Глава 3. (2/2)

Хуже безответных чувств могут быть только чувства к тому, с кем отношения заведомо обречены на провал. Я знала, что с Витей мне вместе не быть, но все равно тешила себя глупыми мечтами. И каждый раз переступала тонкую грань. Если раньше я стремилась скрыть свои эмоции, закипающие в присутствии Пчелкина каждый раз, то теперь мне хотелось показать ему. Дать понять, что происходит и, возможно, позволить отреагировать. Хоть как-то. Лишь бы не остаться в неведении навсегда. Моя единственная подруга была права — я боялась, что однажды мне придется пожалеть о молчании. Потому теперь возвращалась в знакомый двор, петляя между многоэтажками и пытаясь сократить путь.

Я пересекла пустырь, прошла мимо до боли знакомой беседки и незаметно вышла к нужному подъезду. Подняв взгляд вверх и увидев тусклый свет в нужном мне окне, почувствовала первые отголоски нарастающего сомнения — что я здесь делаю? Вдруг дома его родители? Что я им скажу? И что ему скажу?

Пока я думала, из подъезда вышел мужчина, держащий на поводке пуделя. Я отступила в сторону, пропуская их и ловя на себе взгляды, исполненные подозрительности. Конечно, время приближается к полуночи, а у подъезда стоит одинокая девчонка сомнительного вида — в том, что это действительно так, я не сомневалась. События минувшего вечера явно дали о себе знать. А затем, пока дверь не закрылась, шагнула в темноту подъезда.

На нужный мне этаж я поднялась быстро, без сожаления преодолев пролет, на котором недавно проводила ночь. И, словно боясь передумать, нажала на кнопку звонка. Вдавила ее пальцем с такой силой, словно желала уничтожить за лишние соблазны, и держала до тех пор, пока за дверью не раздались шаги. Услышав щелчок замка, я сделала шаг назад и глубоко вздохнула. Что же, уже поздно отступать.

— Ты? — Пчела появился на пороге и удивленно приподнял брови. Он уже стянул с себя грязную куртку и теперь, стоя в полумраке квартиры в джинсах и светлой футболке, казался слишком уютным и своим. Я поджала губы, стараясь не сказать лишнего, и неопределенно повела плечом. Пчела же расценил молчание за красноречивый ответ, потому как отступил в сторону, пропуская меня в квартиру, — Заходи.

Я шагнула вперед, старательно избегая прямого зрительного контакта с Пчелкиным. Теперь идея прийти сюда не казалась мне такой уж хорошей. Более того, я чувствовала себя по-настоящему жалкой в своем стремлении урвать лишние мгновения наедине с ним. И, что хуже всего, мне казалось, что в этот самый момент он все понимал. Может быть, даже сочувствовал малолетней дуре. Но жалость была точно не тем чувством, которое мне хотелось пробуждать в Вите.

— Не помешала? — сняв обувь, я прошла в комнату. Единственную, в которой горел свет; Витину комнату. Тот направился следом за мной. Уже переступив порог его спальни, я обернулась и невольно зацепилась взглядом за чужую рассеченную бровь. Рука непроизвольно потянулась к ране, но Витя ловко уклонился, оставив меня с бесцельно занесенной ладонью.

— Нет, не помешала, — тяжелое и вязкое напряжение ощущалось слишком явно. Я тяжело вздохнула, но Пчела, казалось, не обращал на то никакого внимания. Он ловко обошел меня и сел в кресло возле окна. Потянулся за пепельницей и пачкой сигарет и неспешно закурил, — Так что ты хотела-то?

От волнения и запаха табачного дыма у меня перехватило дыхание. Ответ на вопрос рвался наружу потоком бессвязных признаний, но я не произнесла ничего из этого. А потом он посмотрел на меня и все то самообладание, которое я выстраивала и лелеяла, рухнуло. Он смотрел на меня, как на бездомную кошку, холодной ночью прибившуюся к чужой двери. И я почувствовала себя паршиво, липко и неуместно. Хотелось извиниться за беспокойство и бежать. Из квартиры, из Москвы, из России. С планеты, желательно, уж отец-астрофизик должен был мне в этом помочь, иначе зачем это все? Но я осталась. В реальном мире с реальной проблемой.

— Хотела убедиться, что ты в порядке. Я волновалась, — мой голос прозвучал безжизненно, но рука Вити, поднесшая к губам тлеющую сигарету, замерла. Словно я сказала что-то очень важное. Пчелкин молчал целую вечность, прежде чем сделать затяжку и покачать головой.

— Со мной все нормально. Проводить тебя до метро?

Бездомная кошка внутри меня начала жалобно мяукать и жаться к ногам, моля о том, чтобы ее не выгоняли. Чтобы позволили остаться хотя бы на одну ночь, отогреться и отоспаться. А я в этот миг почувствовала, как на глаза наворачиваются предательские слезы. Только тусклый свет настольной лампы, служащей единственным источником света сейчас, спас меня и дал время для того, чтобы успеть сморгнуть их с ресниц.

В простой фразе Вити было все. Понимание и неспособность ответить взаимностью. И мне сразу захотелось стать глупее, чтобы действительно не понимать этого, а не только притворяться слепой. Я поджала губы и отрицательно покачала головой.

—У тебя кровь на лице, о какой нормальности может идти речь? — старательно изображая отстраненность, я явно переборщила. Переиграла. Не быть мне актрисой театра и кино. Даже в полумраке я видела, что Витя улыбнулся. Устало, возможно, но улыбнулся, — Давай обработаю.

— Это же просто…

— Царапина. Да. Я знаю, — перебив Пчелкина, я почувствовала себя сильнее. На секунду мне показалось, что я снова владею ситуацией и собой. Не дожидаясь ответа, я развернулась и вышла в коридор. Не плохо зная планировку квартиры Пчелкиных, я быстро добралась до кухни. У всех, кого я знала, медикаменты хранились именно в кухонных шкафчиках или холодильниках. Кто вообще придумал держать лекарства на дверце какого-нибудь ?ЗИЛа??

В любом случае, Пчелкины не отставали от других и перекись водорода я обнаружила именно в холодильнике. А вату — в кухонном шкафичке, в коробке с горчичниками, йодом, зеленкой и прочим аптекарским богатством. Я помыла руки на кухне и, взяв бутылку с перекисью и упаковку ваты, направилась обратно в комнату.

Витя сидел в кресле, как и прежде. В пепельнице, стоящей рядом с ним, тлела недокуренная сигарета, но на нее он теперь не обращал внимания. Пчела увлеченно щелкал выключателем настольной лампы. Та терпеливо меркла и снова загоралась. Я кашлянула, привлекая к себе внимание, и Витя окинул меня безразличным взглядом. Но терзать шнур перестал. Сел ровнее, запрокинул голову, подставляя разбитую бровь.

Я приблизилась к нему, открутив крышку с бутылки перекиси, и смочила жидкостью вату. Между нами не было и метра и это заставляло меня нервничать. Такое было и раньше, но… Не здесь. Не в спальне человека, которого я люблю столько, сколько помню саму себя; не наедине с ним. И тот факт, что дыхание мое сейчас было сбито, а здравые мысли отсутствовали напрочь, нисколько не удивлял.

— Зачем ты пришла? — тихий вопрос, на который я уже давала ответ, прозвучал вновь. Но теперь в нем чувствовался скрытый смысл. Подтекст, который действительно интересовал Пчелу. И ответить на этот вопрос мне хотелось больше всего на свете, но не сейчас. В одно мгновение я поняла, что не готова рассказывать о том, что чувствую.

— Помолчи, — испугавшись собственного хриплого голоса, я вздрогнула. Осторожно коснулась кусочком ваты разбитой брови Вити, пытаясь убрать остатки крови, уже начавшей засыхать на коже. Полностью сосредоточившись на процессе, я старалась не замечать на себе чужого пристального взгляда.

Игнорировать Пчелу стало невозможно в тот момент, когда его пальцы сжали мое запястье, заставляя замереть. Я вопросительно посмотрела на него, приподняв бровь.

— Зачем ты пришла? — повторил он в очередной раз.

— Могу уйти, если хочешь, — я почти не слышала свой голос, но Пчела усмехнулся. Мое нежелание отвечать забавляло его, а еще подчеркивало то, что Витя и сам прекрасно знал. Я была здесь ради него и нужно было быть полным дураком, чтобы не догадаться. Витя дураком не был никогда.

Он перехватил из моих рук бутылку перекиси и вату, а затем отложил их в сторону, не глядя. Не сводя с меня пристального взгляда. И под этим взглядом я чувствовала себя загипнотизированной.

— Нет, не хочу, — хватка Вити на моем запястье стала сильнее, а затем он потянул меня за руку. Ближе к себе. Не отдавая себе отчета в том, что делаю, я подалась вперед, забираясь на колени Пчелкина. Кресло предательски скрипнуло, но никто не обратил на него ровным счетом никакого внимания.

Ощущение близости пьянило и сводило с ума, а потому я быстро попрощалась с остатками разума. Я сама торопливо нашла своими губами губы Вити, словно боясь, что тот передумает. Все казалось нереальным. Казалось, что еще немного и Пчела оттолкнет, недоумевающе посмотрит и скажет, что вообще не имел ввиду ничего подобного. Но Витя не оттолкнул. Я почувствовала прикосновение его ладоней на своей пояснице и, повинуясь давлению, придвинулась ближе. Еще ближе, как будто было куда.

Поцелуй казался долгим. В том самом хорошем смысле — я проваливалась в беспамятство, наслаждаясь каждым мгновением и не желая возвращаться в реальность. В глубине души я знала, что хорошо это не закончится. Хорошо — это не про нас. Не про меня.

И в самом деле, Витя разорвал поцелуй и мягко отстранился от меня.

— Я люблю тебя, — словно в попытке задержать, убедить в том, что сейчас не стоит говорить ничего из того, что крутится на его языке, я произнесла первое, что пришло в голову. То, что давно крутилось на языке. И, как только услышала собственный голос, поняла, что облажалась. И Витя это понял. Он заметно помрачнел, я видела это даже в тусклом свете желтой лампы.

— Я не смогу дать тебе то, что ты хочешь, — горькое сожаление буквально сочилось из каждого звука его голоса. Но мне от этого было не легче. Я напряглась всем телом, готовая в любой момент подняться и уйти. Мне хотелось провалиться сквозь землю и вернуться на полчаса назад. Тогда, стоя во дворе дома, я бы не поднялась наверх. И не сделала бы то, что поделило мою жизнь на ?до? и ?после?. Теперь, услышав отВити то, что я знала и так, обманывать себя надеждами было бы глупо. А мне чертовски не хотелось расставаться с этой надеждой.

— Нет, я не хочу слышать ничего, — я резко качнула головой. Фраза получилась резкой, грубой, но мне не было жаль. Витя замолчал и это было то, что нужно. Слушать отказ было слишком тяжело.

Старательно отводя взгляд, я поднялась на ноги и суетливо поправила одежду. Она не нуждалась в чем-то подобном, но мне необходимо было занять чем-то руки, иначе я бы просто сошла с ума, не зная, куда деть себя. Настолько чужой и лишней я себя не чувствовала никогда.

— Я думала, ты хочешь меня, — стараясь сгладить углы, я заменила громкое слово ?любишь? и только произнеся фразу полностью поняла, насколько она соответствует действительности. Хочет. Конечно, хочет. Но это далеко не то, что было нужно мне и Витя оказался прав. Черт возьми, он снова оказался прав, — Потому что я хотела тебя.

— Насть, я…

— Не надо. Давай не будем делать ситуацию еще более неловкой.

Я направилась в сторону двери и уйти мне действительно хотелось. Настолько, что вновь почувствовав на своей руке хватку, я едва не разрыдалась от досады. Все шло не так и я давно не контролировала ситуацию. Поэтому я позволила Вите задержать меня и привлечь в свои объятия. Позволила себя жалеть, позволила себе оказаться такой униженной. Позволила себе обнять его за шею и замереть посреди комнаты, вдыхая запах дешевой туалетной воды и считать мгновения до того, как все снова пойдет к черту.

— Останься, метро скоро закроется, — прошептал Витя мне на ухо, обжигая дыханием кожу. Я вздрогнула — и от ощущений, и от самого предложения. Больше всего хотелось остаться. И больше всего я хотела уйти.

— Ты предлагаешь, потому что… — начала я, мягко отстранившись от него и вопросительно заглядывая в глаза. Но Пчелкин не дал мне договорить. — Потому что я хочу, чтобы ты осталась, — твердо произнес он и я снова потянулась к нему. Как подобает глупой девчонке и бездомной кошке. Потянулась, прекрасно помня о том, что услышала от него ранее. И принимая правила игры.

— Один раз, — прошептала, прежде чем поцеловать Витю снова. В глубине души я ждала, что он опровергнет это. Глупое желание, исполненное надеждой. Ему не суждено было сбыться.

— Один раз, — кивнул Витя, отвечая на поцелуй и увлекая меня обратно.