Часть четырнадцатая. Чёрная замша Smooth DancerА (1/1)

Наступившее Рождество принесло с собой хмурое утро, а также – не исчезнувший волшебным образом ворох извечных проблем. Пока кудрявая голова спящего Яна крепко прижималась к жёсткому плечу гитариста, а сильная рука, по всей видимости, намеревалась никогда и никуда его не отпускать, хочет он того или нет, Ритчи старался о проблемах не думать. Не было желания снова терять это хрупкое, почти эфемерное счастье хотя бы на миг. Гиллан был ему нужен. По крайней мере, теперь, когда парень в чёрном в полном раздрае и точно не знает, куда ему дальше двигаться.

Ритчи лёг поудобнее, крепче обняв певца. Боги, как же с ним хорошо! И ведь совсем не меняется, чёрт лохматый: всё такой же сладкий-сладкий, милый и родной, как тогда, в самом начале их непростого, полного приключений, пути. Стоит только до него дотронуться – и всё – пропал, забыл, как хотел что-то сказать, возразить, на чём-то настаивать или от злости просто двинуть покрепче (за дело, естественно).

А раньше… Бывало, дрались и ругались они почти так же часто, как и потом бурно мирились в постели. Чаще всего любовная лодка разбивается о быт именно тогда, когда видеть друг друга каждый день не в розовых тонах, а со всеми экзотическими чертами и недостатками становится не просто привычно, но даже мучительно. Особенно, если эти двое – таланты, каких поискать, – и… мягко говоря, пара, совершенно не одобряемая косным обществом (будь оно неладно, но не ехать же им, в самом деле, на необитаемый остров!).

Трения начались почти сразу после выхода пластинки ?Файербол?, которую Ян считал лучшим из того, что они написали, а перфекционист и вредина Ритчи явно недолюбливал. Блэкмор много, чего не выносил: к примеру, единственную балладу, пожалуй, самого известного их диска ?Machine Head? ?Когда слепой плачет?, так на нём и не вышедшую. Не любил, когда не они выступали последними, безжалостно тыкая подожжённой паклей в динамики облитой бензином аппаратуры так, что взрывами чуть не сносило сцену. Ему не нравилось, когда с ним спорили, указывали на недостатки, он не терпел загулов, пьяных выходок бунтаря-Гиллана, таким способом боровшегося с упрямой неуступчивостью своего более чем друга и произволом недальновидных менеджеров, выжимавших из уставшей группы нескончаемыми гастролями последние соки (успех шестого альбома, по их мнению, нужно было закрепить в ходе интенсивных концертных туров). Да и вообще, когда-то на заре туманной юности нового музыкального коллектива вызов Ритчи из Германии Лордом и Кёртисом подозрительно напомнил вызов джинна из бутылки: позже держать народ в ежовых рукавицах и в грубой форме решать, кто здесь играет плохо, а кто очень плохо, для Блэкмора стало вполне естественным.

Ян, для которого безоблачная психологическая атмосфера в группе имела решающее значение, был склонен к экспериментам и поискам, Ритчи же хотел, чтобы всё было жёстко, резко и ?по-рокерски?. Уже в семьдесят втором со стороны это напоминало непримиримую вражду. Но музыка получалась качественной, а альбомы – платиновыми. – И как это вы терпеть друг друга не можете, а на сцене – великолепная игра, полное взаимопонимание, смех и невыносимая лёгкость бытия? В чём секрет? А ну, поделитесь! – недоумевал народ. – Ага, сейчас соберём по этому случаю пресс-конференцию и расскажем! Абсолютно всем…

Гловер знал обо всём точно. На пике конфликта (Не пяди назад!) басист пытался их мирить, но безрезультатно, потому и отправился со слезами в свободное плавание летом семьдесят третьего. Три месяца он не выходил из дома: старая болезнь обострилась, Роджер тяжело переживал всё случившееся. Жить не хотелось. Однако он выдержал – не умер, не сошёл с ума. Поэтом Гловер был и раньше. Точнее – автором текстов. И недурным автором, надо сказать… Пресс-конференции, помня о своей шальной манере – в запале говорить с журналистами искренне, несдержанно и явно лишнее, – Ритчи большей частью игнорировал. Как правило, он издевательски заявлял, что купает своего кота, поэтому прийти именно сегодня ну никак не может, однако в другой раз непременно посетит мероприятие. Пусть Ян и другие сами отдуваются! Остальные члены группы делали вид, что ни о чём не подозревают. Потом они в полной мере испытали на себе все истерики, чудачества, перепады настроения так некстати расставшегося с Яном Ритчи. Но Блэкмор всегда оставался гением – на работе это не сказывалось. Гиллан же, как ему тогда казалось, бросил музыкальную карьеру навеки. Чуть раньше с горя он запил. По-чёрному… ?И почему так вышло?? – сейчас, по прошествии пяти с лишним лет, Ритчи не мог ответить определённо. Когда Ян оказывался рядом, гитариста просто засасывало почти против воли в водоворот событий, замешанный на чувствах, не поддающихся никакой логике. Чувства не были сильной стороной Блэкмора. Чувственность – пожалуй (от предков цыган ему досталась огненная страстность и магическая притягательность). Но никак не сами чувства, понимание их тонкостей, адекватное выражение. Он всегда был эмоциональным, однако почти во всём видел чёрное или белое: ?Я это буду делать или не буду делать никогда; мне это либо нравится, либо не понравится вовеки!?

В том, что Ритчи не замечает полутонов, его обвинял не только Ян, но нередко и барабанщик Пейси. И даже Джон – бог оргАна и клавиш, честь и совесть великой группы. Годы спустя Лорд часто корил себя, что в тот момент не вмешался на правах старшего, а наоборот, привычно скрываясь от несовершенной реальности в возвышенном мире музыки, позволил чудовищному недопониманию расти, как снежный ком. И тогда, в семидесятых, и через много лет органист нередко думал о том, что стало бы с ?Deep Purple?, если бы все члены Mark 2 были теми, кто никогда не ссорится, а сохраняет дружбу навеки. Его окончательный вердикт – ?Мы бы непременно покорили весь мир!? – никогда не менялся. И ведь как раз после оглушительного триумфа ?Machine Head? всё окончательно покатилось под откос. Когда это движение по наклонной стало вполне очевидным, все по-прежнему старались делать вид, что ничего серьёзного не происходит. Не придавали особого значения. Да и зачем? Группа много зарабатывает, спрос на билеты бешеный. Наконец-то по продажам они обошли всех: от ?Led Zeppelin? до Элвиса и даже ?Beatles?. Гигантская волна пёпломании в то времязахлестнула многих: в Глазго перекрывали улицы, в Токио разнесли зрительный зал в щепки, массовые беспорядки фанатов злили полицию… Они пережили точку невозврата, когда Ритчи, вечно мечтающий об идеале (идеальной группе, идеальных товарищах, идеальной музыке и, что было страшнее всего, – о собственном, карманно-идеальном, интенсивно и удушающе любимом Яне Гиллане), неизбежно упёрся в каменную стену суровой реальности. В фантазиях этого мистика Ян был этаким прекрасным принцем, посланным ему лично судьбой и звёздами из глубины веков и прошлых воплощений. Он должен был всегда держать марку рыцаря без страха и упрёка, намереваясь стать величайшим вокалистомв мире (Куда там Бобби Планту!), и шаг за шагом подниматься на вершину Олимпа, в то же время восхищённо внимая каждому бриллиантовому слову Ричарда Великого (Как же иначе? Тот ведь всегда прав, а если вдруг не прав, то читай пункт первый: ?Я всегда прав, потому что непоколебимо верю не только в свои средневековые замки, но и в главенствующую роль соло-гитары!?). Более рациональный, Ян был не согласен с таким положением вещей в корне, не берёг голос и регулярно напивался перед концертами. Теперь, куда бы они ни пошли, ?Deep Purple? неизбежно были в центре внимания: развлечений полно, они всегда доступны. Что и говорить, а развлекаться Гиллан научился. Кем он был раньше? Простым парнем из бедного квартала, не посещавшим рестораны за неимением денег, никогда не жившим в дорогих отелях, не избалованным вниманием богатых, блистательных женщин. Бесспорно, он красив и талантлив, но этого мало, если ты беден, а Госпожа Удача пока даже не думает тебе улыбаться. Его скромная и вполне ожидаемая карьера в ?Шестом Эпизоде? не доказала обратного, лишь подтвердив правило. Неожиданно как снег на голову свалившийся успех, безусловно, смущал, заставлял чувствовать себя не в своей тарелке. Чтобы скрыть смущение, вокалист регулярно совершал возмутительные поступки: пьяные скандалы, споры, драки, вечеринки до утра стали обычным делом…Чародей взмахнул волшебной палочкой: теперь карманы всегда наполнены деньгами, их любят и узнают, в баре уже не нужно ничего покупать – накормят и напоят бесплатно. Искушений много. Добавьте сюда хроническую усталость от постоянных перелётов, выступлений, нескончаемых развлечений, и вот оно: неизбежная потеря ощущения реальности происходящего. Ян чувствовал, что медленно сходит с ума. Да и не он один: измученные Лорд, Пейс и Гловер тоже недалеко от него ушли. С Ритчи творилось что-то невообразимое. Он был вечно всем недоволен, указывал Яну, как петь; постоянно всех учил: ?Ты будешь играть это, ты будешь играть то!? Подобное, конечно, музыкантам не нравилось. ?Думай больше о своей гитаре, а мы будем заниматься нашим делом! Потом посмотрим, что из этого выйдет!? – неизменно отвечали они. Гитарист обижался и надолго замолкал. Масла в огонь подливала внезапно появившаяся и сокрушающая всё на своём пути ревность Блэкмора. Гиллан не был святым. И ревность это подпитывало. Тот мальчишка – как потом оказалось, он был заштатным репортёром мало кому известного жёлтого журнальчика, специализировавшегося на музыке и знаменитостях, – следовал за Яном буквально по пятам, влюбившись безнадёжно и, как ему, в своём юношеском максимализме виделось, навеки. Сначала он настырно собирал автографы, норовя каждый раз пробиться с толпой самых преданных фанатов к певцу в гримёрку. Позже Пёплы начали его узнавать, когда он маячил, размахивая руками, в первых рядах зрителей почти на каждом концерте. Однажды неугомонный поклонник победоносно высыпал перед Гилланом ворох фотографий, где они с Ритчи то бурно ругались, по всей видимости, обсуждая, кто из них нынче альфа-самец месяца, то вполне недвусмысленно пытались исправить ситуацию. Этот шельмец каким-то образом умудрился заснять ну совершенно не дружеские объятия в момент их бурного примирения. И где ему удалось тогда так удачно спрятаться? В глубине души вокалист знал, что подобное когда-нибудь произойдёт: шила в мешке не утаишь, рано или поздно появятся фотографии, поползут слухи... О том, что снимки завтра же украсят первую полосу какой-нибудь газеты или обложку журнальчика, свидетельствовали огромные, злые и полные слёз глаза парня, чем-то напоминавшего Ритчи в ранней юности, для которого мир буквально перевернулся, а без того призрачная надежда исчезла в момент прозрения: кумиры забыли об осторожности. То, что он попросил в обмен на плёнку и негативы, Яна слегка озадачило. Гиллан всегда был добр и внимателен к своим фанатам, в отличие от мрачного Блэкмора, не выходившего на бис, если публика того не заслуживала… И надо же было Ритчи тогда зайти в гримёрку в самый неподходящий момент, а потом от гнева чуть не разнести дверь! Да ничего ведь и не было. Воображение само дорисовало ему недостающие детали. Никакие извинения и ?Это не то, что ты подумал!? не помогли, а только всё усложнили. Конечно, гитарист понимал, что взбесился напрасно, обвинения, в общем, беспочвенны, но… Шантажист не являлся девушкой, которую бы, пусть и со скрипом, но можно было простить. К тому же, Ритчи он вдруг показался восемнадцатилетней копией его самого, что злило ещё сильнее. Сквозь зубы Блэкмор цедил: – Больше не смей меня трогать и не заходи на мою часть сцены, иначе я врежу тебе гитарой, распутная сволочь! – Без тебя найду, кого потрогать! И моя микрофонная стойка длиннее – только рискни – огребёшь по полной! Я не собираюсь общаться со зрителями на одной части сцены. – Катись с моей половины, я за последствия не отвечаю! – Чёрта с два! Моя работа – ходить из стороны в сторону. И я буду стоять там, где хочу! – Не выношу, когда мне мешают играть!! – Ну, если хорошо попросишь, я так и быть не буду ходить перед тобой, когда ты там играешь своё драгоценное соло, придурок!! Драки на стойках и гитарах всё же имели место. Теперь Ритчи был закрыт: Ян больше не мог до него достучаться, нащупать где-то на энергетическом уровне, связаться телепатически на тонком плане, как легко делал ещё пару месяцев назад. Блэкмор стал тёмен и непроницаем, как его неизменная шляпа и чёрный замшевый наряд. К слову, замшевыми были и ритчины знаменитые ковбойские ботинки, в которых он частенько щеголял года с семидесятого. Как правило, музыканты группы одевались с интеллигентной простотой, выгодно отличавшей Пёплов от всех этих лондонскихденди, обожавших женские блузки. В блузке иногда мог появиться, пожалуй, только Пейси, да и то – по особым случаям. Обычно он лупил палочками по тарелкам и барабанам почти нагишом. Пресловутая блэкморова замша вкупе со шляпой сначала попросту веселили не жаловавшего пугающую мистику Гиллана, потом же, когда он и Ритчи были уже по горло сыты друг другом, начали тихо бесить. Бесила даже не эта нарочитая мрачность имиджа. Больше всего раздражало то, что гитарист, похоже, обиделся не на шутку, окончательно закрылся от него, надёжно спрятав страстную, трепетную и любящую душу за непроницаемой пеленой отчуждённости (?Не хочешь делать, как я говорю, тогда получай, фашист, гранату – больше не добьёшься от меня ничего!?). Ян досадовал и упрямо пытался до него достучаться, но солнце, как известно, ?не светит по ночам?. Ритчи, свято веря в свою абсолютную власть над тем, кого он так горячо любил, продолжал давить кажущейся холодностью, пытаясь сломить дух, переделать под себя, кардинально изменить своенравного потомка гордых шотландцев. Не тут-то было: Гиллан не сдавался и отвечал в своей манере – словом и делом. Особенно – словом. Едким и ироничным: – Ты хочешь править миром, а ведешь себя, как девчонка с ложной беременностью. Милый, гордыня – смертный грех, уничтоживший многих. Она раздувает! Рано или поздно это погубит и тебя … – Что ты сказал?! – Что слышал!! Я любил тебя и хочу любить снова, но ты ведь не даёшь: скрываешь душу, оставив мне тело. Я не буду терпеть это вечно, свободу – попугаям! – Рассказывай сказки, у тебя зависимость! – Посмотрим. Я уже написал письмо менеджерам, что летом ухожу из группы. – Тогда я тоже уйду! – Валяй. Попытайся. Гитара – всё, что ты умеешь. Хотя рок-н-ролл ты танцуешь как никто, в постели – секс-машина, каких поискать! – Чёртов болтливый ублюдок, быстро иди сюда, сегодня я сверху! – А как же ?никогда не трогай меня больше? и разное бла-бла-бла? – Ну, не до такой степени… Я себе враг, но не настолько! – И кто из нас теперь распутная сволочь? – Заткнись и не мешай мне расстёгивать этот ремень! Боже, что за пряжка… И какие пижоны тебе его продали? – А дьявол их знает, какие-то две герлы с Риджент-стрит... Подарили… Даааааа, вот так, именно тааак. Оооо… Риитчи, не останавливайся… Ты луучший!Занавес. Подобные препирательства в самые сокровенные минуты происходили теперь почти всегда. Их близость стала резкой, сладострастно бездушной, мучительно долгой и изнуряющей. На грани болевого порога. Причём, не только физического. После такого тоска и опустошённость долго не проходили у обоих. Они медленно катились к тому, чтобы вообще не разговаривать даже в такие минуты, с какой-то мрачной радостью получая и доставляя друг другу острое наслаждение тела, но не души: ?Просто секс, детка, ничего личного!? Это заставляло сердечные раны кровоточить с каждым днём всё сильнее. Вряд ли, это был подходящий момент, чтобы писать новый альбом, но они всё же решились. После ледяных коридоров Монтрё вилла на окраине Рима была величайшим счастьем и обещала если не идиллию, то хотя бы нормальные условия для плодотворной работы. Просторный дом (гостиная, столовая, кухня, несколько спален, бассейн), внушительный флигель, который планировалось приспособить под место для записи … Однако знаменитая передвижная студия ?Rolling Stones? решительно туда не входила: из-за низкой арки ворот машина не могла проехать на главную территорию. Пришлось таскаться за треть мили в комнату прослушивания. Во время этих прогулок Ян часто задумывался: почему Ритчи в этот раз не поселился со всеми, почему работа не клеится, а из него самого, по капле, но всё же весьма ощутимо, каждый день уходит радость и, кажется, даже сама жизнь? Когда хотел, Блэкмор мог быть очень отстранённым. Это происходило и сейчас. Они почти не общались. Что-то сломалось: им обоим было обидно, искренне простить и отпустить ситуацию не получалось. Певец был готов окончательно примириться. Готов был он. Но не Ритчи... За достаточно долгий период группа записала только две песни: ?Женщина из Токио? обошлась им в восемь тысяч фунтов. Все работали не так дружно, как раньше. Если у кого-то появлялась свежая идея, к ней относились без особого энтузиазма, хотя ещё совсем недавно в Монтрё они с нескрываемой радостью развивали любую тему. Ритчи настаивал, чтобы группа шла его путём, остальные этого явно не хотели. Чужие идеи Блэкмор порой принимал в штыки: казалось, он находился в каком-то своём иллюзорном мире, до конца не воспринимая то, что ему говорят, и, развалившись в кресле, молча смотрел в пустоту исподлобья. Потом вдруг резко вставал, начинал играть какой-нибудь потрясающий рифф. Все подключались, понимая, что это по-настоящему здорово: ?Вот оно! Давайте это запишем!? Но Ритчи не разрешал: ?Нечего это записывать! Издам сольным альбомом!? В конечном счёте, дошло до того, что Гиллан, Гловер и Лорд музицировали в доме, а Блэкмор и Пейс – в гараже. ?Если ?Deep Purple? всегда так записываются, то скорый распад неминуем!? – вздыхали на страницах газет итальянские журналисты. Но даже так неслаженно они трудились не каждый день. Вместо этого все купались в бассейне, пили вино, резались в карты. Вставали и ложились спать поздно: никакого порядка… Ритчи был единственным, кого подобное положение дел не устраивало. Не принимая участия в общих развлечениях, он вставал с рассветом и, когда остальные ещё только просыпались, уже успевал пообедать. Однако ощутимых результатов не было и у него. Пластинка рождалась в муках. В итоге всё было брошено к чертям ради французских концертов, и они перебрались в Германию, где всё-таки дописали седьмой альбом, по мнению группы, весьма далёкий от идеала и уступающий ?Machine Head? по всем параметрам. Немецкая земля оказалась более щедрой на урожай: сочинили и записали шесть новых песен. При оформлении обложки ?Who Do We Think We Are? использовали фотографию земного ландшафта, сделанную со спутника НАСА. А идея разместить на этом фоне мыльные пузыри с вписанными в них фотографиями музыкантов стала пророческой – состав Mark 2 оказался недолговечным, на этот раз они завершали своё сотрудничество. Последние концерты и записи выявили очевидное: усталость, перенапряжение, хроническая нехватка времени и преследующие всех болезни – от проблем с желудком и ?гастрольного? гепатита почти всех членов группы до сломанных о звукопоглощающий экран в порыве залихватской удали пальцев Гиллана – сделали своё дело. Творческая работа была почти невозможна, они окончательно закрутились в карусели бесконечных альбомов и турне. Развязка приближалась. Яркое солнце, озарявшее мир своим светом, пропало за тучами: Ян стал грустным, каким-то робким и сдержанным. Он всё меньше улыбался и отрастил бороду, подсознательно стремясь отгородиться от внешнего мира. Самый тяжёлый период его жизни наступил: настоящий, живой, такой родной, Ритчи не возвращался, окончательно затерявшись в зеркальных коридорах лунного мира иллюзий. То письмо об уходе было криком о помощи, которого никто по-настоящему так и не услышал. Концерты, между тем, проходили успешно. Играли на больших площадках перед огромным количеством слушателей, но в то же время чего-то не хватало. Великой цели уже не было: группа перестала быть дружной семьёй, менеджеров волновала только прибыль. Вне сцены всё становилось ещё печальнее. Куда пропали искренние улыбки, радость, блеск в глазах? Куда подевался дух рок-н-ролла? Ян бы отдал все свои деньги, первоклассные отели, лимузины, личных помощников за одно-единственное выступление в каком-нибудь небольшом клубе или пабе. Как раньше, когда их ещё никто не знал, когда музыка рождалась прямо на сцене и заражала всех одинаково. Важнейшие элементы их жизни отсутствуют. Неужели только он один это видит? Нет, похоже, другие в курсе. Но им наплевать! О'кей, тогда будет всё равно и ему. Наконец Ян убедил себя, что ему плевать, развалится группа в этом году или нет. И это на пике славы! Гиллан переставал чувствовать себя неотъемлемой частью коллектива. То было мрачное время. Постепенно вся эта затея превращалась в кошмар. Нервы были расшатаны. Обычно в полдень в день концерта его мучили непрекращающиеся боли в животе. Ян плохо с этим справлялся: он слишком много пил тогда перед тем, как выходить на сцену, и вёл себя нагло, вызывающе, доводя до белого каления и так глубоко расстроенного происходящим Ритчи. Немудрено, что седьмой альбом они дорабатывали по отдельности, что в некоторой степени развязало ему руки и позволило сделать то, что он сделал под занавес. Как всегда, сначала записывалась инструментальная подкладка, потом – сольные партии, и уже после всего этого в студии оставался Гиллан, чтобы наложить вокал. При таком принципе работы остальные музыканты не знали ни того, какими в итоге будут слова, ни даже окончательной мелодии. Изначально он планировал, посвятив Ритчи текст песни, всё же вернуть любовь и взаимопонимание, но… Достучаться не получилось. Ян окончательно решил уехать, оставив всё как есть. По крайней мере, пока. Так родился ?Smooth Dancer?, ?ловкий танцор? со своим ?умением танцевать рок-н-ролл?. Свое тогдашнее отношение к горячо любимому человеку в одежде из черной замши Ян изложил в хлёских, рубленых фразах, которые естественно были наложены на музыку в отсутствие самого героя: ?Я – птица свободного полета. Тебе никогда не сломить меня, хоть ты и пытаешься убедить, что обладаешь магической силой…? ?Я хотел бы понять твои мысли. Я пытался поладить с тобой. Но ты непроницаем в своей черноте, и я не знаю, как быть…? ?Ты прочтёшь в моих глазах (ты это умеешь, ещё не разучился), что на этот раз я не блефую…Не трать на меня своё время... Кажется, ты свихнулся, но твои идиотские поступки меня больше не заботят…?

?Милый, ты единственный, кому не дано увидеть солнце, ведь оно не светит по ночам…? ?Знаешь, когда-то я тебя любил и хочу полюбить снова, но ты не даёшь мне повода…? Ритчи хорошо помнил, как впервые услышал это на уже готовой пластинке. Вот тогда, по-настоящему испугавшись, он окончательно понял, что потерял самого близкого и родного ему человека. Потерял? На год, на два? Навсегда? Неет! Только не это!! Первым порывом было – вскочить и бежать туда, к нему, просить прощения. Но гордыня никуда не пропала, Ян слишком хорошо знал Ритчи и не ошибался на его счёт: гнев, злые слёзы лишь усиливали обиду. Только одна мысль была отчётливой: ?Всё. Это конец. Доигрался хрен на скрипке, точнее на Стратокастере…? А Гиллан…он-то, он… Вот как он со мной! Во всеуслышание, значит! Рупор эпохи, блин, чёрт его дери… Ну, я тебе устрою, я тебе покажу! Я тебя... Наверное, верну когда-нибудь. Не сейчас. Но верну. Почти сразу слёзы досады и бессилия сменил истерический смех. Но он не был бы Ритчи Блэкмором, эксцентричным и непредсказуемым, если б не появилось ни слёз, ни смеха. Гловер как-то обронил: ?Я не думаю, что Ритчи тогда "въехал" в то, что написал Ян…? Сто тысяч ха-ха! Именно потому, что три ночи не сомкнул глаз, он отомстил по-своему: сделал вид, что вообще не обратил на всё это внимания, и подобные вирши не имеют к нему, Великому и Ужасному, никакого отношения. А что вы хотели? Песня-то хорошая, он сам записал для неё гитарную партию... Хотя, кого он обманывает? Эта ?Чёрная замша?, как и более нейтральный ?Человек в чёрном? стараниями Гиллана теперь приклеены к Ритчи намертво: не оторвёшь. Почему-то вспомнилось обращённое к нему другое стихотворение Яна, наивное и искреннее. Из вечных гилланских записок на манжетах-салфетках, придуманное за год до ?Танцора? (он знал его наизусть): Ты напомнишь мне,

Что такое любовь? Если я позабуду,

Ответишь мне? Почему с губ срывается только вздох, В темноту

Летят междометия? Неужели, ты тоже

Знаешь едва, Что на карте Звезды отметили? Неужели, не стать

Нам с тобой никогда Счастливее всех на свете? – Конечно напомню. Наверное, ?что такое любовь? в этом изначально абсурдном мире они по-настоящему за эти пять лет узнали оба. Насчёт ?счастливее всех на свете? Ритчи не обещал, в силу специфики их связи, но стать просто счастливыми легко, теперь он даже точно знал, как. Ну и мысли! Вот и старайся не думать о трагикомедии собственной жизни. Он давно простил певцу ту дерзкую выходку, понимая, что тогда тот попросту хотел наладить их расшатывающиеся отношения, а вышло… как вышло. Гитарист внимательно вглядывался в красивое лицо спящего, потом, не удержавшись, поцеловал. Ян, казалось, почти проснулся и сгрёб Ритчи в охапку, прижимаясь ещё крепче. Блэкмор чувствовал его желание: ему хотелось даже во сне. То же самое сейчас происходило с ним самим. Теперь всё будет по-другому.