонстрация их манер закончилась. Тедди убежал в соседнюю комнату, откуда сразу же послышался топот, сравнимый разве что с тарантеллой стада бизонов, и протяжные завывания: ?Do the monkey, Mickey's monkey!? Бобби примостился в углу и принялся что есть мочи лупить штакетиной по сухому полену внушительных размеров, старательно изображая барабанщика. Полено как-то жалобно скрипело, издавая в перерывах странные, похожие на человеческие причитания, звуки. Будущая звезда ударных установок не вела даже бровью и только колотила с ещё большим остервенением. Забавно, но в этом стуке отчётливо слышался какой-то рваный ритм. – А ведь убойно дубасит, второй Бадди Рич растёт. Да и Бобом его не зря окрестили. Музыкантом будет, помяни моё слово! – похвалил мальчишку Карло. – А ну быстро прекратил стучать! Бьёт и бьёт по мозгам и по всему, что видит! И так каждый день. Каждый. Грёбаный. День! – не разделил восторгов подвыпившего гостя Джузеппе. – Давай сюда полено, изверг, спать давно пора!Бобби всхлипнул, но полено отдал. Потом монотонно заканючил: – Па-а-п, купи барабаны! И тарелки! Купи! Ну пожа-алуйста! – Да купи ты уже парню установку, не видишь, что ли, талант у него! – заступился за спиногрыза шарманщик. – Чтоб мы все тут с ума посходили и передохли от разрыва перепонок?! – Ну, зачем же так радикально? Том-том, snare drum, тарелка. И хватит ему пока. Везёт тебе: ты отец. У меня же ни жены, ни детей. Одна шарманка. Где-то ещё баян валяется старый. Вот. Помирать буду, никто стакан воды не принесёт! – А может, в тот момент тебе пить не захочется! – Может... – Карло загрустил: пьяные слёзы наворачивались на глаза. – Никто-то меня не любит, никто не помогает... – Не реви, хотя бы мы тебя любим. – Адын! Ады-ын! Савсэм ады-ын! – Ну, хочешь, я тебе что-нибудь подарю, только не реви. Что бы такое тебе подарить? Во! Дарю тебе, Карло, это полено. Не простое, а золотое. В смысле, озолотит оно тебя когда-нибудь. Превосходное полено, возьми-ка ты это полено, Карло, и отнеси домой... – Э-хе-хе, что же дальше-то? Принесу я домой полено, а у меня даже и очага настоящего в квартире нет, только нарисованный. – Я тебе дело говорю. Вырежи из этого полена куклу, научи ее оперному пению, ну... или там на баяне ?Ты ж мэнэ пидманула? бацать, да и носи потом по дворам. Завсегда заработаешь на кусок хлеба и на стаканчик вина. – Думаешь, хорошая кукла из него получится? – Всенепременно! – Давай, пожалуй, твое полено, Сизый Нос. На том и порешили. В три часа ночи Карло принёс в свою каморку-студию дарёное полено. Он зажёг лампадку, сел на единственный стул у безногого стола и, повертев так и эдак полено, начал ножом вырезать из него куклу. ?Как бы мне тебя назвать?? – размышлял он в течение получаса. Наконец, шарманщика осенило: – Придумал. Я назову тебя Джо. У моего дяди был приятель Джо. Он играл на баяне утром, играл днём, играл вечером, играл ночью. Ещё он иногда пел арии из опер. Правда, за это домовладельцы его постоянно выселяли, и он сменил при жизни штук сорок квартир. А когда он упал с крыши и умер, об этом написали во всех городских газетах. Я надеюсь, что и ты когда-нибудь станешь таким знаменитым! Полное имя у тебя будет: Джозеф Артур Марк Линкуито. Длинное, как и завещали когда-то наши веронские предки. Вот уже у куклы появились волосы, лоб, глаза, нос. Вдруг глаза широко распахнулись и уставились на шарманщика. Карло не подал виду, что испугался, только ласково спросил: – Деревянные глазки, почему вы так пристально смотрите на меня? Глаза мигнули. – Ну и крепкое же у Джузеппе тосканское... – подумал Карло, однако работу продолжил. Теперь он принялся за рот. Только успел вырезать губы, – рот сразу открылся: – Ха-ха-ха! И высунулся из него, дразнясь, розовый язык, а белые зубы попытались больно тяпнуть Карло за палец. Но тот, уже не обращая внимания на все эти выходки, упрямо продолжал строгать, ковырять, вырезать. Сделал кукле подбородок, шею, плечи, туловище, руки... Едва шарманщик окончил выстругивать последний палец, Джо начал колотить кулаками Карло по голове, щипаться и щекотаться. – Послушай, – сказал Карло строго, – ведь я ещё не кончил тебя мастерить, а ты уже балуешься... Нет, так не пойдёт. Надо бы сразу приучить тебя к дисциплине. Джо успокоился и затих. Осталось совсем немного. Из двух последних кусков полена были сделаны ноги с большими ступнями. И, окончив работу, Линкуито поставил деревянного мальчишку на пол, чтобы научить ходить. Джо покачался, покачался на тонких ногах, шагнул раз, шагнул другой, скок, скок, – прямо к двери. Карло едва успел его остановить: – Джо, куда ты? На улицу нельзя без одежды. Посиди и подожди немного! – Я есть хочу! – было первым, что произнёс деревянный ребёнок. – На вот, поешь! – Шарманщик вынул из кармана не самую чистую луковицу, протёр рукавом и протянул этой невиданной кукле. Затем зажёг толстую свечку, взял ножницы, клей, обрывки цветной бумаги. Вырезал и склеил оранжевую курточку, ярко-синие бермуды. Потом смастерил туфли из старого голенища, достал кусок почти чистого трикотажа, начал шить какой-то нехитрый головной убор. Джо с аппетитом жевал овощ, хрустя и причмокивая: – Слышь, а других шмоток у тебя нет? Так давно уже никто не ходит! Сейчас чёрные лосины в моде! Ты кем работаешь? – Шарманщиком. – Понятно. А давай с тобой сразу и навсегда один вопрос выясним. Вот ты меня выпилил, да? Ну и. Получается, в каких мы с тобой отношениях? – Так, это... Ты мой сын. – Точно?! – Ну, да. – Тогда о’кей, батя, а то я думал: ?Одинокий старый мужик выпилил себе пацана...? От неожиданности Карло присвистнул: ?Ого! Вот это мысли, так мысли! И где? В деревянной голове мелкого шкодника! Да уж, с таким надо держать ухо востро...? Пока шил, он задумался ещё крепче: ?Мгм... На вид мальчик постарше будет ребят Рондинелли. Надо бы такого-то в школу определить, и в простую, и в музыкальную а то, бог знает, до чего он тут додумается. Ишь, лосины ему подавай чёрные! О-хо-хо, одни потраты. Ну, да ладно. И где, интересно знать, мой старый баян?? Карло полез под скамью, не без труда вытянул из-под неё потрёпанный, но всё ещё годный древний немецкий баян Hohner Sirena 3, повертел в руках, обтёр пыль: – Вот, Джо, гляди. Это теперь твоя самая великая ценность, береги её как зеницу ока! За ближайшие пять лет ты просто обязан научиться музыке! У нас ведь династия. С сегодняшнего дня слушаем только классику. Опера, сынок, это самое прекрасное из того, что придумали люди... Сын посмотрел на баян, потом на отца, маниакально буравящего инструмент мутным взглядом из-под очков с перемотанной изолентой дужкой, и всё понял. – Чё за трэш! Может, не надо, бать? Может, я, всё же, буём на пристани поработаю, а? Или ещё как стране пользу принесу? – заголосил незадачливый отпрыск. – Не мели вздор, Джозеф Артур. Костьми лягу, но сделаю из тебя музыканта! Богом клянусь, последний золотой на это истрачу! Да у тебя и голос громкий. Всё, завтра запишемся сразу в гимназию и в церковный хор. Будешь петь госпелы в соборе Святого Патрика. И не филонить! Джо терпеть не мог баян. В его понимании и в понимании всех его школьных друзей баян – это было не круто. Он играл на нём уже пять лет и даже худо-бедно научился музыке. Как-то раз, когда отпрыск шарманщика почти отчаялся, бесповоротно осознав, что от баяна никак не избавиться, отец принёс в дом дешёвую электрогитару, протянул её подростку со словами: ?Пора тебе, сынок, инструмент сменить!? Озорник был на седьмом небе от счастья. Когда подрос, он даже собрал из таких же сорванцов свою первую группу, где самолично пел и играл на гитаре (маленькие усилители, никаких микрофонов, у ударника – два барабана и тарелка). Коллектив назывался ?Сумасшедшие шляпники?, исполнял что-то под стать названию на вечеринках, школьных праздниках, днях рождения приятелей. Карло безмятежно гордился бы своим деревянным сыном, если б не привычка Джо всё время попадать в истории и плохие компании. Он притаскивал домой чужие кушетки, утверждая, что сделал их на уроке труда; говорил, что помогает кабельщикам, принося откуда-то огромные мотки проводов, которые потом по четвергам в приёмный день местной скупки сдавал на металл; устраивался на лодочную станцию буём, а позже хвалился, как под покровом тьмы прямо в море ему удаётся незамеченным вытаскивать рыбу из флаговых сетей... Отец пил капли Морозова, потом жаловался на юношу своему другу. Субботним вечером шарманщик был, как всегда, расстроен: накануне Джо снова принёс в школу журнал ?Gay Times? и за деньги показывал его всем желающим. У одного только завуча половину зарплаты выманил. Скандал разразился нешуточный. Предприимчивого ученика пожилая директриса пообещала ?выгнать к чёртовой матери?. Это был уже четвёртый раз за последние полгода, и родитель начал всерьёз беспокоиться, что синьора Скварчалупи, пожалуй, приведёт свою угрозу в исполнение. – Здорово, Карло! – Джузеппе с трудом протиснулся в узкую дверь квартиры шарманщика. – Милости просим, заходи. У меня как раз кагор остался. – Кто у тебя там? Из каморки за холстом, где раньше отец с сыном мирно хранили самогонный аппарат, теперь же сдавали угол двум устрашающего вида амбалам – ?тихим актёрам из ТЮЗа?, – доносились приглушённые стоны и хрипы. – Не обращай внимание. Это артисты, знакомые Джо. Так достоверно репетируют, аж слеза прошибает. Ну, не молодцы ли? Джузеппе недоверчиво покосился на холст с очагом. – Я дико извиняюсь. А у вас утюг имеется? – холст отодвинулся, и из-за него показалась лысая голова одного из служителей Мельпомены. – Да-да. Вон там, возле шкафа, – Карло махнул рукой. – Спасибо. А нагреть его можно? – Да вот. В камине. – Благодарю! – двухметровый детина в спортивном костюме легко подхватил чугунный утюг и деловито сунул его в огонь. Затем скрылся за потайной дверью, из-за которой тут же послышался отчаянный вопль: ?Помоги-и-те!? – Какой вежливый молодой человек! – Джузеппе восхищённо вздохнул. – Так актёры же. Интеллигенция! – Ты чего такой грустный? Опять Джо что-то натворил? – И не говори. Следующие полчаса Карло в отчаянье рассказывал другу обо всех последних подвигах ?этого поганца?, ?шалопая?, ?ветрогона беспутного?, в тоске закатывая глаза, театрально заламывая руки и регулярно порываясь намылить мылом единственную в доме бельевую верёвку. Столяр едва успевал его останавливать и подливать в треснувший бокал некрепкий кагор. Наконец, шарманщик прервал повествование и тихо заскулил, чего полупьяный Джузеппе никогда не мог выдерживать долго: – Пойдём-ка лучше развеемся! В ?Трёх Пескарях? сегодня корпоратив... Нашего Бобби как раз позвали в харчевню на барабанах постучать. Может, и твоего лоботряса куда-нибудь вместо школы пристроим. Карло замотал было головой из стороны в сторону, однако, в итоге уступил дружескому напору и уныло поплёлся в темноту дверного проёма. Стоны с причитаниями всё ещё доносились из дальнего угла, но никого это по-прежнему не волновало. В ?Пескарях? было шумно и накурено. Юный Рондинелли в залихватски сдвинутой на кудрявый затылок шляпе нещадно колотил палочками по четырем барабанам и трём тарелкам из местного клуба, которые его брат с друзьями притащили в заведение месяц назад. Колотил жёстко, технично и складно. Где-то на задворках сознания Ритчи, всё ещё погруженного в глубокий сон, затеплилась надежда: ?Вот он. Тот, кто мне сейчас нужен. Может, не Пейси пока и не Кози, но с перспективой. В нём достаточно животного инстинкта. Недурен, весьма недурен, ловкач итальянский...? Ритчи всегда был уверен: настоящему рокеру очень важно знать, как нужно правильно играть на барабанах. Похоже, Бобби знал. Однако, на минуту отвлёкшееся восприятие опять переключилось на двух собутыльников.

Джузеппе явно гордился сыном. Ему даже было немного совестно, что он приволок сюда расстроенного поведением Джо приятеля. Карло продолжал грустить: – Вот твой мальчик нашёл своё призвание. Я тебя поздравляю, Джузеппе. А мой... Носится со своими ворованными проводами: ?Не волнуйся, батя, мы завтра с Базилио все это соберём и увезём!? Полрайона без электричества оставили. Да если их поймает полиция, то присудят такой штраф, что вовеки не расплатишься. – Может, ещё не поймает. – Знаешь, друг, что-то мне слабо верится. – Карло совсем упал духом.?Теперь пора...? – подумал Джузеппе и с деланным участием произнёс: – Слушай, у меня тут есть предложение по поводу твоего сына. Вчера я с Бобби ходил на прослушивание в группу к одному скандальному заморскому гитаристу в чёрном. Вроде как взяли. Группе для шоу ещё реквизит деревянный требуется, и поющие ребята вполне подойдут. Так тамошний менеджер предложил продать Джо в их в театр, то есть, на вокал. – Как это? Продать? А за сколько? – Пять десятков золотых. Хорошая цена. – Ну, нет, Джузеппе. Я не могу. – Ты сам подумай. У тебя же из-за него проблемы. Он хулиган, вести себя не умеет, провода эти, опять же. Он тебя под статью подведёт. А потом. Я уже взял предоплату. Вот. Двадцать штук. Новенькие. У нас будет пять десятков золотых, Карло! – Джузеппе, это всё-таки мой сын. Давай хотя бы за семь. – Договорились. Значит, план такой. Он приходит, ты его отвлекаешь, и я его сзади... – Нее, так не получится, он же из дерева. – Тогда я его усыплю хлороформом. Свяжем и отдадим тому гитаристу. – Привет, стариканы! – на свободный стул за столиком плюхнулся Джо: невысокий, в кожаной куртке и чёрных лосинах. – Здравствуй, сынок, а мы только что о тебе говорили... – голос Карло предательски дрогнул. – Это, бать, такое дело. Директриса в полицию позвонила, еле убежал. Я ёлку из зала в школе унёс и продал. Ненавижу рождественские ёлки. Так и тянет в рог дать тем, кто эти ёлки им прямо из леса таскает. И все: ?Новый год, традиция, игрушки-гирлянды...? Охренеть. А если б у деревьев была такая традиция – наряжать мёртвых людей? Ну и... говорят мне перед тем, как я свалил: иди, мол, в лес за ёлкой опять. А я не пойду из принципа. Своих жалко. И ещё там волки. – Ну, и сходил бы, раз поймали с поличным. Что за глупые предрассудки? Волки не едят дерево! – шарманщик всё ещё чувствовал себя скованно. – Там бобры и белки. Помнишь, я позапрошлой зимой пошёл в лес, так пришлось потом скорую вызывать, чтоб из меня белку вытащили? Да что ты так напрягся-то, батя, что в первый раз, что ли? В тот момент Джузеппе, который за мгновение до этой тирады встал со своего стула, будто бы по важному делу, попытавшись зайти за спину Джо, начал действовать. Он явно намеревался скрутить парня и уже достал хлороформ. Всё произошло молниеносно. Через несколько секунд столяр с шарманщиком валялись на полу, громко стеная и схватившись – один за живот, другой – за раненую кисть правой руки. Пока к столику дебоширов спешил охранник, собираясь выдворить их из харчевни, Джо выговаривал незадачливым похитителям: – Ну, вы, как дети, честное слово. Вы чё, забыли, где я вырос?

– Где? – столяр пытался остановить кровь. – В лесу! Там каждый Новый год мужики с топорами. По весне – мебельщики. Дятлы, те ваще постоянно. Да мне на секунду расслабиться нельзя. Тебе, Джузи, ещё повезло, что я пальцем только твою руку проколол. А мог бы и бочину пырнуть. А ну, давай сюда банку! – сын шарманщика выхватил у раненого флакон: – Хлороформ? Вы вообще в школе учились? Я ж деревянный, я поглощаю углекислый газ и выделяю кислород. В следующие несколько минут два официанта и охранник выгоняли нарушителей на мороз. На морозе Джо, казалось, начал злиться ещё сильнее: – Колитесь, какого... вы всё это устроили! Быстро! – Да просто Блэкмор предложил за тебя хорошие деньги. Вот мы тебя и продали ему. Песни петь, ну, или на реквизит для концерта. – Про-о-дали. Какой ещё реквизит? Это я-то, по-вашему, реквизит?! У вас вообще Средневековье какое-то, вам не кажется? Чё, нельзя было по-нормальному, через отдел кадров, с трудовой, чтоб стаж шёл, а? – Мы как-то не подумали. – Не подумали? Ладно, пойду сам устроюсь. – Сам? Без документа об образовании? – Сам. Зря, я, что ли, диплом пединститута в переходе покупал? Из вас импресарио вообще никакие! А я, может, всю жизнь о сцене мечтаю. Поклонники, свет софитов, все дела. Даже ?Since you been gone? втихаря выучил. Кстати, сколько там замшевый за меня предлагал? – Пятьдесят золотых. – Так ваще ништяк. Пока, импресарио. Since you been gone, I'm out of my head can't take it... Но в тот сакраментальный момент, когда Джо хотел гордо удалиться, бросив посреди улицы отца с приятелем, над его ухом послышалось, невзирая на юный возраст, уже достаточно знакомое и залихватски удалое: – Именем Тарабарского короля! По всей видимости, возмездие в лице вызванных достопочтенной синьорой Скварчалупи полицейских наконец-то настигло его. – Джузи, десять золотых гони, – откуда-то донёс ветер шёпот Карло перед тем, как всё вокруг закрутилось и пропало. ?Твою дивизию.... И что этот Мерлин, будь он неладен, в кружку налил? Единорога мне в конюшню...? – Ритчи раздражённо потирал виски. Но – странное дело – голова поболела всего пару минут и прошла. Она вдруг стала удивительно ясной, а сил неожиданно прибавилось. Хотелось действовать, немедленно свернуть горы. Гитарист огляделся: цыгана в шатре не было, а пурпурный свет заходящего летнего солнца уже пробивался сквозь широкие щели тентовой ткани. ?Ну, надо же, уже вечер. Сколько я тут проспал?? – Ритчи медленно поднялся с кушетки и двинулся к выходу, но, запнувшись о валявшуюся на полу золочёную маску ассирийского дракона, покачнулся и локтем зацепил какую-то склянку, стоявшую в правом ряду на старинном столе алхимика. Склянка ударилась о каменного Анубиса и разлетелась вдребезги, а на ковёр вытекла какая-то лиловая жидкость, которая моментально испарилась, наполнив пространство запахом озона. Тут же в воздухе зависла полупрозрачная фигура покойной звезды бродвейской сцены Джона Берримора в парадном мундире Ричарда Третьего и громоподобно провозгласила: ?Коня! Коня! Полцарства за коня!? Этого Ритчи уже не вынес: через две секунды, словно одержимый, король бриттов-рокеров полевым галопом летел не разбирая дороги к мраморному фонтану в соседнем переулке. В тот момент, когда Ритчи поравнялся с фонтаном, от него отделилась невысокая фигура кого-то, за минуту до этого созерцавшего голубые отблески летящих в бесконечность водяных потоков и вдруг некстати вспомнившего, что ему надо бы не прохлаждаться, а давно идти по своим делам. Со всей дури гитарист налетел на незнакомца, едва не сбив того с ног. В ответ полились потоки отборной итальянской брани. Кудрявая голова повернулась, и Ритчи тут же узнал молодого барабанщика Бобби из своего недавнего наваждения. Сказать, что Блэкмор удивился, – ничего не сказать. Несколько мгновений он изумлённо таращился на младшего Рондинелли, потом, наконец, нарушил молчание: – Ты ж тот ударник из ?Трёх Пескарей?!

– Каких ещё пескарей? Закусывать надо! – А где Буратино?