4. Струны (1/1)

Это больно. Боль выворачивает наизнанку, заставляет ее скручиваться в клубок, упираться острыми коленками в грудь, словно пытаясь проткнуть насквозь, выпустить оттуда все то жгуче-черное, мешающее жить. Она бы попыталась заснуть, но знает, что сон не принесет облегчения. Спать незачем, она наизусть помнит старые сны — а теперь к ним прибавятся и новые. Браслет на руке непривычной тяжестью вгрызается в запястье, пускает корни в синие вены, выделяющиеся на тонкой белой коже. Кожа под ним зудит и чешется, рука болит, и Нора не знает, куда ее приткнуть. Но она рада — она совместима с клетками оракула, она стала пожирателем богов. Она будет жить внутри стены, и одним этим богам известно, как ей хочется сообщить эту радостную новость родителям и забрать их с собой, туда, где безопасно. На вертолете “Фенрира” они долетят туда быстро, так сказал сопровождавший ее пожиратель — старший коллега. Он сам молодой, но Норе всего восемнадцать, и он действительно кажется ей совсем взрослым. Брендан, вспоминает она, его зовут Брендан.

Но едва подошвы тяжелых ботинок касаются запыленной земли, Нора уже понимает, что она опоздала. Дом, в котором они так удачно жили несколько последних лет, не привлекая внимания арагами, уничтожен. Стерт с лица земли, и там, среди объеденных балок, она видит следы того, что осталось от ее родителей. Норе плохо, и Брендан понимающе отворачивается, когда ее тошнит. Поддерживает за плечо, когда колени слабеют. Она не плачет — мама любила, когда Нора улыбалась. И Нора улыбается, хоть губы и дрожат. Наверное, просто понимание приходит не сразу. Потом, когда она ночь за ночью видит это во снах, Нора осознает, что она одна. Это не страшно — пусто. Просто они ушли куда-то, не взяв ее с собой, и ей придется догонять. Линдо говорит, что это неправильно. Что она должна жить, потому что ее жизнь важна. Для него. И Нора верит и привыкает потихоньку к тому странному ощущению внутри, как будто струна натягивается, когда Линдо смотрит на нее или просто встает рядом. Кладет руку на плечо — на струнах внутри уже можно что-то сыграть. Линдо Амамие не нужно даже прикладывать никаких усилий, чтобы музыкальный инструмент, так незаметно выросший у нее внутри, тихонько играл одной ей ведомые мелодии.

Линдо остается за осыпавшимися камнями, и струны у нее внутри лопаются, одна за другой. Сегодня лопается последняя — уже несколько боев они сражаются без его чуткого руководства, и ее назначают капитаном Первого отряда. Это приказ — отрезает Тсубаки в ответ на ее возражения. Нора не хочет, Нора не может. Это место Линдо, и если она его займет, куда он вернется? По тому, как Тсубаки отводит глаза, как сильно сжимает зубы Сакуя, Нора понимает— он не вернется. Никто не верит, что он мог выжить, что он может вернуться. И последняя струна лопается, и Нора лежит уже второй час в своей комнате, скорчившись в жалкое подобие зародыша, и рыдает. На негнущихся ногах идет в ванную комнату, цепляясь за стену, пытается исторгнуть из себя жалкие обрывки струн, горькой желчью оседающие на губах. Она и не думала, что этого всего в ней было так много. Слишком много для одной маленькой Норы, капитана Первого отряда, которая не знает, как справиться с собой, о чем уж там дальше говорить? Ей почти девятнадцать, и как бы ее не огорчало, что Линдо считал ее маленькой, сейчас она очень хочет быть ею — маленькой девочкой, которой не нужно вставать и идти, вести отряд в бой и следить, чтобы никто не умер. Тяжело беречь чужую жизнь, когда своя тебе не нужна. Экран окна медленно меркнет красивым закатом, погружая комнату во тьму. Норе завтра придется встать и идти в бой, никто не даст ей поблажек. Никто не будет смотреть на нее с сочувствием, как на Тсубаки или Сакую, она не потеряла брата или любимого. Потому что никому, кроме нее, не видно обломков разломанного инструмента, разрывающих ее изнутри.